Лубянка. Подвиги и трагедии - Лузан Николай - Страница 20

Поводов для того было более чем достаточно: мятежи на национальных окраинах, участившиеся аварии на производственных предприятиях, строительство которых гнали бешеными темпами. Оставалось только найти врагов. Таковых долго искать не пришлось, их фамилиями пестрели заголовки газет. Зиновьев, Рыков, Рютин, Бухарин, Радек и другие оказались в ловушке, ловко устроенной Сталиным. Дело оставалось за малым: вынудить их сознаться в тех чудовищных преступлениях, которых они не совершали. И здесь самым подходящим инструментом оказались органы государственной безопасности. Так сотрудники ОГПУ — НКВД по злой воле вождя оказались между молотом и наковальней. Заместитель председателя ОГПУ, а при больном Менжинском фактически хозяин Лубянки Г. Ягода стал послушным исполнителем в руках самого большого мистификатора и «режиссера» — Иосифа Сталина в организации грандиозных политических спектаклей, связанных с «разоблачением врагов народа».

Одним из первых пробных камней, вызвавшим в стране последующую лавину разоблачительных процессов над видными деятелями партии, стало так называемое «шахтинское дело». Его жертвами стали десятки специалистов старой буржуазной школы, на которых повесили всех «дохлых кошек». Они оказались виновными в авариях на шахтах и срыве выполнения плановых заданий. Инициировал это дело весной 1928 года полномочный представитель ОГПУ на Северном Кавказе Е. Евдокимов. Поводом для начала оперативной разработки и последующего возбуждения уголовного дела послужили ряд аварий, произошедших на шахтах города Шахтинска, и материалы переписки некоторых инженеров с родственниками, проживавшими за границей, перехваченные органами ОГПУ на почтовом канале. В письмах ретивые подчиненные Евдокимова усмотрели связь спецов с зарубежными контрреволюционными центрами, которые направляли «руку саботажников и вредителей».

По материалам оперативной разработки прошло пятьдесят советских и три немецких специалиста. Следствие по делу было скорым, и уже в мае 1928 года «саботажники» предстали перед судом. Процесс носил публичный характер и проходил в Москве в Доме Союзов. В ходе судебного разбирательства, широко освещавшегося в прессе, внешне была соблюдена формальная сторона дела: прокуроры, как положено, обвиняли, адвокаты защищали, судьи выслушивали прения сторон и самих обвиняемых. Завершился процесс вынесением относительно «мягкого» приговора: одиннадцать «саботажников» приговорили к смертной казни, а шестерых оправдали. Но его итог был предопределен еще за месяц до открытия судебных слушаний. В апреле, выступая на пленуме ЦК ВКП (б), Сталин, ссылаясь на материалы еще не переданного в суд «шахтинского дела», зловеще вещал:

«Было бы глупо полагать, что международный капитал оставит нас в покое. Нет, товарищи, это неправда. Классы существуют и существует международный капитал, и он не может спокойно смотреть, как развивается строящийся социализм. Ранее международный капитал пытался свергнуть Советскую власть с помощью прямой военной интервенции. Эта попытка провалилась. Теперь он пытается и будет пытаться в будущем ослабить нашу экономическую силу с помощью невидимой экономической интервенции…»

Однако политический результат «шахтинского дела» вряд ли в полной мере мог удовлетворить Сталина. Он показал, что не все еще подвластно его воле. Одиннадцать осужденных из пятидесяти трех — это не то, на что он, видимо, рассчитывал. «Засоренность» партии и органов троцкистами и зиновьевцами мешала вождю в проведении его линии на построение социализма в стране.

Прошло совсем немного времени, и следующий процесс над «вредителями», «саботажниками» и «контрреволюционерами», проходившими по так называемому «делу Промпартии», на этот раз оказался весьма близок к сценарию главного режиссера — Сталина. Свыше двух тысяч осужденных инженерно‑технических работников, «пытавшихся сорвать выполнение плана первой пятилетки», стали убедительным доказательством его теории обострения классовой борьбы в условиях активного строительства социализма.

