Клятва (ЛП) - Давыдова А. - Страница 21

• Предыдущая
• 21/51
• Следующая

— Сначала ответь на вопрос.

— У тебя слишком живое воображение. Давай забудем.

Он лгал. Не знаю, как я это поняла, но он мне лгал, а я хотела знать правду.

— Почему? Ты опасен? Ты преступник? Что ты скрываешь?

Он недовольно посмотрел на меня.

— Ты — единственная, кто здесь нарушает закон. Единственная, кто не отворачивается, когда я говорю с тобой на… — Он смолк прежде, чем успел закончить свою мысль. — И ты единственная, кому надо быть осторожнее. Особенно если ты понимаешь, что я говорю.

Мое сердце заколотилось, руки задрожали: он больше не скрывал своего мнения, а я могла больше не предполагать, что он что-то подозревает.

Он знал.

Я не должна была ему доверять. Не должна была позволять ему уводить меня от друзей, с оживленных улиц в центре города.

Внезапно Макс превратился во врага. Я развернулась и побежала прочь, не разбирая дороги, зная только, что не могу рисковать встречей с его огромными приятелями. Поэтому я мчалась в противоположном направлении, по длинной и пустой улице.

— Чарли, погоди! — огорченно крикнул Макс, однако я слышала, что он меня не преследует. — Чарли! Не убегай! Давай поговорим об этом!

Но я продолжала бежать, громко стуча ботинками, пока не перестала слышать его слов. Особенно тех, которые не должна была понимать.

Весь вечер я с трудом притворялась вежливой, натужно улыбаясь посетителям ресторана. Разговаривать было почти невозможно.

Меня охватил угрюмый настрой. Я злилась и была испугана. Трудно даже представить последствия раскрытия моей тайны. Никто, кроме родителей, не знал, на что я способна.

И никто не должен об этом знать.

Но с появлением Макса все изменилось: я не понимала, как он об этом узнал, что такого я сделала, чтобы себя выдать. Я не реагировала на его незнакомые слова и никак не подтверждала, что понимаю их.

Кроме того, я до сих пор не знала, на каком языке он говорил. Я ведь не должна была отличать один язык от другого. От меня требовалось понимать лишь то, что он не был ни паршоном, ни англезом.

Однако Макс это вычислил — и меня тоже. Как ему удалось?

Он сказал, что я его заинтриговала, но почему? Может, он увидел что-то, указывавшее на мою необычную способность расшифровывать слова, на то, что я понимаю любой язык?

Должно быть, тем вечером в клубе я вела себя слишком открыто, и мой страх был очевиден.

Но какое ему до этого дело? Почему он меня искал?

Голос отца прервал мои размышления, и я смутилась из-за собственной глупости, радуясь, что ему ничего не известно о занимавшем меня предмете.

— Чарлина! Ты слышала, что я тебе сказал?

— Извини, что? — Я постаралась скорее избавиться от мыслей о Максе. Пора было прекращать о нем думать. Ему нельзя доверять. Нельзя подвергать себя такой опасности.

— Тебя кто-то спрашивает, — сказал он с раздражением, вынужденный повторять свои слова дважды. В руках у него были подносы с едой. — Он ждет тебя у задней двери. И поторопись. Сейчас не перерыв.

В животе скрутился комок. Ведь Макс не пришел бы сюда?

Но я не могла представить себе никого другого. Ни Бруклин, ни Арон не станут дожидаться меня у задней двери. Оба пользовались главным входом и вели себя так, словно это был их ресторан. Моя мать обычно усаживала их за столик и, пока они меня ждали, приносила что-нибудь поесть.

Надо было решать, идти ли мне узнавать, кто меня спрашивает, или нет, но за мной пристально наблюдал отец, и выбора не оставалось. Если это Макс, я собиралась его выпроводить. Дать ему понять, что он не должен возвращаться.

Я выскользнула в кухню. Ее знакомые запахи не уменьшили мою тревогу.

Задняя дверь оказалась закрыта: отец поступил довольно грубо, захлопнув ее перед человеком, ожидавшим в переулке. Вероятно, это был урок тому, кто посмел спрашивать меня во время рабочей смены.

Глубоко вздохнув, я взялась за ручку. Не знаю, была ли я готова увидеть его вновь?

Я открыла дверь.

