Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Шульман Нелли - Страница 5
- Предыдущая
- 5/140
- Следующая
Генрих, впрочем, нечасто навещал брата. Он передергивался, оказываясь в пахнущей дезинфекцией гостиной, с портретами фюрера, и фотографиями Отто, в Тибете, в хадамарской клинике, и медицинских блоках концлагерей.
– Очень надеюсь, что с Густи он ничего себе не позволит… – Генрих вышел на балкон. Китель старшего брата висел на спинке плетеного стула. Макс расстегнул ворот рубашки:
– Густи даст ему от ворот поворот, – Генрих, скрыв улыбку, налил себе кофе, – можно не волноваться. Он ей расскажет и покажет вещи, которых я не видел. Отто не преминет похвастаться своими достижениями. Уехала бы она… – Генрих намазал свежее масло на хлеб, – от греха подальше. За мужчин не так волнуешься… – на длинном пальце Макса сверкало серебряное кольцо с черепом и костями, личный подарок Гиммлера:
– В любом случае, – напомнил себе Генрих, – пока я не найду координатора, дорогого друга, вся информация останется в Берлине. Мне некуда ее посылать, а передатчик нельзя использовать, это опасно… – вслух он сказал:
– Лосось очень нежный. Для чего ты настаиваешь на мундире, Макс? Ты в Берлине ходишь в штатском костюме, и я тоже… – Генрих носил штатское и в Польше. Он вообще, по мере возможности, избегал формы. Младший фон Рабе ненавидел эсэсовские регалии.
Максимилиан поднял бровь:
– Мы на оккупированной территории, милый мой. Конечно, – он зевнул, – голландцы сделают все, что мы им скажем, и уже делают. Однако важно вселять в людей уважение к рейху, страх перед ним. Даже здесь, где люди покорны, не то, что проклятые католики. Им нельзя доверять, они все смотрят в рот папе… – Макс и на обед к профессору Кардозо намеревался прийти в мундире.
Он остался доволен выступлением еврея на радио.
Кардозо вчера вызвали в амстердамское гестапо. Зная, что профессор выдал соплеменника и коллегу, Макс ожидал легкого разговора. Кардозо пришел в кабинет с папкой, полной рекомендательных писем, в том числе и от военного коменданта Мон-Сен-Мартена. Макс, разумеется, не стал подавать гостю руки и не пригласил его сесть. Оберштурмбанфюрер шуршал бумагами, а потом бросил папку на стол:
– Хорошо. Мы примем ваше прошение о выезде в Швецию, для получения премии, буде настанет нужда… – он незаметно, внимательно, рассматривал красивое лицо профессора. Кардозо казался спокойным, но голубые глаза бегали из стороны в сторону.
Ни в какую Швецию Кардозо никто отпускать не собирался. Фюрер запретил подданным принимать нобелевские премии:
– Тем более, евреям… – Макс, курил, развалившись в кресле, – он поедет на восток, с детьми. Отто обрадуется подобному приобретению, для его исследований. Но не сейчас, конечно. Сейчас он понадобится здесь… – в Польше, по распоряжению Гейдриха, в каждом гетто создавали советы самоуправления, юденраты. Членам советов, их семьям, обещали статус wertvolle Juden, полезных евреев, и защиту от депортации. Профессор Кардозо, как нельзя лучше, подходил для этой цели.
Макс зачитал выписку из приказа:
– Во всех еврейских общинах должен быть создан совет еврейских нотаблей, по возможности составленный из личностей, пользующихся влиянием, и раввинов. Он должен быть полностью ответственным за точное и неукоснительное соблюдение всех инструкций, которые уже разработаны и которые ещё будут разработаны… – Кардозо закивал:
– Конечно, конечно, господин оберштурмбанфюрер, это очень разумное решение. Я уверен, что еврейская община Амстердама, и всей Голландии…
– Обратитесь к соплеменникам, по радио, – прервал его Макс, – выступление написано. Объясните, что регистрация происходит для их блага, призовите к сотрудничеству, с местными властями и силами рейха. Нам важна ваша помощь, профессор, как будущего председателя городского еврейского совета… – Кардозо, конечно, согласился. Макс намекнул, что хотел бы отобедать у доктора. Кардозо покраснел, от удовольствия:
– Это огромная честь, господин оберштурмбанфюрер. Мы только вернулись в Амстердам. Моя жена в трауре, она потеряла родителей, но мы, конечно, приготовим обед. Моя жена католичка, – добавил Кардозо, – в девичестве баронесса де ла Марк. Ее брат готовится принять святые обеты, в Риме…
Максу о судьбе бывшего соученика рассказал комендант Мон-Сен-Мартена. Оберштурмбанфюрер удивился:
– Надо же, что с ним случилось. Впрочем, он в Гейдельберге всегда к мессе ходил. Интересно, где Далила? Сидит, наверное, в Англии, воспитывает отпрыска… – Макс был уверен, что это не его ребенок:
– Может быть, и Виллема, – лениво размышлял он, – впрочем, Далила всегда отличалась вольностью нравов… – о баронессе де ла Марк оберштурмбанфюрер знал, но Кардозо выслушал. По досье профессора выходило, что у него имеется бывшая жена, некая доктор Горовиц, американка. Макс, не поленившись, позвонил в амстердамский университетский госпиталь, где она работала, до вторжения. Горовиц, как и других врачей, евреев, уволили. После этого о ней никто, ничего не слышал. Макс, все равно, занес данные о женщине в блокнот. Он вытребовал себе личное дело, из канцелярии госпиталя. В папке, правда, не оказалось фото. Макс нахмурился, но успокоил себя: «Она-то мне зачем?»
