Калигула или После нас хоть потоп - Томан Йозеф - Страница 3

• Предыдущая
• 3/154
• Следующая

Арривий пришел в ужас. Какой поворот! Под таким напором не устоять человеку, привыкшему мыслить лишь в скромных масштабах провинции. Арривий покорился. Он шумно перевел дыхание и, хочешь не хочешь, раскрыл противнику карты:

– Воистину так, господин мой. Благодарение бессмертным богам! Любое изменение принесло бы вред…

Луций поднялся. Ему незачем терять времени с этим императорским слугой.

Искренняя благодарность за угощение, оно было великолепно, благодарность за еще более великолепное общество, но он утомлен, долгий путь, радушный хозяин поймет и простит…

Голос Фабия Скавра, который на сиракузской набережной был мягок и вкрадчив, теперь на корабле показался Луцию резким, грубым, злым. Фабий в пурпурной тунике, перехваченной широким поясом, перечислял достоинства актеров своей труппы так, что все девять муз покраснели бы от зависти.

Потом представил их публике, кружком расположившейся на палубе.

Зрители расхохотались. "Пустозвон", – подумал Луций, наблюдая за Фабием. А в это время толстуха Волюмния, втиснутая в желтую тунику, жеманно раскланивалась на все стороны.

Аплодисменты раздались тотчас же. Аплодировала команда корабля, аплодировали воины, даже Симка хлопала лапками по мачте, только Луций смотрел не шевелясь. Он внимательно разглядывал Фабия. Жалкие стишки, чушь какая-то, но как их читает этот комедиант! Будто Эсхила. А этот жест!

Просто царский. Да… этот парень умеет куда больше, чем кажется…

Выступление началось с акробатических номеров, Фабий ходил на руках, кувыркался. Толстяк Лукрин напрасно пытался ему подражать. Матросы и воины хохотали, когда он падал или когда получал за свои промахи пощечины и пинки от шепелявого старца Грава.

Фабий расставил ноги, надломился в талии, и в воздухе замелькали его ноги и руки. Подражавший ему толстяк, свалился, как куль, при первой же попытке. А Фабий был словно без костей. Сопровождаемый одобрительными криками и аплодисментами, он покинул импровизированную сцену. Волюмния и Грав жонглировали ножами, соревнуясь в ловкости. Под аплодисменты Волюмния взвалила Грава на плечи и убежала вместе с ним.

Разыгравшееся море заставило прервать выступление. Волны швыряли корабль. Приближался Мессинский пролив со своими страшными водоворотами.

Капитан дал команду всем, кроме матросов, спуститься в трюм. На носу судна, под эмблемой корабля – головой дельфина, выбитой из меди, – капитан Гарнакс для поднятия духа тянул из фляги неразбавленное вино. Этим он сегодня занимался с самого утра. А сейчас смотрел остекленевшими глазами, как корабль рассекал вздымавшиеся волны. Гарнакс пытался определить силу ветра, следя за тем, как судно приближается к середине пролива. При "закрытом" море ни один капитан не решался вести военный корабль. А этот вызвался сам, но выхода не было, и Вителлию пришлось согласиться.

Луций присматривался к Гарнаксу и ничего достойного внимания не нашел в нем. Заросший детина в индиговой тунике, красный платок узлом завязан на затылке. Пьяница и забияка. С перебитым носом, в единственном ухе торчит золотая серьга. Ему бы, мерзавцу, давно висеть на корабельной рее. Но корабль он вел мастерски, даже когда напивался. А сегодня он выпил больше обычного.

– Далеко ли до Мизена, Гарнакс? – спросил Луций.

Гарнакс повернулся к нему лицом, исполосованным шрамами, судорожно цепляясь за поручни на носу корабля, чтобы удержаться в вертикальном положении.

– Не так уж и далеко, благородный господин, – бормотал он, – не будь перед нами этих проклятых Сциллы и Харибды. У них в пасти мы можем оказаться в два счета.

Луций помрачнел.

– Постарайся, чтобы мы благополучно прошли пролив, да поменьше болтай, пьяница!

Держась за перила, Гарнакс попытался изобразить поклон и зигзагами проковылял к трюму. Оттуда вскоре послышалась громкая команда, кого-то он хвалил, кому-то угрожал.

Ветер ударил в парус, затрещала мачта. Весла отчаянно скрипели в уключинах. По обнаженным телам гребцов стекал пот. Гортатор ритмично выкрикивал команду, флейтист по ней задавал темп гребцам. Свист кнута надсмотрщика тонул в этом шуме.

Волны вздымались, и трирема танцевала на них, как ореховая скорлупа, скулила словно побитая собака.

"Римскому воину неведом страх!" – любил говорить Луций, подбадривая свой легион перед наступлением на парфян. Вспомнив эти свои слова, он криво усмехнулся. Вот Тит, первый из его центурионов, его приближенный, правая рука, человек ограниченный, тупой, солдат, усердный служака, который никогда не скучает. Единственное его желание – верно служить Луцию и добиться повышения. Этот Тит спокоен. "А-, (Я, наверно, бледен", – решил Луций и громко обратился к Титу:

– Мы сейчас всего на расстоянии полета стрелы от царства Аида, Тит. Ты не боишься?

– Нет. Все в руках Нептуна, тут ничего не поделаешь. Что будет, то будет.

Луций повысил голос:

– У тебя есть жена, отец?

Да, у него в Риме семья. Голос Тита звучит спокойно, невозмутимо.

– Ты просто герой, – иронически замечает Луций и чувствует, что слова эти обжигают ему рот.

Корабль бросает на волнах, как легкое перышко. Рулевой выравнял судно, но волна перекатилась через палубу.

– Эй ты, господин, – орал капитан сквозь икоту. – Давай-ка вместе с дружком сматывайся в трюм! Смоет вас во-волна, а меня повесят! Эй, живо вниз!

Луций не шевельнулся. Вынул из складки плаща деревянную позолоченную фигурку финикийской богини Астарты. Он бросит ее в водоворот, когда они подойдут к нему ближе. Как Нептун примет его жертву? Какой знак подаст ему?

• Предыдущая
• 3/154
• Следующая