Игра в марблс - Ахерн Сесилия - Страница 15
- Предыдущая
- 15/52
- Следующая
– Это естественный феномен, – сказал по радио какой-то ученый. – В ряде древних и даже в некоторых современных культурах солнечное затмение приписывается сверхъестественным причинам или считается дурным предзнаменованием. Оно пугало людей, не знали, как объяснить с астрономической точки зрения, почему солнце вдруг исчезает среди дня и небо стремительно темнеет.
– Я в это верю, – внезапно донесся из-за бронированного стекла голос Эми. – У меня был дружок, который совсем ума лишался в полнолуние. – Она покрутила пальцем у виска. – Запирал меня в шкаф, туфли выбрасывал в туалет. Обвинял меня, будто я то сказала и это, когда я даже рта не раскрывала. Или что я куда-то спрятала вещи, про которые даже не знала, что у него такие есть. Типа: «Ми, куда ты дела мои шахматы?» А я: «Какие еще шахматы?» И я терпеть не могла, как он называл меня вместо «Эми» «Ми», а еще «Мы», как будто не хотел признавать меня отдельно от себя. Жуть, да? Останься я с ним, он бы убил меня, как ту крысу. – Она поглядела на меня и пояснила: – Он ее три дня в подвале пытал.
Я представила себе, как крысу пытают водой.
– Такие дни меня здорово пугают. С людьми общаться – жуть. Вы себе не представляете, кто только нам не звонит. Фрики. А слово «лунатики» – оно же от луны происходит, вы в курсе?
Я кивнула, но ее это не остановило:
– Луна. Лунатики. Все самое плохое в человеке просыпается – насилие, придурь, что хотите. У меня подруга на «скорой» работает, она говорит, в полнолуние у нее больше всего дел. Люди просто с катушек съезжают. Все дело в приливной волне, наши тела тоже состоят из воды, – пояснила она, призадумалась на миг и добавила: – Но все-таки, думаю, Джордж был не совсем нормальный. Он-то бесился и в другие дни, даже когда луны вовсе не было.
Мне припомнилось, как я раскокала кружку о стену. Сказать бы Эрику: «Это все из-за луны». Вроде бы нелепо, но со мной что-то такое и правда бывает: в полнолуние да и в новолуние мне трудно уснуть. И даже не мигрень мешает, а натиск мыслей, слишком много мыслей, все сразу, быстро сменяют друг друга, словно луна – сигнальная башня, на которую настроен мой мозг. Все наплывает одновременно, не задерживаясь и не фильтруясь. Вот я и заявилась в адвокатскую контору в поисках отцовских шариков – не безумие ли? «Это все из-за луны». Впрочем, наплевать, что именно меня побудило. Главное, я делаю это, и если для этого требуется стимул в виде луны, отлично, пусть стимулирует.
Потом я подумала, в каком восторге будут мальчики, если небо действительно померкнет. Если на идеально ясное небо не набегут тучи и не лишат всех шанса полюбоваться затмением. Любопытно, где я окажусь в тот момент, что буду делать во время затмения – вот бы в тот самый момент и найти папины марблс. Великий сыщик Скуби-Ду под покровом тьмы пробирается в дом Микки Флэнагана и крадет свою добычу из сейфа, спрятанного за картиной в отделанной ореховыми панелями стене.
– Сегодня новолуние, – гнет свое Эми. – Его еще называют черной луной, потому что виден только черный круг. Если люди с ума сходят в полнолуние, что же с ними творится в черное полнолуние? Я к тому, что нам бы лучше сегодня сидеть дома и запереться на все замки. Кто знает, что может произойти?
И она смолкла, предоставив мне поразмыслить.
Зазвонил телефон, мы обе подпрыгнули, потом рассмеялись.
– Он вас ждет.
Я вошла в кабинет Микки Флэнагана, так и не решив, как себя вести, а встретил меня короткий и лысый мужичок, вылитый Шалтай-Болтай, с приветливым лицом. Мы с ним виделись после того, как отец слег, обсуждали, как уладить его дела, но с тех пор общались разве что изредка по электронной почте. Всякий раз, когда от Микки приходит письмо, я паникую: наверное, деньги кончаются, больше не сможем платить за папину реабилитацию. И я уклонялась от личной встречи именно потому, что боялась такого разговора. Микки поднялся, с трудом оторвав брюхо от края стола, и двинулся мне навстречу. Тепло пожал мне руку и забрался обратно в свое кресло.
