Клубника на десерт (ЛП) - Секстон Мари - Страница 17

• Предыдущая
• 17/50
• Следующая

Некоторые из моих коллег, кажется, что-то подозревали, но спросить напрямую никто до сих пор не осмелился.

Коул вопросительно на меня оглянулся, а я стоял, как идиот, и пытался придумать ответ. Назвать его просто своим знакомым было оскорбительно, а своим партнером – откровенной неправдой.

Сказать же, что он мой любовник, значило смутить Маркуса. Без вариантов.

В конце концов, так и не дождавшись от меня помощи, Коул повернулся обратно к Маркусу.

– Я его спутник – вот что, похоже, не в состоянии сказать Джонни.

– О. – Маркус покраснел пуще прежнего и, запинаясь, проговорил: – То есть вы… хм-м… пара?

Коул улыбнулся ему, слегка трепеща ресницами, и я испугался, что неизбежный сердечный приступ хватит Маркуса гораздо раньше положенного.

– Полагаю, нас можно назвать друзьями с привилегиями, – сказал Коул.

– О, – повторил Маркус, покрываясь испариной, и я заметил, что он начал прочесывать лихорадочным взглядом толпу – вероятно, высматривая жену, чтобы та пришла и спасла его.

– Коул! – встревоженно шикнул я.

– Что, солнце? Ты против такого определения? А как бы ты сам классифицировал нашу дружбу?

– Маркус, спасибо за предложение, но нам правда нужно идти…

– Конечно, – с заметным облегчением сказал Маркус.

Схватив Коула за руку, я потащил его к двери. Как только мы вышли наружу, он зло оттолкнул меня.

– Отпусти меня! Я не ребенок!

– Какого дьявола ты назвал нас друзьями с привилегиями? – рявкнул я.

– Я ждал, что ты сам ответишь, но ты просто стоял с разинутым ртом! Я подумал, что он заслуживает хоть какого-то ответа.

– И ты не мог выразиться не в лоб?

– Мне надо было соврать? Ты сам пригласил меня выйти на люди, хотя у тебя явно с этим проблемы! Может, составишь мне список того, что можно говорить, а что нельзя, когда мы сталкиваемся со знакомыми? Может, проинформируешь меня, как именно я обязан классифицировать наши отношения на случай, если нас опять спросят? А то, не дай бог, снова вгоню тебя в краску.

С этими словами он зашагал к машине, а я, кипя от злости, потащился за ним следом. В ледяном молчании мы выехали ко мне домой. Я был зол на него как черт. И еле сдерживался, чтобы не наброситься на него, но знал, что сделаю только хуже. Лучше всего нам было доехать до моего дома, где он припарковал машину, и разбежаться по меньшей мере на несколько дней – пока я не смогу смотреть на него без распирающего меня изнутри бешенства.

Когда мы доехали, то он, вопреки моим ожиданиям, не пошел к машине, а последовал за мной к дому, и я предположил, что он, вероятно, забыл свои ключи на столике возле двери. Я открыл дверь, мы вошли, однако он не забрал ключи и не ушел. Оставаться, впрочем, он тоже не собирался – потому что не разулся, как только переступил порог.

– Ну, – сказал он, промаршировав через комнату и вызывающе развернувшись ко мне с рукой на бедре, – давай, выкладывай.

– Выкладывать что? – процедил я сквозь зубы.

– То, из-за чего ты на меня взъелся. Ты весь вечер был абсолютно невыносим, а сейчас у тебя практически пена идет изо рта. Так что заканчивай вариться в своем собственном соку, и давай просто со всем этим покончим. Так в чем твоя проблема?

Я хотел сказать, что никаких проблем нет. Я хотел попросить его уйти, пока я не сказал что-то жестокое. Но его поведение только разозлило меня еще сильнее. Вся его жеманность полезла наружу – да так, что был акцентирован каждый ее аспект: то, как вибрировал его голос, то, как он стоял, положив ладонь на бедро, то, как он отбрасывал с лица волосы, и то, как он, будучи на пару дюймов меня ниже, умудрялся смотреть на меня сверху вниз.

– Ты правда не понимаешь? – спросил я.

Он отвернулся от меня, театрально взмахнув челкой.

– У меня есть кое-какие предположения, но лучше работать с холодными фактами, не согласен, солнце?

