Сейчас и на земле - Томпсон Джим - Страница 8

• Предыдущая
• 8/47
• Следующая

А потом я был на небесах и в аду одновременно. Бывают моменты, когда я весь с потрохами отдаюсь этому экстазу, и будь что будет. Но сейчас откуда-то снизу поднималась тошнотворная волна, отдаваясь болезненными толчками в сердце, легких и в мозгу. Меня обволокло черным туманом, я задыхался. Меня словно обступили со всех сторон и все глазели, это было ужасно, я испытывал похоть и стыд. В этом нет красоты. Это безобразно, унизительно. Еще много дней я буду содрогаться от боли, это будет преследовать меня в моей немощи и бессловесности. И тем не менее даже в эти дни. Даже завтра утром, когда я открою глаза. Да, даже уже сейчас...

В пятницу я не сумел заплатить.

Часа в два Гросс спрашивает, не желаю ли я сыграть в пульку. Я спрашиваю, что это такое.

– Круговая партия в покер, – объясняет. – Каждая партия с порядковым номером, у кого лучшая партия, то есть лучшие карты на руках по покерным правилам, тот и выигрывает.

– И сколько это?

– Двадцать пять центов. У нас в пульке человек сто – в нашем отделе, в металлопрокатном, сборочном и приемном. Стоит того. Можешь выиграть двадцать пять долларов.

– Нельзя подождать, пока я не обналичу чек? – спрашиваю. – У меня ни цента мелочи.

– Чего там, конечно, подождем, – отвечает Гросс.

Он уж было отвалил, как вдруг спрашивает:

– Ты у нас здесь с понедельника, так, кажется?

– Верно.

– Черт, тебе сегодня сыграть не удастся. Тебе деньги только через неделю дадут.

Я слышу и ушам своим не верю. Может, оттого, что мне деньги нужны были позарез. Я переспросил Муна.

– Верно, сегодня не выдадут, – подтвердил он. – Первую зарплату обычно выдают неделей позже. За эту неделю тебе доплатят на следующей.

У меня, должно быть, лицо опрокинулось.

– В чем дело? – спрашивает Мун. – Если тебе уж так нужно, в отделе кадров могут дать аванс долларов пять-шесть. Они это не любят, но, когда совсем прижмет, не отказывают.

– Обойдусь как-нибудь, – говорю.

– Это кажется тяжеловато, но вообще не так уж плохо. Приятно знать, что у тебя всегда в заначке недельная зарплата.

Домой мне идти не хотелось. Я знал, что никто меня ни в чем винить не будет, вернее, все будут делать вид, что я не виноват. Но это будет сущий ад. Когда я повернул за угол на Второй авеню, я увидел стоящую у дома знакомую машину. Прокравшись по соседнему дворику, я прошел по дорожке к окну нашей спальни, постучал тихонько в ставню, и Роберта подошла к окну.

– Хозяйка там?

– Да. Ты обналичил чек?

– Я не получил чек. Я...

– Не получил? Джимми, что же ты не сказал им...

– Тише, – говорю. – Не кричи и послушай. У них принято всем новичкам платить через одну неделю. Тут ничего не попишешь. У них так заведено. Вопрос в том...

– Но как же ты не сказал, что тебе позарез нужно. Они что ж, считают, что можно жить без денег?

– Плевать им, можно или нельзя. А теперь ступай к этой старой деве и скажи, в чем дело и что мы заплатим на следующей неделе.

– Да как я это скажу, Джимми?

– Ты уже как-то раз ее отшивала, помнишь? Ведь сняла жилье ты. Меня она в глаза не видела. Если пойду я, она мне не поверит как пить дать.

– А как мы еду купим?

– Будет день – будет и пища. А сейчас ступай...

– Нет, – говорит Роберта, – не пойду. Иди сам.

– Ну тогда скажи маме, пусть она поговорит с ней.

Роберта нахмурилась:

– Я маму ни о чем просить не буду. Она и так меня сегодня достала. И все только из-за того, что я сказала, что Фрэнки не помыла за собой ванну. Я вовсе не собиралась устраивать скандал. Очень надо. Я сказала без задней мысли. Просто заметила, что жить было бы легче, если б каждый...

– Ради Бога, Роберта, – говорю, – ты собираешься делать, что я тебе говорю, или нет?

– Ну уж нет, Джимми. И не проси.

– Ах так, – говорю. – Отлично, увидимся утром.

