Клятва (ЛП) - Давыдова А. - Страница 2

• Предыдущая
• 2/51
• Следующая

Только когда он обращался к ним на всеобщем языке, англезе, они поднимали глаза и встречались с ним взглядом.

— У меня полно отличных тканей, — хвалился он, пытаясь привлечь их внимание и, если повезет, кошельки. — Шелк и шерсть лучшего качества. — А потом, на выдохе, но довольно громко:

— А также обрезки и грязные лоскуты.

Рассматривая поток усталых лиц, наполняющих в этот час рынок, я заметила, что на меня смотрит Арон. Я прищурилась, и уголки моего рта приподнялись в озорной улыбке. «Твой отец — дурак», — проговорила я одними губами.

Он не слышал моих слов, но прекрасно понял, что я сказала, и ухмыльнулся в ответ. Его песчаного цвета волосы стояли торчком. «Знаю», — так же молча ответил он, и на его левой щеке проступила глубокая ямочка. Сверкнули теплые золотистые глаза.

Мама толкнула меня локтем в ребро.

— Я это видела, юная леди. Следи за своим языком.

Вздохнув, я отвернулась от Арона.

— Не волнуйся, я всегда за ним слежу.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Я не хочу, чтобы ты говорила такие слова, особенно в присутствии сестры. Ты не такая.

Я вошла внутрь, укрывшись от яркого утреннего солнца. Моя младшая сестра расположилась за одним из пустых столов, болтая ногами, склонив голову и притворяясь, будто кормит сидевшую перед ней старую куклу.

— Во-первых, она не слышала, — возразила я. — Никто не слышал. И кстати, я именно такая. — Я подняла брови, когда мама вернулась в зал и начала протирать столы. — А во-вторых, он действительно дурак.

— Чарлина Харт! — Голос мамы и ее речь сменились на гортанные раскаты паршона, как случалось всегда, когда она теряла из-за меня терпение. Я тут же заработала шлепок полотенцем по ноге. — Ей четыре года, и она не глухая! — Она покосилась на мою сестру, чьи светлые серебристые волосы сверкали в лучах льющегося в окна солнца.

Сестра даже не подняла головы; она привыкла к тому, как я иногда выражаюсь.

— Когда Анджелина подрастет и пойдет в школу, надеюсь, ее манеры будут лучше, чем твои.

Услышав это, я разозлилась. Я терпеть не могла, когда она говорила подобные вещи. Все мы знали, что Анджелина не пойдет в школу. Если она в ближайшие годы не начнет говорить, ей просто не позволят учиться.

Но вместо того, чтобы спорить, я лишь холодно пожала плечами.

— Как ты и сказала, ей всего четыре, — ответила я на англезе.

— Тогда иди отсюда, а не то опоздаешь. И не забудь: после школы — не домой, а сюда. Ты должна нам помогать. — Она сказала так, словно это было чем-то необычным, хотя я работала после школы каждый день. — Да, и пусть с тобой идет Арон. В городе слишком много новых людей, и мне спокойнее, если вы будете вместе.

Я запихнула учебники в старую сумку и присела перед Анджелиной, молча игравшей со своей куклой. Поцеловав ее в щеку, я тайком вложила в ее липкую ладошку конфету.

— Не говори маме, — шепнула я ей на ухо и почувствовала, как ее волосы щекочут мне кончик носа, — или у меня больше не получится таскать их для тебя. Хорошо?

Сестра кивнула, доверчиво глядя на меня прозрачными голубыми глазами, но ничего не ответила. Она никогда не говорила.

Перед самым выходом меня остановила мать.

— Чарлина, ты не забыла паспорт?

Вопрос был лишним, но она задавала его каждый раз, когда я куда-нибудь уходила.

Дернув висевший на шее кожаный ремешок, я продемонстрировала удостоверение личности, спрятанное под рубашку. Теплое пластиковое покрытие было знакомо мне так же хорошо, как собственная кожа.

Я подмигнула Анджелине, еще раз напомнив, что у нас есть общий секрет, и поспешила из ресторана на заполненные людьми улицы.

Проходя мимо магазина напротив, я помахала Арону, давая знать, что он должен встретить меня на нашем обычном месте — небольшой площади по другую сторону рынка.

Я протискивалась сквозь толпу, невольно вспоминая времена, еще до угрозы новой революции, когда город не был таким многолюдным, а на рынке, среди запахов копченого мяса, кожи, мыла и масла, велась обычная торговля. Эти ароматы разносились и сейчас, но теперь к ним примешивался запах немытых тел и отчаяния, поскольку рынок превратился в убежище для изгнанников, несчастных из класса слуг, которых выгнали из дому, когда торговые пути перерезали силы повстанцев. Когда те, кому они служили, больше не могли держать их.

