Контрразведка. Тайная война - Лузан Николай - Страница 3
- Предыдущая
- 3/11
- Следующая
«Дело Сосновского» (эту фамилию Добржинский взял себе после перехода на службу в ОО ВЧК. – Прим. авт.) было немаленьким делом ВЧК. За него я получил орден. Я знаю, что Дзержинский советовался с Лениным по этому делу…
В 1920 году во время войны я поймал Сосновского, который был главным резидентом польского штаба на советской территории. Во что бы то ни стало я должен был добиться его показаний и выдачи его большой сети польских офицеров и прочих шпионов.
При арестах эти молодые польские патриоты отстреливались и не сдавались живыми (так был убит один помощник Сосновского. Его мы выследили еще до поимки Сосновского).
Сосновский был первый, кого т. Карин при аресте неожиданно схватил за руку и не дал ему возможности стрелять. От показаний Сосновского зависела судьба военной польской разведки во время войны 1920 года.
И я добился показаний. Причем помогли не угрозы (они не действовали), а сила аргументов Ленинской партии.
Дзержинский разрешил обещать Сосновскому – не стрелять идейных пилсудчиков из его людей, а выпустить в Польшу под честное слово – не заниматься больше шпионажем против нас.
На этом условии Сосновский дал свои показания. Мы сыграли на его революционном романтизме и сняли польскую сеть. Обещание было приказано выполнить. Несколько польских офицеров были выпущены после политической обработки…»
Для них, революционных романтиков, к каковым, вне всякого сомнения, относились и Артузов с Дзержинским, честное слово имело свою – и весьма высокую – цену. Дав его Добржинскому, Артур Христианович рассчитывал этим не только нейтрализовать польскую разведывательную сеть. Он смотрел гораздо дальше. В лице польского резидента Артузов увидел не просто профессионала с незаурядными способностями, но и глубоко порядочного человека. Такой, став союзником советской власти, мог принести значительную пользу в решении и тактических, и стратегических задач. При достижении этой цели Артузов, выбрал, пожалуй, единственно правильный путь. Противника, которого нельзя ни купить, ни запугать, можно сделать своим союзником лишь силой убеждения и личного обаяния.
Ради этого Артузов не жалел ни времени, ни сил. Дело сдвинулось с мертвой точки, когда он подключил к допросам-беседам с Добржинским видного деятеля ЦК Компартии Польши Ю. Мархалевского. Авторитет бывшего узника царских тюрем и блестящие полемические способности Юлиана произвели сильное впечатление на Игнатия. Под воздействием бесед с Мархалевским он стал менять свои взгляды на то, что происходило в России и в Польше.
Позже Добржинский так вспоминал об этом: «…Больше допросов не было, меня начали воспитывать, повезли в Кремль к Мархалевскому. В Кремль меня повез на машине один Артузов… Мархалевский произвел на меня сильное впечатление. Говорили о Польше, о Пилсудском. Я в тот момент считал его коммунистом без пяти минут. Мархалевский разъяснил мне, что это не так».
Беседы Артузова и Мархалевского с Добржинским продолжались и вскоре дали результат. Постепенно во взглядах польского резидента стали происходить изменения в оценке того, что раньше совершал он сам и его агенты. Настал момент истины: Артур Христианович посчитал, что пришло время для главной беседы. Опираясь на порядочность Игнатия и неприятие им тактики и методов действий польских диверсионных отрядов, жертвой которых в большинстве случаев становилось мирное население, он предложил: «Под честное слово не подвергать репрессиям тех агентов, кто выполнял задания из идейных соображений, и отдать под суд только тех, кто сотрудничал за деньги, в ответ на его признательные показания».
Добржинский, считавший свою участь предрешенной, вряд ли ожидал такого поворота в деле. Сам далеко не новичок в разведке, имевший на личном счету десятки вербовок агентов, он находился в сомнениях, а когда честное слово Артузова подтвердил Дзержинский, что «после проведения следствия и установления полной картины деятельности резидентуры все агенты, являющиеся польскими гражданами, будут высланы за пределы РСФСР», Добржинский заговорил.
