Старое кладбище - Романова Марьяна - Страница 54
- Предыдущая
- 54/55
- Следующая
Тяжело ступая, старик приблизился и рядом с парнем на крылечко сел. Когда сгибался, суставы его так громко и сухо хрустнули, что казалось, сейчас он в прах рассыплется. Но лицо его спокойным оставалось – не поморщился от боли. И на улыбку приветственную, вымученную, не реагировал.
– Много их там, в доме. Зря ты к ним постучался, – не глядя на Артема, сказал старик. – Самим тесно, а тут еще и ты. Лучше бы ко мне пошел, я вон там живу, – он махнул костлявой рукой в темноту, – за околицей. Один совсем, и таблички даже на доме моем нет. Тоска такая иногда, что выть хочется. Я все думал, закончится она однажды – ан нет. Летом еще ничего, птички поют, цветы вокруг. Не мои цветы, но все равно сердце радуется. А зимой – беспросветно так. Иди ко мне, парень, вдвоем нам лучше будет.
– Да что вы несете, – раздраженно отодвинулся Артем. – Какая зима, какой беспросвет? Я только переночевать к ним попросился. У меня электричка в пять тридцать утра. Я домой поеду.
Старик рассмеялся, то есть это была имитация смеха. Из его желтых губ вырвалось монотонное бульканье, лицо при этом таким же спокойным оставалось.
– Домой… – словно смакуя это слово, повторил он. – Где он, этот дом? Как до него теперь добраться. Никак. Никогда.
– Послушайте, я лучше пойду. Спокойной ночи.
– Милый, да ты, видать, не понял ничего. Мертвые же они, – тихо сказал старик.
– Что? – Артем, уже собравшийся в дом вернуться, замер, сердце его колотилось. Как будто бы в фильме страшном оказался или в дурном сне.
– Мертвые, – обреченно повторил старик. – Все тут мертвые. И ты вместе с нами. Всё отличие, что у каждого из нас дом есть, а ты – бездомный, без роду и племени. Может, дадут тебе свою землю, а может быть, и нет, кто знает. Есть тут у нас такие, как ты, пропавшие. Так и не вернулись за ними любящие. Скажи, парень, у тебя хоть есть тот, кто любит тебя?
– Да вы не в себе! – разозлился Артем.
Старик раздражал до зубовного скрежета, но перестать его слушать почему-то парень не мог. Что-то отзывалось у него внутри на слова старика.
«Мертвые же они…»
Артем посмотрел на похоронный венок на двери дома. Вспомнил надпись на траурных лентах: «Любимым Вадику, Оле, Марусе, Денису и Олежеку… Помним и любим, спите спокойно!» Вдруг в голове щелкнуло, он, как наяву, услышал слова хозяина дома. Тот ведь представился, познакомился с ним. «Я Вадим, это жена моя, Ольга. Наши детки. Старшая Машенька. И парни – Денис и Олег». Артем сопоставил, и его чуть не вырвало от волнения, прямо на пахнущее свежеструганным деревом новенькое крыльцо. Вадик, Оля, Маруся, Денис и Олежек! А ведь всё сходится. Но какой же бред! Как такое может быть?!
Старик наблюдал за его изменившимся лицом со спокойствием буддийского мудреца.
– Все мы негодовали, парень, не ты один, – наконец вздохнул он. – Но это ничего, тут не так и плохо. Хотя ТАМ было лучше, что уж. Там будущее было, а тут – только эти вот звезды. Зато много времени подумать… Я-то очень уже давно тут, многое повидал. А эти, – он кивнул на приютивший Артема дом, – эти неделю всего… Богатые. Видишь, гроб какой им справили, цветы какие посадили. Не надо тебе лезть к ним. И к пацану мелкому зря стучался – какие у тебя с ним могут быть разговоры. Хорошо, что хоть до той околицы не добрался. Там могилы бесхозные, но я-то знаю. Всякая падаль там лежит, эти душу высосут и не поморщатся. Иди, парень, лучше ко мне, пущу тебя в свой дом, будем вместе вечность коротать, авось и тоска развеется… Тут же одиноко страшно, хоть вокруг наших и полно, а в гости друг к другу не ходим, не принято так.
– Я хочу домой, – беспомощно, как ребенок, пролепетал Артем, но с места почему-то не сдвинулся, тело отяжелело, словно каменное стало.
