Роса и свиток - Петровичева Лариса - Страница 14

— Да, это мой отец, — пролепетала ведьма. Шани усмехнулся: вот тебе и две равно уважаемых семьи. А Дрегиль жалуется, что ему сюжеты неоткуда брать. Надо устроить его писарем в инквизиционную канцелярию: он тогда и правда станет первым столичным трагиком. Конечно, если у него останется время на творчество.

— Я его знаю, очень достойный человек, — похвалил Шани и сделал знак Ковашу. Тот прекратил копаться в своем ящике и извлек из него зубастые клещи. Для пущего антуража, подумал Шани, они должны быть ржавыми и с застывшими потеками крови, но палач содержал инструменты в образцовом порядке и никогда бы не допустил ничего подобного. Дина покосилась в сторону Коваша и сдавленно вскрикнула.

— Я не собираюсь тебя истязать, — заверил Шани и с определенным цинизмом добавил: — больше необходимого. Говори правду, и я обещаю снисхождение к твоей бедной душе. Итак. Что вчера произошло между тобой и почтенной Маней?

Коваш слегка сжал клещами плечо девушки, и та закричала так, словно ее кромсали тупой пилой. Шани посмотрел, не сильно ли надавил палач: не сильно, даже кровь не выступила. Коваш с виду был страшнее, чем на деле.

— Повторяю. Что произошло между тобой и старухой?

— Больно…, - простонала Дина, и по ее щекам полились слезы. — Не надо, пожалуйста… Я все расскажу, только не мучьте.

Шани кивнул, и Коваш убрал клещи. На плече стремительно наливались синяки; ведьма всхлипывала.

— Слабые ведьмы пошли, — пробасил Коваш. — Не то, что в старые времена, помните? Я, бывало, дыбу на третью степень закручиваю, а она знай себе песни поет, да плевать на всех хотела.

— Раньше были времена, а теперь мгновения, — задумчиво произнес Шани и будто невзначай похлопал ведьму по раненому плечу; та взвизгнула. — Слушаю тебя, девица.

Собственно говоря, он не узнал ничего нового. Да, вчера на лестнице в подъезде почтенная Маня обругала девушку последними словами, но Дина ничего не ответила, и Маня ушла к себе, а рыжая — к себе: почтенная лекарица при всякой встрече полоскала Дину на все лады, так что подобное обращение девице давным-давно было не в новинку. Утром Маня умерла, потом собралась родня и быстро нашла виновную. Отец пробовал заступиться, но куда ему одному против пяти Маниных сыновей. И вот Дина здесь, но в этом нет ее вины, потому что она никогда и никому не делала ничего плохого. Шани слушал, и что-то мешало ему сделать окончательный вывод о виновности рыжей. Более того — он отчего-то не мог продолжать допрос. Ведьму следовало изучить на предмет виргинального состояния, побеседовать о связях с Погубителем рода человеческого — однако Шани смотрел на перепуганную измученную девчонку и понимал, что не сделает ничего предписанного протоколом.

Я словно опять стою на табуретке с петлей на шее, подумал он вдруг, а сиденье вырывается из-под ног, и я падаю.

Не самое приятное ощущение.

— Понятно, — сказал наконец Шани, закрывая папку с протоколом. Будем считать, что Заступник завещал быть милостивым к ближнему, и сегодня юная ведьма легко отделалась, — Коваш, снимайте ее и тащите в камеру. Тело старухи уже доставили на вскрытие?

Коваш утвердительно качнул головой и принялся снимать ведьму со станка. Та безучастно смотрела в сторону, и Шани словно прочел ее скомканные усталые мысли: это все потому, что я рыжая. Никогда мне не везло.

В коридоре его встретил архивариус Картуш — маленький и жалкий, с перевязанной головой и свежим синяком под глазом. Он кинулся к инквизитору и упал на колени, загораживая проход.

— Моя Дина, — причитал Картуш, — моя девочка… Ваша неусыпность, всеми святыми клянусь, она не ведьма. Она ни в чем не виновата… Пожалуйста, помогите нам…

Из рукава его плаща словно случайно вывалился тряпичный сверток. Светлая ткань развернулась, и Шани увидел «Семь юдолей скорби» — бесценное издание еще языческих времен и в отличном состоянии — даже позолота на корешке не стерлась, а некоторые листы, судя по всему, так и не разрезали.