Я нервничала. Вытащила из сумки папку с папиным каталогом и приготовилась вести допрос. Если он присвоил шарики, он же так сразу не признается, может быть, вообще не признается никогда, но я надеялась, что с моим появлением в нем хотя бы зашевелится совесть. Я продумала самые разные сценарии разговора, воображала его ответы: «Мне пришлось продать эти шарики, он очень давно мне не платит, не работать же мне даром?» Или: «Разумеется, я их продал, у нас с ним была договоренность, вот контракт, в такой форме он оплачивает мои услуги». Я продумала все варианты, но на каждый из них я мысленно отвечала одно: «Верните их!»
– Рад вас видеть, Сабрина, как отец поживает? – озабоченно спросил он.
– Как он поживает? – переспросила я, чувствуя, как ноги дрожат, все тело дрожит, даже язык.
Губы задергались, меня это сердило, и оттого еще больше усилились гнев и досада. Мне требовалось как можно скорее и без помех выговорить то, зачем я пришла. Нужно было избавиться от эмоций, но они закипали внутри так стремительно, что элементарный вопрос «Как он поживает?» послужил спусковым механизмом, и чувства затмили разум. Мне припомнились кошмары, в которых я пытаюсь кому-то (всякий раз другому человеку) что-то объяснить, но во рту у меня ком жевательной резинки, и чем больше я усердствую, пытаясь ее вытащить, тем больше ее становится и слова уже совсем не слышны.
Я откашлялась.
– Иногда забывает даже вчерашний день. А потом вдруг расскажет историю из своего детства во всех подробностях, так ясно и живо, что будто переносишься с ним в то время. Например, сегодня с утра он рассказывал мне о том, как мальчиком побывал на финале чемпионата Ирландии, когда Дублин побил Голуэй. Он припомнил каждую мелочь, так подробно все рассказал, что я словно смотрела матч вместе с ним.
– Ну да, такие дни не забываются, – добродушно и вежливо согласился он.
– А что-то, что было когда-то для него очень важно, он не может припомнить. – Я снова откашлялась. Вперед, Сабрина! – Например, марблс. До сегодняшнего дня я понятия не имела, что он собирал марблс. А у него их сотни. Может быть, даже тысячи, я еще не сосчитала. Некоторые из них очень ценные, но дороги ему все, независимо от цены, иначе бы он не потратил столько времени на это. – Дрожащими руками я протянула ему каталог. Он медленно перелистал его, то и дело поднимая глаза от страницы на меня и снова возвращаясь к чтению.
– Микки! – сказала я. – Я не знаю, как это вежливо сформулировать. До вчерашнего дня марблс хранились у вас. Часть коллекции пропала. Можете ли вы сказать, что случилось с папиными шариками?
Он изумлен, так и застыл с каталогом в руках:
– Господи, нет!
– Микки, я должна это выяснить. Я не обвиняю вас в краже, то есть, разумеется, у вас, наверное, была договоренность или папа сам подписал, разрешил вам их забрать. Мне все равно, как это вышло. Но я хочу найти их, вернуть, чтобы коллекция оставалась полной.
– Нет-нет, я их не брал и никаких соглашений ни с кем у меня не было, и с вашим отцом не было контракта. – Он выпрямился и заговорил тверже: – Как вам известно, коробки были доставлены мне после его инсульта, и, как вы сами сказали, он даже не помнит о них, так что он никоим образом не мог дать мне указаний, как распорядиться ими, а я бы до них и пальцем не дотронулся. – Он говорит искренне, он явно расстроен тем, что я посмела его заподозрить, и он, безусловно, держится как профессионал. – Вы понимаете, Сабрина?
– Кто-нибудь имел к ним доступ у вас дома? Может быть, в дом залезли? – поспешила я смягчить обвинение в адрес его семьи. – Из всех марблс пропали самые дорогие, как будто кто-то сверился с каталогом и выбрал их.
Чтобы не обижать меня, он сделал вид, будто поразмыслил над такой возможностью.
– Могу вас заверить, что ни я, ни другие люди в моем доме не могут быть причастны к пропаже марблс. Я никогда не открывал эти коробки. Они были сразу запечатаны и так запечатанными и покинули мой дом. Весь прошлый год они хранились в гараже, не на виду, никто к ним доступа не имел.
- Предыдущая
- 15/52
- Следующая
