Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Шульман Нелли - Страница 82

• Предыдущая
• 82/140
• Следующая

– Должно быть, он индеец, из другого племени… – девочка видела в зеркале изящный нос, решительный подбородок, высокие скулы, миндалевидные глаза, – такое часто случается. Они с мамой встретились, пожили в ее типи, и он уехал к своему народу… – у людей Большой Птицы муж приходил в семью жены. Не все гости были готовы к подобному.

Красивый Щит привезла потрепанную, замшевую сумку:

– Мать велела отдать, когда вырастешь… – коротко сказала старуха, – о свечах я тебе давно рассказала, ты их зажигаешь, а теперь… – Дебора листала старый, с пожелтевшими страницами, переплетенный в черную кожу, томик. Девушка подняла глаза:

– Святой язык… – она осторожно прикоснулась к надписи карандашом, на первой странице. Почерк был твердым, уверенным. Неизвестный человек писал на том же языке, на котором была напечатана книга. Увидев шестиконечную звезду, потускневшего золота, вытисненную на черной коже, девушка поняла, что перед ней Библия. В школе с ними занимались Писанием, но принимать крещение не заставляли. Им рассказывали о еврейском народе. Дебора видела иллюстрации Гюстава Доре, и картины Рембрандта.

– Отца твоего язык… – Красивый Щит достала из Библии фотографию. Родителей сняли у вигвама. Мать стояла в замшевой юбке, с перьями в волосах, в тяжелом ожерелье на стройной шее. Вышитая безрукавка открывала сильные руки. Поющая Стрела держала в поводу лошадь. Отец тоже носил индейскую одежду, однако волосы у него были коротко пострижены, как делали это белые, а на носу красовалось пенсне. Дебора, невольно, хихикнула. Красивый Щит улыбнулась:

– Мы его называли Зоркий Глаз. Он не обижался. Хороший человек… – старая женщина вздохнула, – знал наши языки, уважал веру, обряды. Он младше твоей матери был, на семь лет, и женат, у себя на Востоке. В университете преподавал. Летом семнадцатого года они встретились… – она перевернула фото: «Вот как его звали».

Деборе тогда это имя ничего не говорило.

В университете Орегона, на одном из первых семинаров, она вздрогнула. Преподаватель размеренно диктовал список литературы, повторяя имя отца:

– Один из лучших лингвистов Америки, знаток индейских языков, антрополог… – профессор поднял палец, – мы будем работать с его книгами, статьями… – Дебора, сначала, собиралась написать в Йель, где профессор Эдуард Сапир возглавлял кафедру антропологии. Девушке стало неловко:

– Что я ему скажу? Он женат, во второй раз. Его первая жена умерла. У него дети, зачем все это? – она несколько раз принималась за письмо, но бросала листок. В прошлом году отец умер.

Дебора хотела поехать в Портленд, в синагогу, попросить раввина перевести надпись на Библии. Она могла бы и сама выучить иврит, с ее способностями, могла бы обратиться к любому преподавателю, занимавшемуся семитскими языками, но не хотела этого делать. Ей казалось, что отец написал что-то личное, предназначенное только для ее глаз. Она была уверена, что мать велела ей зажигать свечи, тоже, по его просьбе.

В Портленд она не успела. Получив диплом магистра, Дебора написала в Йель, профессору Блумфильду, и начала вести семинары со студентами, оставшись при кафедре. Потом в университете появился посланец Министерства Обороны.

– Какая разница? Я все равно не еврейка, по их законам… – Дебора толкнула дверь в комнату. Мылись они в общем душе, на каждой половине барака устроили умывальную. Девушек на базу приехало всего трое. Они, смеялась Дебора, купались в роскоши. Работа оказалась довольно легкой. Математики и лингвисты трудились над новыми кодами, для шифровальщиков армии США, создавая комбинации на основе индейских языков.

Дебора прошлепала босыми, влажными ступнями к столу. Она была в армейских, мужских брюках цвета хаки, и похожем, грубого хлопка свитере. Мокрую голову прикрывало полотенце. Кинув его на койку, девушка расчесалась. Одну из тетрадей заполнял мелкий почерк Красивого Щита. Дебора приезжала на каникулы, в резервацию, вести полевые исследования. Старуха всегда подсовывала девушке тетрадку с рецептами индейских блюд и снадобий: «Чтобы ты не забывала родные края».