На этот раз ОГПУ не подкачало и наглядно продемонстрировало свои неограниченные возможности в борьбе с политическими противниками и инакомыслящими. Теперь Сталин мог не сомневаться в исходе схватки с такими политическими тяжеловесами, как Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков, Радек, Рютин, Бухарин и другие, время от времени продолжавшими выступать против его подходов к проведению индустриализации и коллективизации в стране. С 1935 года один за другим в стране разворачиваются все более масштабные судебные процессы над участниками «Московского центра», «Ленинградского центра», «Троцкистко‑зиновьевского террористического центра».

Испытанные бойцы революции, прошедшие через сито царской охранки и каторгу, после нескольких месяцев пребывания во внутренней тюрьме на Лубянке «сознались» в преступлениях, которых не совершали. В ходе судебного процесса лидеры Зиновьев и Каменев в очередной раз раскаялись, признали себя виновными и были приговорены к 10 и 5 годам тюремного заключения. Такие приговоры, несмотря на тяжкие обвинения в террористической деятельности, многим могли показаться слишком мягкими. Но все самое страшное как для левой оппозиции в лице ее лидеров Зиновьева и Рютина, так и правой — Бухарина — было еще впереди.

После очередного, июльского 1936 года, пленума Политбюро ЦК ВКП (б) направило в партийные организации секретный циркуляр. В нем говорилось:

«Теперь, когда стало ясно, что троцкистско‑зиновьевские выродки объединяют на борьбу против Советской власти всех самых озлобленных и заклятых врагов нашей страны — шпионов, провокаторов, саботажников, белогвардейцев, кулаков и т. п., теперь, когда стерлись все различия между этими элементами с одной стороны и троцкистами и зиновьевцами с другой, все наши партийные организации, все члены партии должны понять, что бдительность коммунистов требуется на любом участке и в любом положении. Неотъемлемым качеством большевика в современных условиях должно быть умение распознать врагов партии, как бы хорошо они ни маскировались».

После этого участь Зиновьева, Каменева и тысяч их сторонников была предрешена. 19 августа 1936 года над ними начался очередной судебный процесс, на этот раз закончившийся смертными приговорами.

Теперь, когда с политическими оппонентами было покончено, настал черед тех, кто выбивал признательные показания и заставлял публично каяться прошлых кумиров партийной массы в самых чудовищных преступлениях. Главные исполнители идей вождя — Ягода и его ближайшее окружение, — сделав свое дело, стали лишними и опасными свидетелями.

29 сентября 1936 года Ягоду освободили от должности наркома НКВД СССР и, по сложившейся тогда практике, «подвесили» министром связи. Прошло еще пять месяцев, и 18 марта 1937 года на собрании руководящего состава НКВД новый нарком Н. Ежов объявил о раскрытии очередного грандиозного «заговора», и не где‑нибудь, а в боевом отряде партии — органах НКВД. В его организации был обвинен не кто иной, как сам Ягода, оказавшийся «агентом царской охранки и давним шпионом германской разведки». Он же был «виновен» в организации убийства С. Кирова и отравлении пролетарского писателя М. Горького. На это сообщение присутствовавшие в зале ответили вялыми аплодисментами, так как многие из них, и не без оснований, полагали, что вскоре сами окажутся в числе «заговорщиков».

Спустя неделю, 23 марта 1937 года, Ягоду арестовали и предъявили обвинение «в организации шпионской, диверсионно‑террористической деятельности правотроцкистским блоком», а через год расстреляли. Вслед за ним Ежов принялся зачищать центральный аппарат, республиканские, краевые и областные управления НКВД. В результате Большого террора к концу 1938 года все 18 комиссаров государственной безопасности были либо расстреляны, либо посажены в тюрьмы, за исключением Слуцкого, скончавшегося при невыясненных обстоятельствах в кабинете заместителя наркома М. Фриновского. Из 122 высших офицеров центрального аппарата НКВД на своих местах остался только 21 человек.