Свое обещание Дзержинский с Артузовым сдержали. Именно это предопределило отношение Игнатия к советской спецслужбе и его будущую судьбу. Из ярого противника он превратился в надежного союзника.
Первое задание, которое ему предстояло выполнить, было связано с ликвидацией второй польской резидентуры, действовавшей в Петрограде. Ее резидент Виктор Стацкевич, работавший на центральной военной радиостанции и использовавший ее для связи со 2-м отделом польского Генштаба, насколько знал Добржинский, тяготился сотрудничеством с «двуйкой» и сочувствовал большевикам. Перед чекистами открылась еще одна уникальная возможность взять под свой оперативный контроль и эту агентурную сеть.
По согласованию с Дзержинским Артузов вместе с Добржинским выехали в Петроград. Там Игнатий провел подготовительную беседу со Стацкевичем, в результате которой тот сам пришел в номер гостиницы, где остановился Артузов.
В разговоре с чекистом Стацкевич сообщил известные ему сведения о резидентуре и выразил согласие сотрудничать с ВЧК. Таким образом, к концу июля 1920 года польская разведывательная сеть в центральной части России перестала существовать, а в жизни и судьбе Игнатия Добржинского наступил новый и важный этап.
По ходатайству Артузова он был зачислен в состав опергруппы как сотрудник для особых поручений ОО ВЧК. В целях конспирации и собственной безопасности Игнатий взял себе фамилию Сосновский и до конца жизни носил ее. В августе вместе со Стацкевичем и Артузовым он выехал на Западный фронт и приступил к выполнению очередного задания, на этот раз связанного с проникновением в нелегальные структуры «Польской организации войсковой» (ПОВ).
К тому времени обстановка на Западном фронте серьезно осложнилась. Правительство Пилсудского, опираясь на поддержку белогвардейцев и политических кругов Великобритании и Франции, предприняло попытку свергнуть власть большевиков. Против Красной армии были брошены все резервы. Ее тяжелое положение на фронте осложнялось активной разведывательно-повстанческой деятельностью ПОВ в тылу. В связи с этим Сосновский и Стацкевич вынуждены были приступить к выполнению задания немедленно. Они пошли по кратчайшему и весьма рискованному пути – искать себе помощников среди актива организации.
Опытный оперативник и тонкий психолог, Игнатий знал, как подобрать ключ к сердцу человека, пусть даже противника – пленным членам ПОВ. Не только яркий дар убеждения, но и собственный пример стал весомым аргументом для многих из них. После нескольких дней бесед на сторону чекистов перешли два, а затем еще три человека. Опираясь на эту группу, Сосновский приступил к реализации оперативного замысла по проникновению в нелегальные структуры ПОВ.
Возможно, где-то удача, а скорее всего, профессиональный опыт и знание изнутри особенностей работы польской спецслужбы вывели группу Сосновского на одно из ключевых звеньев нелегальной сети ПОВ, так называемую «боевку». По заданию польской разведки ее агенты-боевики готовили террористический акт против командующего Западным фронтом М. Тухачевского. Благодаря помощи Юны Пшепилинской, которую привлек к сотрудничеству Игнатий (впоследствии она стала его женой. – Прим. авт.), особисты своевременно получили информацию о ходе подготовки покушения и сумели его предотвратить.
С помощью других помощников из числа членов ПОВ Сосновскому и Стацкевичу удалось выявить еще ряд польских агентов и диверсантов. В процессе последующей разъяснительной работы с ними, проводившейся Артузовым и Сосновским, некоторые из них «идейно разоружились» и перешли на сторону советской власти. Такой поворот в операции подтолкнул контрразведчиков к новому и неординарному ходу. По согласованию с руководством ВЧК Артузов с помощью Сосновского решил нанести еще один мощный, на этот раз пропагандистский, удар не только по польской разведке, но и по армии.
- Предыдущая
- 3/11
- Следующая