Тридцать лет среди индейцев - Теннер Джон - Страница 7

• Предыдущая
• 7/106
• Следующая

Джону Теннеру, о жизни и приключениях которого рассказывается в этой книге, теперь около 50 лет. Он крепкого телосложения, держится прямо, В нем чувствуется большая физическая сила, выносливость, энергия, но перенесенные тяжелые испытания и лишения не прошли для него бесследно. Некогда привлекательные черты лица носят отпечаток раздумья, страстей, приближающейся старости. Живой, проницательный взгляд голубых глаз выдает суровый, непреклонный и пылкий характер, заставлявший трепетать от страха многих индейцев, когда Теннер жил среди них. Покорность и уступчивость, которые он вынужден теперь проявлять, находясь в зависимом положении среди белых людей, претят его характеру.

Воспитанный с детских лет в принципах и правилах, составляющих основу морального кодекса чуждых лицемерию и неиспорченных индейцев, Теннер своими представлениями о том, что плохо и что хорошо, что честно и что нечестно, конечно, резко отличается от белых. В обществе индейцев, признающих право на личную месть чуть ли не единственным средством зашиты личной собственности и единственным барьером, разделяющим людей, Теннер чувствовал себя одиноким, лишенным настоящей дружбы. В этих условиях его сознание, естественно, не могло формироваться в духе той терпеливой, кроткой покорности, которая культивируется в цивилизованном обществе, где строгий закон охраняет многие права человека. Поэтому тонкое чувство справедливости уживается в Теннере с неутолимой, неистовой жаждой мести, столь характерной для индейского образа мыслей. Обстоятельства, заставившие Теннера жить среди людей диких, не знающих законов, принудили его рассматривать себя судьей в любом споре и прежде всего судьей своих поступков. И если, оказавшись недавно в более организованном обществе, он в случаях тяжелого оскорбления или невыносимого угнетения считает себя вправе требовать удовлетворения или прибегать к самозащите, пользуясь привычными способами, его поведение не должно нас удивлять: такой образ действия, вошедший у него в привычку под влиянием установившихся обычаев, кажется ему единственно правильным и честным, Теннер вернулся в цивилизованный мир слишком зрелым, чтобы у него выработались навыки, более соответствующие новым условиям. Достойно сожаления, что, находясь среди нас, Теннер постоянно сталкивается с людьми, которые настолько утратили чувство элементарной честности, что сознательно используют его незнание обычаев цивилизованного общества в корыстных целях. Сам он всегда поступает справедливо и великодушно, если только несправедливость или оскорбление не пробудят в нем ненависти и жажды мести. Благодарность он проявляет так же неукоснительно и пылко, как и ненависть.

На этом мы закончим описание свойств характера Теннера, ибо его собственные рассказы о мире индейцев и пережитых там приключениях отражают их как нельзя лучше.

К повести о жизни Теннера, пожалуй, подошел бы ставший уже избитым эпиграф:

«…quaeque ipse miserrima vidi

Et quorum pars magna fui»

(«…и что я сам видел ужасного и частью чего я был». (Первые строки из второй книги «Энеиды» Вергилия. )).

Вышеприведенные замечания, возможно, были бы упущены, если бы в месте последнего пребывания нашего рассказчика он не подвергся столь тяжким обвинениям. Проявившиеся там различия во мнениях объясняются, как мне кажется, только своеобразием индейского образа мыслей, неизгладимо запечатлевшегося в уме Теннера. Однако независимо от того неодобрения или недовольства, которые при известных обстоятельствах возбуждает у нас такой образ мыслей нужно всегда относиться снисходительно к одинокому дикарю, вырванному из привычной обстановки и оказавшемуся в обществе цивилизованных людей с их манерным поведением и сложными общественными установлениями.

Стремлением помочь этому несчастному человеку найти общий язык со своими соотечественниками и продиктовано решение передать историю жизни Теннера по возможности его собственными словами. Сам рассказчик отнюдь не лишен того своеобразного красноречия, которое свойственно индейцам. Но так как это красноречие проявляется скорее в жестах, интонациях и мимике, чем в словах и фразах, то стиль повествования Теннера самый безыскусный. Хотя эта простота, вероятно, не понравится поверхностному читателю, надо надеяться, что человек с пытливым философским складом ума, несомненно, заинтересуется возможностью изучить примитивную логику человека, долго испытывавшего на себе влияние типичных условий первобытной жизни. Следует особенно подчеркнуть, что вся история передана так, как она была рассказана, то есть она создавалась без наводящих вопросов, подсказываний, указаний. Единственная просьба, с которой обращались к рассказчику, это ничего не утаивать. Все замечания, касающиеся характера или поведения людей в стране индейцев или в пограничных районах, а также наблюдения над условиями жизни индейцев принадлежат исключительно Теннеру. При этом допущена лишь одна вольность: сокращены или совсем опущены некоторые подробности охотничьих приключений, воспоминаний о походах и других событиях, не имеющих существенного значения в жизни индейцев, но на которых за отсутствием другой духовной пищи они очень любят подробно останавливаться во время своих долгих бесед. Возможно, некоторым читателям рассказ показался бы еще занимательнее, если бы таких сокращений было больше. Но надо помнить о том, что жизнь дикарей, как и жизнь цивилизованных людей, складывается из ряда мелких событий; каждое из них в отдельности незначительно, но, чтобы получить полное представление о той или другой жизни, их нельзя отбрасывать.

Читатель, не знакомый с историей индейских племен и условиями их существования, может усомниться в правдивости отдельных описаний Теннера. Некоторые, вероятно, потеряют доверие к автору, прочитав о пророческих снах, о сбывшихся предчувствиях и предсказаниях, о вмешательстве в дела людей невидимых духов. Одним читателям Теннер покажется смешным и доверчивым, другим, напротив, неискусным лжецом. Но так же будет выглядеть любой из нас, если он всерьез начнет говорить о вещах, которые благодаря повышению образовательного и культурного уровня давно считаются «бабьими сказками». Для пояснения этого положения нет необходимости ссылаться на Коттона Мазера или на других его современников, не менее прославленных за их ученость, чем за их примерную набожность. История развития человеческого разума во все века и у всех народов изобилует примерами легковерия, весьма схожего с тем, которое мы склонны высмеивать или по поводу которого мы сокрушаемся, когда обнаруживаем его у дикарей. Но чтобы понять образ мыслей индейца, не надо забывать о том, что природный критический ум нашего рассказчика постоянно находился под влиянием веры в вездесущую силу провидения, которое часто вмешивается в судьбы людей. Теизм Теннера был, вероятно, чище и непоколебимее, чем у его непросвещенных товарищей, но его верования во многом совпадали с индейскими. Так, например, Теннер реже, чем другие, становился жертвой обмана постоянно появляющихся среди индейцев исступленных пророков; и все же, не доверяя полностью своему внутреннему чутью, он не всегда осмеливался относиться с презрением к их трюкам и высмеивать их предсказания.

• Предыдущая
• 7/106
• Следующая