– Джимми! Джимми! Куда ты уходишь?

– А тебе что?

– Джимми, ну нельзя же...

– Пока, – говорю.

– Ты так не сделаешь, Джимми!

– Еще как сделаю, – с горечью говорю я.

Но случай всегда сильнее нас. Из-за угла с криками вываливаются Мак, Джо и Шеннон и бросаются ко мне.

– Пап! – орут все в одну глотку. – Пап, пап, пап! Тебе заплатили? Можно мы посчитаем деньги? Можно нам...

Сквозь гам я слышу чопорный голос мамы:

– Мистер Диллон, кажется, здесь. Будьте добры, подождите минутку...

Эта старая дева из тех, что тащатся от писателей – каких угодно, – к тому же она и правда читала кое-какие мои книжки. Так что из недотепы я превратился в оригинала. Она решила, что я устроился на авиазавод, чтобы написать книгу. Насчет денег, мистер Диллон, – это не к спеху, следующая пятница – ничего страшного. Я же знаю, как у вашего брата писателя. Вечно что-то забудут и перепутают – ха-ха-ха. Уж мне ли не знать! Ха-ха-ха.

Ха-ха-ха...

А я верчусь как уж на сковородке, и одна только мысль меня буровит: как бы Шеннон не выкинула какую-нибудь штуку, или Мак не наделал бы ей в шляпку, или Джо не сморозила что-нибудь некстати. Наконец, часам к шести, мне удалось с шуточками выставить ее за дверь. И надо сказать, в самое время. Пять минут седьмого вламываются Фрэнки с Кларенсом. Кларенс португалец, бывший рыбак, а ныне плотник на верфи, где работает Фрэнки. Они притащили невпроворот пива и еще приволокли тунца килограммов на двадцать пять.

Мне пришлось работать в субботу. Когда меня нанимали, мне было сказано, что я буду работать пять дней в неделю по восемь часов. Но Мун говорил, что он будет, по всей вероятности, работать по субботам, а иногда и по воскресеньям. Правительству нужны самолеты, и как можно скорее. Мне-то это было на руку. По мне, так лучше быть на заводе, чем дома, да и любая сверхурочная работа оплачивается в полтора раза больше. А деньги мне нужны. Я сказал, что оттого, что денег у меня будет больше, чем сейчас, я не стану счастливее. Это не совсем правда. Насколько я помню, папа вел себя с нами немногим лучше, когда у него водились деньги, по сравнению с тем, когда он был на мели, хотя одному Богу известно, не мы ли сами в этом виноваты. Но с деньгами мы его не так хватали за глотку, сейчас то же самое я испытываю на себе. Все же с деньгами жизнь не такая хреновая. У Роберты появились кое-какие развлечения, и она не так изводит меня. И маме я мог что-то подкинуть, а не отговариваться по каждому пустяку. А когда меня совсем припирало, я мог на денек-другой снять номер в отеле или съездить куда-нибудь, а то и просто взять да пройтись по улице и вернуться, когда мне заблагорассудится. Хотя, по правде говоря, я и этого сейчас не мог себе позволить. Как ни смешно, не мог. Сколько ни пытался, все кончалось скандалом. Конечно, объясни я, что и как и куда собираюсь, и почему, и когда вернусь, и пятое и десятое, и умудрись отвести подозрение, что хочу побыть один, – тогда еще куда ни шло. Если б, конечно, я захотел.

Сколько мы ни говорили с Робертой на эту тему, толку никакого.

– Но послушай, Джимми. А если я вот так возьму и пойду гулять? Тебе это как покажется?

– А ты в самом деле этого хочешь?

– Иногда мне так кажется. Как тебе было бы, если б я вот так взяла да ушла, ни слова не сказав, куда и когда вернусь? Тебе бы это показалось странным, правда ведь?

– Правда.

– Неужели ты не понимаешь, что, когда я спрашиваю, куда ты, я это делаю потому, что люблю тебя? Ведь тебе самому бы не понравилось, если б мне было наплевать, разве нет?

– Наверно, не понравилось.

– Мне тоже ужасно надоедает день-деньской дома сидеть. Что ж тут удивительного, если я хочу погулять с тобой.

– Я понимаю, милая...

– А дети буквально боготворят тебя, ты же знаешь, и им хочется побыть с тобой хоть немного. Разве тебе самому не хочется побыть с ними?

– О, Роберта!

• Предыдущая
• 8/47
• Следующая