Профессор сказал, что бывшая жена, должно быть, отправилась в Америку:
– Я навещал семейный особняк, он пустует… – Кардозо замялся, – если возможно, я бы хотел туда переехать. Он рядом с парком… – Макс усмехнулся: «Парка Кардозо больше нет. И никогда не будет».
Оберштурмбанфюрер удивился:
– Конечно, переезжайте. Это ваша собственность, профессор, вы имеете полное право… – прощаясь, он опять не подал руки еврею. Макс хотел посмотреть на мадемуазель Элизу и приучить ее к себе:
– Буду навещать Амстердам, – решил он, – обедать у них. Когда Кардозо и детей депортируют, ей некуда больше будет пойти… – фон Рабе вспомнил драку с Виллемом, в Барселоне:
– Святой отец обрадуется, узнав, что его сестра вышла за меня замуж… – Макс озорно улыбнулся.
Визит в Гент оказался успешным. Створки он не нашел, местная полиция подозревала, что вор ее уничтожил, однако Макс увез из архивов связку документов, подробно разбирающих символику алтаря. Он отправил в Берлин, отцу, несколько хороших натюрмортов семнадцатого века, из коллекции местного промышленника, еврея:
– Если фюрер хочет искать инструменты мученичества Иисуса, или Святой Грааль, – лениво думал Макс, – это его право. Хода войны это не изменит. Да и что менять? Англия к зиме будет разгромлена, придет очередь России… – Макс предпочитал мистической шелухе, как он думал о подобных вещах, разработки 1103 и группы Вернера фон Брауна:
– Конструкция 1103 сможет за шесть часов достичь Нью-Йорка, с ракетами на борту, или с бомбой… – Макс даже поежился, от восхищения.
У него имелась карта шахт в Саксонии и Австрии, где должны были размещаться шедевры для музея фюрера, в Линце:
– И запасное место… – думал Макс, – последний плацдарм, так сказать. Но мы туда не отправимся, это для надежности… – он отломил кусочек пряного кекса, с гвоздикой и анисом:
– Загляни на склад, – предложил он брату, – коллеги тебя познакомят со списком реквизированных вещей. Кружева для Эммы мы взяли, но здесь много колониальных диковин, серебра, лака… – Генрих отер губы салфеткой: «А что случится с голландскими территориями в Азии?»
– Отдадим их японским союзникам, – отозвался Макс, – мир будет поделен на две сферы влияния. Мы владеем западом, а японцы, востоком. Я бы с тобой сходил, но я сегодня обедаю, у еврея… – Генрих курил, глядя на спокойный, утренний канал Амстель:
– Я бы не смог, Макс… – младший брат поморщился, – пришлось бы преодолевать брезгливость. Ты говорил о временном решении, для евреев, а что… – серые глаза взглянули на него, – ожидается постоянное?
– Разумеется, – удивился оберштурмбанфюрер, поднимаясь, – зачем тогда строить лагеря, в Польше? Мы быстро покончим с еврейством, обещаю. Что касается брезгливости, – Макс потрепал младшего брата по плечу, – работа у меня такая, милый. Я тебе иногда завидую. Ты имеешь дело только с цифрами, с золотом, с рейхсмарками, а я вынужден дышать еврейскими миазмами… – Генрих улыбнулся: «Скоро все закончится».
- Предыдущая
- 5/140
- Следующая
