СМЕРШ. Без легенд и мифов - Лузан Николай - Страница 9

Утопая по колено в грязи, по разбитой грузовиками и артиллерийскими тягачами дороге они добрались до края села и вошли во двор. В нем еще теплилась хрупкая и недолговечная на войне мирная жизнь. В хлеву тяжело ворочался скот, а за тонкой дощатой перегородкой сарая кудахтали невесть как уцелевшие куры. Небольшая, сложенная из самана, хатка с веселыми синими ставенками выглядела беззащитно и одиноко на фоне мрачных развалин.

Пилипчук, отряхнув с сапог комья грязи, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Никто не ответил, он осмотрелся и, не заметив живой души, позвал:

– Зинаида, дэ ты?

– А хтось туточки? – откликнулись из хлева.

– Цэ я, Пылыпчук. Принимай на постой.

– Так куды ж мэни его? У мэни миста бильшэ нэма!

– И че, мы такичкэ будемо размовлятым? Выходь! – потребовал Пилипчук.

Из хлева показалась закутанная в платок по самые глаза бабенка неопределенных лет. Причитая на ходу, она засеменила к ним. Весь ее разнесчастный вид, кроме жалости, ничего другого не вызывал. Пилипчук смягчил тон и утешил:

– Та нэ вбывайся ж так, Зинаида, вин тильки на пару ночей. Харч будэ наш.

– И куды ж мэни его ложить? – все сокрушалась та.

– Замисто Васыля, его нэ будэ.

– Ладно, заходьтэ, – пригласила Зинаида.

– Та ни, я пишов, у мэни дил по самэ горло, – отказался Пилипчук и напомнил: – Баньку, Пэтро, сам истопышь, вона в сусиднем огороде. Зинаида усэ знае, а чисту одежку я з хлопцем пришлю. Ну, бывай.

– Спасибо, – поблагодарил Петр и вслед за хозяйкой прошел в горницу.

Простенько убранная, она отличалась чистотой и порядком. Зинаида распахнула штору, закрывавшую проход в соседнюю комнату, и пригласила:

– Проходьтэ, оцэ будэ ваше мисто. Звиняйте, бильше ничего нэма. В другой вже живуть два вашых хлопця.

– Все нормально! А как с банькой? – поинтересовался Петр.

– Вона тутэчки, недолэчэ, пишлы, – позвала за собой Зинаида и вышла во двор.

Петр последовал за ней. Баня располагалась на соседнем участке и оказалась единственным строением, которое уцелело после бомбежки. Сложена она была добротно и внутри имела вполне приличный вид. Кадушка с водой, парочка измочаленных дубовых веников, висевших под потолком, десяток поленьев, лежавших у печки, и тепло, исходившее из парилки, говорили о том, что баня не простаивала.

– А как с мылом и полотенцем? – спросил Петр.

– Вертайся в хату, там визмэшь, – ответила Зинаида.

– Потом, а пока я растоплю печку.

– Ну, як знаеш. Мыло и рушнык у сэби в горнице визьмешь, а я пишла. Скотына мэни ждэ, – заторопилась Зинаида по своим делам.

Петр остался один, осмотревшись, нашел под лавкой топор, вышел во двор, из валявшихся у стены бани чурбаков нарубил дров и растопил печку. Тяга в ней была отменная, и через несколько минут огонь жадно облизывал поленья. Поставив на плиту бак с водой, он, подхватив ведра, отправился к колодцу, натаскал в бочку воды и снова возвратился в дом. Там его застал красноармеец, присланный Пилипчуком, за его спиной болтался увесистый вещмешок. Прижимистый старшина вдруг ни с того ни с сего расщедрился. Эта щедрость стала понятна Петру, когда красноармеец полез в карман ватника, достал пачку папирос «Казбек» и, положив на стол, объявил:

– Это вам, товарищ старший лейтенант, от начальника!

– Мне?!! – опешил Петр и удивленными глазами наблюдал за тем гастрономическим парадом, который демонстрировал красноармеец.

Из вещмешка одна за другой появились: банка рижских шпрот, банка костромской сгущенки, три банки тушенки, пачка сахара-рафинада, свежеиспеченная буханка ржаного хлеба, сверток нижнего белья и настоящее туалетное мыло «Москва».

– Откуда все это?!! – поразился Петр.

– Наш старшина еже ли схочет, так и танк може достать, – не без гордости ответил красноармеец.

– А с виду не скажешь.

– Это так кажется. Еже ли надо, так он в лепешку расшибется.

– Лепешек мне не надо, а старшине передай спасибо, – поблагодарил Петр и отпустил красноармейца.