И поразилась до глубины души.

Прямо на меня смотрел друг Макса, гигант Клод.

Точнее, смотрел он на меня сверху вниз. Испугавшись, я попятилась и едва не упала. Сердце колотилось так, что едва не выскакивало из груди.

Взяв себя в руки, я постаралась сделать вид, что ничего не произошло, хотя всё же огляделась, чтобы проверить, не заметил ли кто-нибудь мою неловкость.

На меня смотрели все, кто был в тот момент в кухне, включая мать, которая, раскрыв от удивления рот, вытирала руки о фартук.

Я повернулась к Клоду, заставив себя посмотреть в его ярко-зеленые глаза и хотя бы притвориться, что не боюсь встретиться с ним взглядом.

— Я могу вам чем-то помочь? — спросила я.

Мой голос дрожал так, что разобрать слова было почти невозможно.

— Мне сказали, что это твое. — И он протянул мне сумку. В его огромной руке она казалась маленькой, почти игрушечной. — Макс просил вернуть ее тебе. — Его голос прогремел на всю кухню, словно ему было тесно в столь маленьком пространстве. Другие звуки стихли, и даже не оборачиваясь, я понимала, что все сейчас смотрят на меня.

Я взяла сумку, стараясь, чтобы рука не дрожала.

— Спасибо.

Ничего не ответив, он развернулся и пошел прочь. Я бы не удивилась, если б под его ногами дрожала земля, но, конечно, ничего подобного не случилось.

Это был просто человек. Очень большой человек.

Я смотрела, как он уходит, не готовая встретиться с любопытными взглядами служащих. Или моей матери.

Кроме того, я пыталась разобраться в своих чувствах, испытывая огорчение, что ко мне пришел Клод, а не Макс, и смущаясь из-за подобных мыслей.

Я постаралась втолковать себе: хорошо, что приходил не Макс. Он наверняка понимал это, иначе не послал бы вместо себя Клода.

Но лучше мне от этих мыслей не стало.

Вечером, уже в комнате, я открыла сумку. Анджелине было пора спать, но, как это часто случалось, она еще бодрствовала, надеясь, что я ей почитаю.

— Только если ты будешь лежать тихо. Не хочу, чтобы меня обвинили, будто я мешаю тебе заснуть, — прошептала я, зная, что мать разделит нас, если узнает, как часто я читаю сестре. — И не жалуйся, если потом у тебя будут кошмары, — предупредила я, вытаскивая учебник истории.

Анджелина, чьи голубые глаза были полны уверенности, кивнула.

Я улыбнулась, заметив на ее лице нетерпение.

— Ложись. И хотя бы постарайся заснуть, — сказала я и начала объяснять то, что мы проходили в школе, как это делали наши учителя. — Революция Правителей — это краткий период истории Лудании, когда монархию свергли, и мы управляли государством сами, при помощи избранных лидеров. — Сейчас я читала главу из учебника, написанного на паршоне. — Такую идеалистическую концепцию широко поддержали массы, восставшие против королевы Эйвонли и остальной семьи Ди Хейс. Это было время насилия, и королевской семье приходилось скрываться, поскольку за ее членами охотились, арестовывали и убивали на площадях, удовлетворяя народную жажду крови.

Я взглянула на Анджелину. Я бы не стала рассказывать четырехлетней девочке такие истории, если б она уже их не знала. Мы на них выросли, слыша эти рассказы с раннего детства. Революционеры в истории нашей страны бывали не раз, а потому нам следовало понимать: наше выживание зависит от наличия на троне королевы.

Придвинувшись к Анджелине, я поежилась, представив, каково было тогдашней знати, которой приходилось прятаться или погибать от рук своего народа, собственных подданных. Низложенные аристократы, горевшие на кострах, повешенные или обезглавленные.

Я продолжала читать, зная, что она ждет.

— Их состояния были разграблены, дома, и земли разделены между новыми правителями, любые напоминания о бывших монархах — статуи, флаги, картины, монеты — уничтожались; от их существования не осталось и следа.

На странице приводилась картина бывшей правящей семьи — фотографий не сохранилось. Анджелина прикоснулась к рисунку, очертив пальцем изображение девочки одного с ней возраста, которая, возможно, была убита только из-за своего родства с королевой.

• Предыдущая
• 21/51
• Следующая