Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Шульман Нелли - Страница 78

• Предыдущая
• 78/140
• Следующая

Полуденное солнце играло на коричневых волнах Потомака, освещало вход на Арлингтонское кладбище. Эйтингон смотрел на красивый профиль Мэтью, на длинные, темные ресницы:

– Он понравится Марте. Молодой, здоровый мужчина, обеспеченный… – Эйтингон понимал, что дочь Кукушки привыкла к роскоши. Он хмыкнул:

– Если она хоть немного похожа на мать, то товарищ Мэтью до смерти от нас никуда не денется. Марта мертвой хваткой в него вцепится. Кукушка такая, и Сокол подобным славился. Можно будет не присматривать за Пауком, у него появится жена… – Эйтингон надеялся, что девочка окажется хорошенькой. Ее фото в личном деле отсутствовали, Марту Янсон увезли из СССР полугодовалым ребенком. С тех пор она побывала в стране один раз, ненадолго. Эйтингон не мог послать кого-то из сотрудников в Монтре, втайне от Кукушки сфотографировать девочку. Институт Монте Роса был закрытым, учащиеся по улицам города не ходили. Эйтингон не хотел вызывать подозрений внезапно появившимся фотографом.

– Кукушка насторожится, если узнает… – шардонне пахло теплыми цветами.

Горская прошла проверку. Петр, подробно доложил Эйтингону, об устранении Очкарика. По его мнению, Кукушка и Очкарик, если и сталкивались, то в Германии, и давно. Воронов сказал, что она вспомнила Очкарика только по данным картотеки. Эйтингон, все равно, не мог избавиться от неприятного ощущение недоверия. Горская, со швейцарским паспортом, почуяв угрозу, могла в любой момент забрать дочь, опустошить счета «Импорта-Экспорта Рихтера», и скрыться в неизвестном направлении.

Эйтингон хотел привезти Горскую, с Мартой, в Москву из Берлина. В начале июня Кукушка встречалась с тамошними агентами. Она сообщила, в радиограмме, что Союз Немецких Женщин опять устраивает какую-то конференцию. Немецкие женщины, смешливо думал Наум Исаакович, скучали от безделья. Фюрер не одобрял работы после замужества. Профессиональные обязанности мешали матерям заботиться о семьях, что было их главной обязанностью.

– Потрудились бы в шахте, как наши ударницы, в Донбассе, – весело сказал Эйтингон Петру, – меньше бы времени тратили на пустую болтовню… – Наум Исаакович решил вызвать Кукушку в посольство СССР, в Берлине. Оказавшись на его территории, Горская бы не смогла никуда исчезнуть. За кофе Эйтингон взглянул на ворота Арлингтонского кладбища:

– Предки Мэтью там похоронены. Я возил Петра, показывал надгробия. Рядом какой-то аристократ лежит, русский. Воронцов-Вельяминов. Мы удивились, что он погиб на местной гражданской войне. Как его сюда занесло? – Эйтингон хотел, сначала, спросить Мэтью, но передумал:

– Ему откуда о подобном знать? Хотя он мне говорил, что вице-президент Вулф его дальний родственник. У него в семье не только евреи… – Эйтингон взглянул на твердый подбородок майора Горовица:

– Дальний… Они одно лицо, Мэтью только шрама на щеке не хватает.

Майор Горовиц обрадовался, услышав, что Эйтингон и Петр были на кладбище:

– Мне очень приятно, мистер Нахум… – он покраснел, – там только нет моего дяди, Александра. Его тело не нашли, он в Женевском озере утонул, подростком… – Эйтингон подмигнул Мэтью:

– О Швейцарии я с тобой и хотел поговорить. Потом перейдем к нашим планам на вечер… – о визите Кривицкого в столицу Мэтью узнал до отъезда в Калифорнию, передав сведения куратору. Он раскурил сигару:

– Пригодилась информация, о моем родственнике, из Бюро? – Мэтью, тонко улыбнулся. Петр получил от Максимилиана фон Рабе записку, через атташе немецкого посольства, в Москве.

В ней говорилось, что путь в Европу мистеру О’Малли теперь закрыт:

– Если он появится в Москве, – весело подумал Эйтингон, – мы его выдворим, за шпионаж. Очень хорошо, что он с Пауком сегодня обедает. Значит, за Кривицким никто наблюдать не собирается… – они выяснили, что ночью агенты покидают отель «Бельвью», оставляя изменника одного. Препятствий к устранению Кривицкого не оставалось. Эйтингон сказал Пауку, что после операции его ждет очередной, второй орден. Майор Горовиц смутился:

– Зачем, мистер Нахум? Я выполняю свой долг. Этот человек предал Советский Союз, предал все, что ему дала родина… – Эйтингон подумал, что надо привезти Паука в Москву.