Все это продуктовое богатство он отнес на стол хозяйке, а сам, прихватив полотенце, белье и мыло, возвратился в баню. Она еще не успела, как следует прогреться, но его охватил зуд нетерпения. Стащив с себя обветшавшую, пропахшую запахом костра и потом одежду, Петр, подхватив ведро с водой и дубовый веник, нырнул в парилку и погрузился во влажный полумрак. Освоившись, отыскал взглядом лавку, камни, от которых отдавало жаром, и плеснул водой. Они сердито зашипели, и теплая, расслабляющая волна окатила тело. Нащупав лавку, Петр в изнеможении растянулся, время от времени усилием воли заставлял себя приподняться и лениво охаживал живот и спину дубовым веником. Из этой полудремы его вывел стук в дверь и голос Зинаиды:

– Солдатик, ты ще жывый?

– Живой-живой, хозяйка, – откликнулся Петр.

– Пора исты! У мэни усэ готово, – позвала она к столу.

– Сейчас буду! – заверил ее Петр и, окатив себя водой, стал собираться.

По возвращении в хату, в горнице его ждали щедро накрытый стол и сама хозяйка. Он ее не узнал. Зинаида преобразилась на глазах. На вид ей было не больше сорока. Тонкие правильные черты лица ничуть не портил слегка курносый, задорно торчащий носик, черные как воронье крыло волосы пышными волнами ниспадали на плечи, крепко сбитая, с развитыми формами фигурка не поддалась возрасту. Изумление, написанное на лицо Петра, не укрылось от проницательного женского взгляда. Лукаво улыбнувшись, Зинаида певуче, с ударением на «г» произнесла:

– Та, чего ж вы стоите? Сидайте!

Петр перевел взгляд на стол. Над казанком с вареной картошкой вился ароматный парок. Рядом с ним на блюде лежала запеченная в духовке курица. Среди мисок с солеными огурцами и помидорами тускло отсвечивала бутыль самогона.

– Зинаида, ну зачем?! – воскликнул он.

– Хорошего человика зразу видно.

– Спасибо, но война же.

– Так шо ж типерича нэ жыты?

– Оно-то так, и все-таки… – замялся Петр, пробежался взглядом по горнице и, не заметив продуктов из загашников Пилипчука, потребовал:

– Зинаида, то, что принесли, выставляй на стол!

– Цэ же военнэ?

– Мы все военные: что на передовой, что в тылу. Забирай!

– Ни, як жэ можно?

– Можно! – отрезал Петр.

– Дякую! Дякую! – повторяла Зинаида и, от смущения, не зная, куда девать руки, затеребила пальцами поясок на кофте.

Петр приобнял ее за плечи и, усадив на табурет, сел напротив. Зинаида, оправившись от смущения, принялась хлопотать за столом, подкладывая ему в миску то картошку, то куски курицы, и при этом не забывала подливать в рюмки. То ли от усталости, то ли от крепкой самогонки Петр вскоре опьянел и уже с трудом помнил, как добрался до кровати, и, едва коснувшись головой подушки, уснул мертвецким сном. Не разбудили его ни грохот далекой бомбежки, ни голоса постояльцев Зинаиды. Впервые за последние пять месяцев он безмятежно провел ночь. Ранним утром его поднял на ноги помощник дежурного по Особому отделу. Быстро умывшись, побрившись и перекусив на ходу, Петр отправился на встречу с Рязанцевым.

Тот уже был в кабинете. На этот раз он был немногословен и деловит, коротко поздоровавшись, пригласил пройти к столу, на котором была развернута карта. Петр бросил на нее взгляд: в полосе обороны 6-й армии, по тылам гитлеровцев, замысловато петляла жирно прочерченная зеленая линия и выходила к расположению 417-го стрелкового полка. Она повторяла путь его отряда. Он вопросительно посмотрел на Рязанцева.

– Ты правильно понял, Петр Иванович, – подтвердил тот его догадку и затем спросил: – Хорошо помнишь маршрут?

– Какие-то участки – да, а какие-то – нет. Двигаться приходилось ночью.

– Понятно. Но зато прошли своими ножками и все видели своими глазами. Меня, а точнее командование армии, интересуют два участка, – и карандаш Рязанцева остановился на зеленом пятне – дубраве, а потом проследовал к голубому «блюдцу» – озеру.

– К сожалению, Павел Андреевич, – Петр развел руками и с горечью обронил, – я мало что могу сообщить. Но одно точно скажу: в дубраве фрицы стоят. Мои разведчики туда сунулись, напоролись на посты и еле ноги унесли.