А потом мир помутнел, воздух стал вязким, а веки тяжелыми, в рот словно ваты напихали, говорить невозможно стало, хотелось кашлять, чтобы горло прочистить, но не было на это мышечных сил. Артем мешком повалился на землю, как парализованный, даже боли от удара не почувствовал, хоть и упал неловко, руку под себя подмяв. Вдруг перед глазами возникло лицо шамана – огромное и круглое, как луна. И голос его зазвучал: «Со Смертью общаться, как и было заказано!»
Потом все охали – как же такое получиться могло, здоровый же парень, столько приключений за его спиной было, и так бездарно жизнь окончить – и ведь непонятно, где в итоге смерть свою нашел. Ночь была, конечно, прохладная, но не настолько же, чтобы насмерть заморозиться. И на теле не было следов – ни ударов, ни укусов, и кровь чистая. Такое впечатление, что ходил-бродил парень по лесу, потом вышел к старому кладбищу да там и помер тихо. На чужую могилу зачем-то забрел, свежую, семья в ней похоронена была – горе страшное, все вместе в автоаварии погибли, их родственники тело Артема и обнаружили. Лежит на холмике земляном, в небо смотрит взглядом, ничего не выражающим, и венок похоронный к груди прижимает. Еле расцепили руки его закоченевшие, чтобы венок отнять и на место вернуть. Странная история.
Но я ошибся – такое часто бывает с самоуверенными.
Препятствие оказалось совсем не там, где я мог с ним столкнуться.
Всё было банально – обычный вечер влюбленной парочки. Мы выпили чаю с шоколадными кофетами, потом посидели в темноте, на подоконнике, поболтали о чем-то, потом она сама, устав ждать, приблизила ко мне лицо, и я ее поцеловал. Я впервые целовал женщину, и мой внутренний наблюдатель привычно раскладывал по полочкам каждое новое ощущение – мягкость ее губ, запах, вкус ее кожи. Прохладные ладони проникли под мой свитер – это было приятно.
Мне нравилось, что у нее холодные руки.
Я обнял ее, оттеснил к старенькому дивану, она с готовностью осела, уступая мне инициативу – я расстегнул ее платье, и Ольга подняла руки, как маленькая девочка, помогая мне его снять.
Все было словно по нотам расписано, мы просто играли каждый свою партию, и сперва это был идеальный оркестр, рождающий шедевральную симфонию, а потом….
Потом Ольга лежала на моей кровати, на смятых потных простынях, распаренная, сытая, счастливая, и в ее лице больше не было того, что когда-то заставило меня ею залюбоваться, зато, напротив, появилось такое, что всегда казалось отталкивающим – что-то животное, самочье, свиное. Она лежала, выгнув спину, раскинув ноги, бедра ее блестели, соски топорщились, рыжие волосы разметались по подушке. Даже запах ее стал другим – в нем больше не было призрачности, я больше не чувствовал сушеную лаванду, воск и вербену. Крепкий запах разгоряченного тела, соль, мускус, слизь, слипшиеся волосы, коньячное горячее дыхание.
Это было даже не разочарование – скорее страх.
Я боялся ее – теперь она казалась темной богиней-пожирательницей, даже взгляд стал другим, как будто бы этими серыми глазами смотрели на меня все самки этого мира. Храмовые проститутки Древнего Вавилона с повязками из веревочных жгутов на глазах, которые безмолвно сидят на мраморном полу, а чужестранцы неторопливо ходят между рядов и выбирают понравившуюся, чтобы совокупиться с нею во славу Милитты. Ацтекские жрицы, вспарывающие грудину опоенного зельями врага грубым обсидиановым ножом, чтобы извлечь его горячее сердце. Средневековые ведьмы, которые посылают небу последние проклятия из разведенного на центральной площади костра, и слова их страшные, смешиваясь с запахом горелого мяса, летают над городом, навсегда впечатываются в память свидетелей казни. И первоисточник этого древнего, самочьего, русалочьего, морочного – первая из женщин, Лилит, которую создали равной Адаму, а потом вырезали из священных свитков, закидали камнями суеверий и выселили в самые глубины бессознательного. И вот она мстит – всплывает в глазах каждой из своих дочерей, демоница-пожирательница, свободолюбивая и обращающая в пепел тех, кто недостаточно к ней почтителен.
Мне захотелось принять ледяной душ, смыть с себя ее запах и вот это темное присутствие грубой густой энергии. Мне стало душно – до паники. И к горлу подступил склизкий комок.
- Предыдущая
- 54/55
- Следующая