Настолько дорого жизнь ведьмы ни разу не выкупали; Шани подхватил архивариуса под мышки и поставил на ноги.

— Картуш, успокойтесь, пожалуйста, — произнес он как можно более спокойно и мягко. — Что у вас с головой?

Архивариус слепо дотронулся до перевязки, словно никак не мог взять в толк, что Шани имеет в виду, но потом вроде бы опомнился, и его заполошенный взгляд относительно прояснился.

— А, это… Это меня Гнат приложил, когда я дочку закрывал. Ваша неусыпность, она ни в чем не виновата. Я жизнью клянусь, душой своей клянусь, — архивариус дрожал от волнения и то сплетал пальцы в молитвенном жесте, то опускал руки. Он, похоже, даже не понимал, где находится и что говорит. — Дина у нас одна, мы бы знали, если что-то такое, если какое-то ведьмовство… Я бы не знал, так мать бы точно…

Шани нагнулся и поднял книгу. Завидное приобретение, он давно выискивал именно это издание… Взятки инквизиторам — давняя и освященная веками традиция, тот же Валер, к примеру, регулярно находит в коридорах то кошельки с деньгами, то свертки с важными предметами обихода, вот только Шани принципиально не брал взяток и произнес:

— Вы уронили.

Архивариус взял книгу и расплакался. Шани искренне ему сочувствовал, вот только ведьма была рыжей…

А что с того, произнес внутренний голос. Ты отправишь ее на костер просто потому, что цвет волос этой несчастной девчонки совпадает с цветом волос твоей мачехи? Перестань, это же смешно!

— Посмотрим, — глухо сказал Шани и провел ладонью по лицу. — Посмотрим, может, что-то и получится.

Несмотря на позднее время, академиты были в полном инквизиторском облачении, бодры и готовы преследовать ересь отсюда и до края света. Шани смотрел на них с определенной гордостью: и ведь не подумаешь, что четверть часа назад храпели в своих кроватях на сто мелодий, цепные псы Заступника. Все они смотрели на Шани с восторженным азартом погони, стремясь атаковать, догонять и безжалостно рвать на части — чтоб белая пена бешенства срывалась с зубов, чтоб клочья шкуры и мяса летели во все стороны, чтоб еретик больше никогда не поднялся.

Действительно, псы, подумал Шани и произнес:

— Что главное для инквизиции?

— Искоренение греха! — дружно откликнулись академиты.

— Верно. Отношение к еретику?

— Любим грешника, ненавидим грех, ищем истину!

— Прекрасно, — кивнул Шани. — Итак, дети мои, хотели настоящее дело и настоящую ведьму — так получайте. Женщина, семидесяти восьми лет, скончалась вчера. Причина: изношенность сердечного клапана, протоколы осмотра и вскрытия перед вами. Подозреваемая, — он специально назвал ведьму подозреваемой, а не виновной, — Дина Картуш, восемнадцать лет, за день до смерти поссорилась с жертвой. Вперед. Анализируйте документы, читайте протокол вскрытия, я жду ваши выводы.

За окном исходила метелью глухая весенняя ночь. Фонари были погашены, и казалось, что за окнами бушует великое ничто, мировой океан пустоты, из которого божественная воля еще не извлекла твердь земную и небесную. Шани стоял у окна и смотрел то на заснеженную улицу, то на академитов, которые шустро перелистывали выданные им документы и спорили вполголоса о том, как именно наводится сердечная порча.

Дина Картуш сейчас валялась на лавке в подвале инквизиционной тюрьмы. Отвратительное место, способное сломать даже самого сильного человека: холод, сырость, грязь, крысы, что чувствуют себя полноправными хозяевами — если дочь архивариуса переживет эту ночь и не умрет от стыда, горя и омерзения (а такие случаи в практике Шани тоже бывали), то выйдет оттуда совершенно другим человеком. Шани поймал себя на неожиданной мысли о том, что хочет ее освободить. Он с трудом подавил позыв спуститься вниз и открыть дверь камеры, чтобы взять рыжую девчонку за руку и вывести в эту метельную ночь — пусть идет своей дорогой и не попадается больше ему на глаза. Ему бы никто не помешал. А родственники покойной лекарицы… Попробовали бы они только рот раскрыть: вот их бы Шани с удовольствием отправил в тюрьму. Всем гуртом в одну камеру, посидели бы, как пауки в банке да погрызли друг друга…