Они заполонили наш город, надеясь на еду, воду и медицинскую помощь.

Однако мы едва могли их вместить.

Монотонный голос, доносившийся из громкоговорителей над нашими головами, был так хорошо знаком, что я бы его не заметила, если б фраза, которую он произнес, поразительно не совпала с моими мыслями: «ВСЕ НЕЗАРЕГИСТРИРОВАННЫЕ БЕЖЕНЦЫ ОБЯЗАНЫ ЯВИТЬСЯ В АДМИНИСТРАТИВНОЕ ЗДАНИЕ КАПИТОЛИЯ».

Я вцепилась в ремень, опустила голову и начала пробираться вперед.

Когда я, наконец, вырвалась из толпы, Арон уже стоял на площади перед фонтаном, ожидая меня. Для него это всегда было соревнование.

— Все равно, — пробормотала я, не в силах сдержать улыбку, и протянула ему свою сумку. — Я не стану этого говорить.

Он без возражений взял мой тяжелый груз и тоже улыбнулся.

— Отлично, Чарли. Тогда скажу я: я выиграл.

С этими словами он полез в собственный рюкзак, висевший у него на плече. В фонтане за нашими спинами мелодично журчала вода.

— Вот, — сказал он и протянул мне сложенный отрез мягкой черной ткани. — Я тебе кое-что принес. Это шелк.

Мои пальцы сомкнулись вокруг гладкого материала, и я ахнула. Ничего подобного мне раньше не доводилось трогать. «Шелк», — мысленно повторила я. Слово было знакомое, но прежде я никогда не касалась этой ткани. Я сжала ее в руке, поглаживая кончиками пальцев, восхищаясь тем, что она была почти прозрачной, но от нее отражался солнечный свет. Повернувшись к Арону, я тихо сказала:

— Это слишком, — и попыталась вернуть ему ткань.

Усмехнувшись, он отодвинул мою руку.

— Пожалуйста, возьми. Отец собирался выкинуть ее в корзину с лоскутами. Ты маленькая и сможешь сшить себе из нее платье или что-нибудь еще.

Я взглянула на свои изношенные черные ботинки и блеклое серое платье из хлопка, простое и свободное, как мешок. Я попыталась представить, как это — чувствовать такую ткань на своей коже; как вода, подумалось мне, прохладная и скользкая.

Появилась Бруклин и бросила свою сумку к ногам Арона. Как обычно, она не стала говорить «Доброе утро» или «Не мог бы ты мне помочь», но Арон все равно поднял ее сумку.

В Ароне, в отличие от его отца, не было ничего недоброго. Или «глупого», как сказала бы я о старшем Грейсоне. Или грубого. Ленивого. Все неприглядные черты, которыми обладал отец, благополучно миновали его сына.

— Ну? А мне ты ничего не принес? — Она оттопырила полную нижнюю губу, и ее темные глаза наполнились завистью при виде шелка в моей руке.

— Извини, Брук, отец бы заметил, если б я стащил у него сразу много. Может, в следующий раз.

— Ну конечно, Крошка. Это ты сейчас так говоришь, а в следующий раз все опять достанется Чарли.

Я улыбнулась, услышав кличку, которую Брук дала Арону. Он был выше нее и выше меня, но она упорно называла его Крошкой.

Я аккуратно положила тонкую ткань в сумку, обдумывая, что же мне из нее сшить, и уже мечтая о том, как воткну в нее иглу с ниткой.

С Брук, возглавляющей нашу компанию, мы двинулись вдоль периметра площади, на которой уже собиралась толпа. Как обычно, мы выбрали длинный путь, избегая середины. Хотелось бы верить, что это была идея Брук, или даже Арона, — или что оба они не меньше моего взволнованы происходящим в центре, — но вряд ли так оно и было. Меня это тревожило больше, чем их.

Откуда-то сверху раздалось очередное объявление: «О ЛЮБОЙ ПОДОЗРИТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СООБЩАЙТЕ НА БЛИЖАЙШИЙ ПОСТ ПАТРУЛЯ».

— Паспорта, — торжественно объявил Арон, когда мы приблизились к новому пропускному пункту у огромной арки, открывавшей выход на городские улицы. Он полез под рубашку за карточкой, и мы с Брук последовали его примеру.

• Предыдущая
• 2/51
• Следующая