– Я не забуду… – ухватив с тарелки кусок вяленого, бизоньего мяса, Дебора полистала страницы:

– Любовное снадобье. Если хочешь, чтобы мужчина всегда следовал за тобой, носи сушеный краснокоренник, на шее, и положи траву ему под подушку… – летом прошлого года Красивый Щит почти насильно сунула в мешок Деборы связку краснокоренника:

– Тебе двадцать один год, – наставительно сказала женщина, – пригодится. Твоя бабка… – Дебора закатила глаза:

– Знаю, знаю. В шестнадцать лет снимала скальпы в сражении, при Литтл-Бигхорне, а в семнадцать маму родила. Сейчас другое время… – за Деборой, в университете, никто не ухаживал. Антропологи и лингвисты не могли понять, что им делать с индейцами, получающими научные степени:

– То ли мы исследователи, то ли объекты исследования… – Дебора сунула ноги в мокасины.

Дождь не прекращался. Здесь вообще было сыро. У них имелись походные, армейские печурки. По вечерам, если прояснялось, они разжигали костер и жарили мясо. Их группа жила отдельно. Во втором бараке собрались приехавшие сюда белые ученые. Многих Дебора знала, по статьям в журналах и монографиям. Третий барак предназначался для работы, к нему пристроили столовую. Площадку окружали высокие сосны, рядом тек ручей. За оградой, за будками охраны, простиралась остальная база, где шли строительные работы. Они не интересовались, что армия возводит на берегу мощной, пустынной реки Колумбия.

Жуя вяленое мясо, Дебора подхватила замшевый мешочек с крепким, индейским табаком и стеклянную бутылку. Ребята привезли индейский кетчуп, кислый соус из диких слив. Дебора научилась варить его девчонкой. Она обрадовалась, увидев на базе кусты: «Осенью соберем урожай».

Ей нравилось на базе. Плата была отличной, работа интересной, любые книги и журналы доставлялись в течение трех дней. Они играли на гитаре, устраивали лингвистические семинары, турниры по игре в шахматы, рыбачили форель и лосося, в ручье:

– Я здесь докторат напишу, между делом… – Дебора скрутила волосы на затылке. Пора было в столовую. Выходя, она обернулась:

– Белая птица… – взлетев с лужайки, голуби исчезли в низком небе, в густых ветках сосен.

Для синагоги, выделили пустую комнату, в только законченном административном бараке. Интендант базы, показывавший Аарону помещение, озабоченно заметил:

– Рядом церковь. Святой отец Делани, пастор Крэйг сюда первыми приехали. Надеюсь, это не помешает… – кроме деревянного креста на стене, прикрытого пеленой стола, и рядов простых скамеек, в церкви ничего не было. Посмотрев на золотистый шелк, Аарон решил, что армия оптом закупила ткань, для религиозных нужд. За первым обедом, в столовой, выяснилось, что он прав.

Лейтенант Делани широко улыбнулся:

– У меня облачение из такого шелка, праздничное. Будничный наряд черный, как у нас принято… – капеллан Делани, иезуит, в прошлом году вернулся из Рима, где учился в Папском Библейском Институте. Он знал Виллема де ла Марка:

– В следующем году блаженных Виллема и Елизавету Бельгийских канонизируют, это вопрос решенный, – уверенно сказал Делани, – а брат Виллем примет сан. Пора, он вас на два года младше. Ему двадцать девять исполнится. Он в Конго вернуться хочет, работать с ребятишками, сиротами… – Делани вздохнул:

– Правда, сейчас и в Европе их много… – они сидели втроем, за религиозным столом, как его смешливо называл Крэйг, епископальный священник. Оба капеллана обрадовались приезду Аарона:

– Очень хорошо, – бодро сказал старший по званию, Крэйг, – в Хэнфорде пока меньше тысячи человек, но люди прибывают. Среди ученых много евреев… – священники тоже поинтересовались, не мешает ли Аарону церковь, по соседству. Рав Горовиц рассмеялся:

– А где иначе? В Иерусалиме то же самое, в Нью-Йорке, в Берлине… – он мрачно добавил:

– Было. Я жил в Берлине, два года, видел погромы… – старший лейтенант Крэйг снял очки:

• Предыдущая
• 82/140
• Следующая