– Прекрасно! – Я из последних сил сдерживался, чтобы не закричать. – Хочешь знать, что меня беспокоит? Ты! Вот что. Просто уму непостижимо, что ты выделывал в театре! И с кем! С моим боссом! А вчера и с моим отцом!

– В том, что случилось вчера, виноват был не я, а ты…

– Что?

– …и если ты стыдишься своей ориентации, то это не мои проблемы.

– Я не стыжусь того, что я гей! Я стыжусь тебя! Черт, неужели тебе обязательно всегда так кривляться?

Он застыл. На мгновение он стал совершенно неподвижен. А потом очень медленно повернулся ко мне лицом.

– Повтори, что ты сейчас сказал.

В глазах у него загорелось злое предостережение, но я проигнорировал его.

– Ты меня слышал.

– Естественно, слышал, – ответил он ледяным тоном. – Но, так уж и быть, решил дать тебе шанс забрать свои слова назад. Довольно дипломатичный шаг с моей стороны, не находишь?

– Я не собираюсь ничего забирать назад!

– Ты точно уверен, дорогой? – Отвернувшись от меня, он отточенным движением вскинул голову.

Он давал мне возможность замять ссору до того, как я зайду слишком далеко, но меня было уже не остановить. Дрожа от бешенства, я мог думать только о том, как он выступил перед моим отцом, и о смятении на лице Маркуса.

– Я не хочу забирать свои слова назад, Коул! Я хочу, чтобы ты мне ответил! Почему тебе непременно нужно вести себя, как… как… – Я запнулся, не испытывая большого желания произносить ни одно из слов, всплывших у меня в голове. Но было уже слишком поздно. Он развернулся и пригвоздил меня к месту пронзительным взглядом.

– Как кто? – спросил он, наступая на меня. – Ну? Каким термином ты собирался швырнуть мне в лицо, лапа? Думаешь, я не слышал их все? Педик, шлюха, феечка, гомосек…

Именно эти термины и пришли мне на ум, но вслух они прозвучали еще омерзительней, чем у меня в голове. Мне стоило бы устыдиться, однако из-за того, что он так легко разгадал меня, я взбесился еще сильнее.

– Господи боже, Коул, я не собирался говорить ничего такого!

– Не разыгрывай дурачка, дорогой. Это было написано у тебя на лице. – Подбоченившись, он выставил одно бедро вперед и вздернул подбородок, назло мне превращая свою жеманность в настоящее шоу.

– Дорогой, – он помахал мне ресницами, – тебя так сильно это оскорбляет? В спальне, насколько мне помнится, ты никогда против этого не возражал.

– Проклятье, Коул, речь не о спальне! Речь о том, как ты ведешь себя на людях! Почему тебе надо изображать из себя все идиотские стереотипы, придуманные о нас в Голливуде?

– А почему тебе надо вести себя, как надменный, зажатый хер?

– О, то есть, ты предлагаешь начать обзываться, вместо того, чтобы рационально все обсудить?

– О, прошу прощения. Мы правда что-то рационально тут обсуждаем? Ну прости. Я не знал. Я думал, ты занимаешься тем, что нападаешь на меня за то, что я не являюсь точной копией всех тех натуралов, которых ты когда-либо мечтал выебать!

Вылетев из его уст, это слово казалось еще непотребней, чем было.

Я понял, что до сих пор ни разу не слышал, чтобы он ругался.

– Коул, прекрати! Я не нападал на тебя!

– Что ж, дорогой, значит, мне показалось.

– Меня зовут не «дорогой». Меня зовут Джонатан. Если тебе сложно запомнить такое длинное имя, можешь называть меня Джон.

– В данный момент я бы предпочел назвать тебя совсем по-другому.

– Бога ради, это был мой босс. Мне с ним работать! Мне нужно, чтобы он меня уважал! Неужели так трудно было вести себя чуть потише?

Его глаза вспыхнули, и он, к моему изумлению, в мгновение ока прервал свое шоу. Как будто упал занавес. Внезапно вся манерность с него слетела – он стоял передо мной и излучал только ярость.

– Думаешь, ты первый мужчина, который меня стыдится, Джонни-бой? Думаешь ты первый попросил меня «быть потише»? Так вот, ты не первый! Меня просили измениться мужчины много лучше тебя, и я отвечу тебе то же, что отвечал им: иди к дьяволу!

Он развернулся и пошел к двери, по пути подхватив со стола ключи.

• Предыдущая
• 17/50
• Следующая