Сэнгоку Дзидай - Вязовский Алексей - Страница 4

Еще один безмолвный обмен взглядами. В глаза прекрасной японки появились слезы. Вот только женских слез тут не хватало.

— Господин, а вы помните, как вас зовут? — вступил в беседу врач-колобок.

— Что за глупые вопросы, конечно, я… — и тут мой взгляд упал на желтоватые, жилистые руки, которыми я держал одеяло. Ступор. Неужели… я откинул одеяло. Боже, я все еще в теле японца. Меня повело в сторону, но девушка успело подхватить меня с одной стороны, а доктор — с другой.

— И ничего страшного, все в порядке, так бывает — зачастил врач — после ушибов головы, люди бывает, теряют память. Это временно, это пройдет. Сейчас мы сделаем настоечку на чернокорне, поставим иголочки…

Девушка тем временем взяла колокольчик, что лежал рядом с ней и позвонила. Сёзди открылись, и я увидел с обеих сторон дверей бритые лбы двух самураев.

Быстрый взмах веером — Позовите мою служанку, Юкки! Пусть принесет чаю. Скорее же.

Тем временем, седой придвинулся ближе ко мне и заглянул в глаза — Господин, вы совсем ничего не помните?!?

— Где я? Какой сейчас год? Кто вы? — на меня в очередной раз накатила тошнота и слабость. Хотелось лечь и закрыть глаза.

— Меня зовут Симодзумо Хиро — представился самурай — я генерал и хатомото[12] армии провинции Сатоми. Вы находитесь в столице Сатоми — крепости Тиба. Сейчас пятый месяц сацуки седьмого года Тэнмона.

Очень информативно, просто зашибись. Однако если с местным летоисчислением — полный пролет, то месяц сацуки показался мне знакомым. Где-то я уже слышал это название. Сацуки, минадзуки…В мое голове щелкнуло и я вспомнил. Первую неделю пребывания в Японии, банк Мицубиши оплатил несколько экскурсий по Токио для иностранных стажеров. Императорский дворец, Сад Хаппоен, буддийский храм Асакуса — галопом по европам, однако некоторые факты в моей памяти отложилось.

Гид совершенно точно упоминал, что в стране Восходящего солнца деление года на 12 месяцев изобрели параллельно с западной цивилизацией. Однако старый японский календарь отставал от европейского на один месяц. Как известно, летом в Японии — сезон дождей. Однако июнь — минадзуки — называется месяцем без дождей. И это странно. Но ничего странного, если сдвинуть все на месяц вперед — на июль, начало августа, когда дожди действительно заканчиваются. До минадзуки идет сацуки — месяц посадки риса. Что собственно я и наблюдал в окно замка. Значит сейчас июнь. Теперь место. Название провинции мне ничего не говорило, а вот в городе Тиба я бывал. Вернее не в самом городе, а рядом. Моя первая «детская» попытка наладить взаимоотношения с коллегами по банку — коллективная поездка в местный Диснейленд. Японцы просто обожают детище «Уолта Диснея», а расположено оно на границе Токио, рядом с префектурой Тиба. Фу… мысленно вытер пот со лба — я все еще на главном японском острове Хонсю. Я на Земле. Что-то начинает проясняться, но как объяснить весь местный средневековый антураж?! И мое новое тело?? Я кивнул самураю продолжать.

Симодзумо Хиро тяжело вздохнул и продолжил свой рассказ.

С его слов выходило, что я — 23-х летний Сатоми Ёшихиро, сын дайме Сатоми Ёшитака, подло убитого три дня назад. Убили моего «папу» самураи Нориката Огигаяцу, дайме соседнего клана. Мы с отцом и охранниками ехали с соколиной охоты, когда из леса выскочила полусотня всадников с яри, т. е. с копьями и первым же ударом вырезала немногочисленную охрану. Отец с уцелевшими бойцами остался прикрывать мой отход, но я по молодости и глупости полез в схватку, получил удар копьем в шлем. Наконечник копья пробил защитную пластину и срезал кожу на виске. Спас Сатоми Ёшихиро охранник, который смог вытащить «мое» тело из боя.

— Дайте зеркало — хриплым от волнения голосом попросил я.