– Может быть туристом, с Мартой, после свадьбы. Он своими глазами увидит мощь родины, мы его рекомендуем в партию… – Мэтью услышал, что ни в какую Швейцарию ему ехать не надо. Летом девушка собиралась оказаться в Америке, в сопровождении мистера Нахума. Она поступала в университет.

– Она здесь жила, ребенком, – объяснил Эйтингон, – знает четыре языка, из прекрасной семьи, образованная. Еврейка, по нашим законам. Красавица… – Наум Исаакович улыбался:

– Случится любовь с первого взгляда, сынок. Проверки она пройдет. У нее нейтральное, швейцарское гражданство. Вы до осенних праздников хупу поставить успеете… – они пили крепкий кофе. Операция «Колокольчик» начиналась в десять вечера, в ресторане отеля Вилларда, где Мэтью обедал с кузеном.

Попросилв счет, майор Горовиц остановил Эйтингона:

– Что вы, мистер Нахум. Мы давно не виделись. Тем более, вы мой шадхан, сват… – Эйтингон настоял на том, чтобы оплатить чаевые, Мэтью не стал спорить. Они распрощались у моста. Эйтингон и Петр в «Вилларде» не появлялись. Они ждали Мэтью рядом с отелем Кривицкого.

– Семнадцать лет, – усмехнулся Мэтью, направляясь, домой, – она ребенок. Она мне будет в рот смотреть, делать все, что я скажу. Красавица, очень хорошо. Людям нравится смотреть на приятные лица. Моя жена начнет устраивать званые вечера, для ученых, болтать с их женами. Подобное всегда полезно… – Мэтью не знал имени девушки, но почему-то представлял ее изящной, как дорогие куклы, на витринах магазинов игрушек. Ему нравились стройные женщины. Майор, обеспокоенно, подумал:

– А если она толстуха, как мисс Фогель… – майор видел фото певицы в журналах.

– Сядет на диету, а я за ней прослежу… – решил Мэтью. Он прошел в предупредительно распахнутую негром, швейцаром, бронзовую дверь дома.

В ресторане при отеле Вилларда по вечерам играл джаз-оркестр. Одеваясь в номере, Ирена отложила концертное платье:

– Нескромно. Как будто я ожидаю, что меня узнают… – девушка не могла привыкнуть к тому, что ее, действительно, узнают на улицах, в ресторанах и универсальных магазинах. Ирена выступала с биг-бэндом Гленна Миллера, ее приглашали на церемонии вручения «Оскара». Девушка озвучивала актрис, в фильмах. Ее низким голосом пели многие голливудские дивы. Ирена записала три пластинки, и часто появлялась на радио. Год назад, в Bloomingdales, покупая чулки, она, краем уха, услышала шепот:

– Мисс Фогель, певица. Надо автограф взять… – Ирена, покраснев, смутилась. Сейчас она довольно бойко расписывалась на конвертах от пластинок, или журналах.

Девушка приложила к себе, перед зеркалом, низко вырезанное платье, кремового шелка. Ирена шила наряды у хорошей портнихи, еврейки, тоже родившейся в Берлине. Универсальные магазины продавали вещи, выкроенные по стандартным меркам. Ирене подобные наряды были тесны в груди и бедрах, и болтались на талии. Портниха утешала девушку, говоря, что для рождения детей ее фигура, как нельзя кстати.

Ирена сглотнула:

– Мне двадцать пять летом, а Меиру двадцать шесть. Для мужчины это не возраст, а для женщины… – оказавшись в Голливуде, Ирена забывала о подобных вещах. Дивы выходили замуж, но ради карьерных успехов, а не затем, чтобы надеть фартук и обосноваться на кухне.

В ее возрасте голливудские девушки думали о новых сценариях, и о связи с продюсером, который мог бы порекомендовать актрису хорошему режиссеру. Мисс Лейк, по слухам, пошла таким путем. Мистер Хорнблоу, из Paramount Pictures, был старше актрисы на тридцать лет. Подобное в Лос-Анджелесе никого не удивляло.

В Голливуде, за Иреной ухаживали. Она нравилась состоявшимся, уверенным в себе мужчинам. Многие ее поклонники тоже были евреями, и прошли через громкие разводы с актрисами.

Джо Пастернак, продюсер из Metro-Goldwyn-Mayer, весело сказал Ирене, за обедом:

• Предыдущая
• 78/140
• Следующая