Девушка еще раз позвонила в колокольчик и отдала приказ. Тем временем в комнату зашли две служанки. Одна пожилая, перевязанная широким красным поясом поверх кимоно, вторая — молоденькая. Обе с подносом. Они поклонились, быстро расставили пиалы, чайник, миски с едой, в которой я узнал традиционную сырую рыбу, соевый соус, рис, морскую капусту, еще какие-то блюда. Врачу подали отдельный чайник, в котором был кипяток. Тот сразу начал крошить туда лекарственные травы из своих мешочков и конвертиков, помешивая деревянной палочкой. Я почувствовал сильный голод вместе с жаждой и накинулся на еду. При этом, я старался есть неторопливо, т. к. знал, что японцы ценят терпение и сдержанность. Тем более восточными палочками быстро не поешь. В тупик меня поставил суп из морепродуктов. В японских ресторанах я обычно просил ложку. Что же здесь делать? Помявшись, я выпил из пиалы жижу, а твердые кусочки сгреб палочками сразу в рот. В чайнике оказался зеленый чай, который пришелся очень кстати. Мою попытку налить себе самому в корне пресекла «жена». Пока я ел и пил, замковые самураи внесли в комнату зеркало. Это оказался лист полированной бронзы. Я вгляделся в себя «нового». Широкоплечий, молодой парень. Рост — примерно, метр семьдесят. Узкие, карие глаза, широкий выбритый лоб, небольшая косичка из черных волос. Волевой подбородок. Ни усов, ни бороды. Я провел рукой по щекам — щетины тоже нет, хотя, если верить генералу, мое тело три дня пролежало без сознания.

— Как вас зовут? — я слегка поклонился в адрес девушки, после того, как самураи унесли зеркало.

Мой вопрос вызвал слезы искреннего горя, но японка быстро справилась с собой. Справа от меня сидела жена, Тотоми Сатаке. Уже три года как мы «расписаны» и у меня есть сын — Сатоми Киётомо. Мальчику два годика. Я прошу его привести, а тем временем, выжидательно смотрю на толстяка. Врача зовут Акитори Кусуриури, причем Кусуриури по-японски — аптекарь. Он был вызван в замок вчера вечером лечить сына дайме от раны головы. Акитори — аптекарь высшей категории, то есть имеет право вести врачебную практику.

Осталось выяснить главное. Какой год на дворе и как я тут очутился.

— Позовите, пожалуйста, христианского священника — прошу я троицу — и принесите одежду.

В глазах генерала, жены и врача — искренне недоумение. А не сошел ли Сатоми Ёшихиро с ума? Но мои просьбы быстро выполняются. Пока ждем иезуита, темнеет. Слуги расставляют по комнате бумажные фонарики тётин. Я заглянул в один. Внутри что-то вроде маленькой лампадки с маслом и фитилем, каркас из бамбука обшит плотной бумагой красного и желтого цвета. Мой интерес к фонарику также не проходит незамеченным. Аптекарь наливает мне настойку, которую я осторожно пью. Иглоукалывание решительно пресекаю. Приносят одежду. Хлопчатобумажные штаны «дзубон», белый пояс и черный т-образный халат известный в мире как кимоно. Путаясь, надеваю кимоно, повязываю пояс. Самурай дергает щекой, жена опять начинает тихо плакать. Да в чем дело то?

— Господин, только на похоронах кимоно запахивают на левую сторону — кланяется мне аптекарь.

Перезапахиваюсь, после чего поднимаюсь на помост и с коротким поклоном беру мечи. Так, только бы не облажаться еще раз. Обнажать мечи полностью, кажется, нельзя, выдвигаю слегка катану из ножен. Проверяю заточку. Бритвы отдыхают. Так теперь надо правильно экипироваться. Засовываю катану под пояс слева, туда же короткий меч вакидзаси. Судя по одобрительному кивку Симодзумо — все сделал верно. Финальный аккорд — сажусь на подушку на помосте. Все присутствующие делают мне ритуальный поклон.

Тем временем няньки в комнату заводят ребенка. Два годика, на голове детский пушок. Тотоми берет его за руку и подводит ко мне. Беру на руки. Киётомо узнает папу, улыбается, угукает. У меня в горле стоит ком. Не отец я тебе, а незваный гость в этом теле. И что случилось с настоящим Сатоми Ёшихиро — даже подумать страшно. Но еще страшнее подумать, что сделает с самозванцем родня Ёшихиро. Ребенка уводят, а в комнате новый персонаж.

Худощавый, темноволосый, мужчина в оранжевой сутане. В руках четки. На голове выбрита тонзура. Глаза живые, умные. Бородка клинышком. Кланяется по-японски, головой к татами. Все кланяются в ответ, но поклон аптекаря еле заметный, а самурай лишь кивает. От священника ощутимо попахивает потом. Странно, я только сейчас замечаю, как чисто и свежо в комнате, где мы сидим.