Великий обман. Выдуманная история Европы - Топпер Уве - Страница 39

• Предыдущая
• 39/82
• Следующая

Трон Дагоберта (отдельные детали – VII века; завершен – в IX веке) выполнен в духе стилевой эклектики эпохи Возрождения: львы с типично мавританской прорисовкой шкуры, античные украшения и позднеготический орнамент. Эта вещь «единственная для того времени и в своем роде уникальная», то есть с точки зрения истории техники искусства – невозможная (рис. 25).

Кстати о технике: за стеклом одной из нейтральных витрин лежит жемчужина выставки – железный нож (не совсем канонической формы), с обеих сторон инкрустированный латунными часовыми шестеренками. «Из мужского захоронения IV века. Обстоятельства находки подтверждают с абсолютной достоверностью подлинность изделия», – гласит официальный комментарий. «Обстоятельства находки» не могут служить доказательствами подлинности даже в случае могил принцев под Кельнским собором. Инкрустирование ювелирных изделий и оружия в прошлом мы не хотим полностью отрицать. Но какие, интересно, обстоятельства могут подтвердить подлинность предмета, инкрустированного латунными шестеренками с зубчиками, выполненными (если посмотреть под лупой) с миллиметровой точностью, выдающей современную отливку?! (Рис. 30.)

Столь же мало удачной оказалась и другая фальшивка, в случае которой надгробие – в манере палимпсеста – было «снабжено» солидной древностью: задняя поверхность обработана таким образом, чтобы придать ей вид фрагмента античной стелы, посвященной языческим богам. Однако и она, и лицевая сторона, на которой выцарапано изображение китов и скорняжного ножа, изготовлены явно в XIX веке в качестве «доказательства» для языческой эпохи. Теперь это надгробие служит христианству, хотя ни киты, ни скорняжный нож не относятся к числу известных символов католической церкви (рис. 28).

А вот явно языческое надгробие из Нижнего Доллендорфа, хотя и оно служит сегодня доказательством христианства. Неизвестно, правда, чем воин с коротким мечом и походной флягой напоминает христианина (Христа он ни в коем случае не напоминает), так же как и вырезанный на обратной стороне мужчина с копьем и нимбом. Присмотритесь к его носу, пальцам и ногам: вы поймете, насколько халтурно работали поддельщики.

Как можно было предвидеть, выставленные рукописи производят не лучшее впечатление. Многочисленные камни и украшения, навязанные пройдохами-антикварами, свидетельствует о трудности профессии директоров музеев: им все время приходится страдать из-за таких обманов. Но то, что подделки, в XIX веке служившие подтверждением франко-германского язычества, представлены в качестве основного доказательства раннехристианской истории Центральной Европы, граничит с наглостью (рис. 26; 29).

Не желая утомлять читателя дальнейшим обзором экспонированных фальсификатов (изредка выполненных мастерски, чаще же всего – по-детски наивно), я повторю следующее: если для втирания очков относительно раннехристианской истории Центральной Европы приходится прибегать к столь дорогостоящему надувательству, значит, справедлив вывод о том, что невозможно найти ни малейшего следа существования здесь христианской церкви до эпохи Оттонов (X век).

Каким образом франки, славяне, германцы и англосаксы приняли христианство, это, по мнению Блюера (1921, с. 23), «на сегодняшний день – темная история». Сам он склонен видеть в принятии новой религии феномен свободного выбора духовного родства. Никто не перенимал чуждый восточный культ (и уж во всяком случае – не насильственно), но была создана собственная религиозная форма. «Христианство не было „импортировано" в процессе его географической экспансии из Галилеи через Малую Азию и Грецию в Италию. Оно почти одновременно, подобно эпидемии, вспыхнуло среди человечества той эпохи» (с. 184).

Я хочу подчеркнуть, что «вспышка» случилась одновременно с возникновением ислама и иудаизма [96], в 980-1090 гг. (Блюер, к сожалению, не видит этих хронологических рамок.)

Таким образом, несостоятельным оказывается тезис о «чужеродности» христианства, который – подобно тонкому слою штукатурки – скрывает от взгляда суть явления: его корни уходят в европейскую почву. Это обстоятельство в такой мере шокировало деятелей культуры вроде Эрнеста Ренана или его современного оппонента Мориса Олендера, что они, с энергией, достойной лучшего применения, пытаются доказать обратное или же, наоборот, энергично углубляются в этот тезис. Их можно понять: с одной стороны, христианство вроде бы потеряло свою авторитетность, оказавшись, вместо учения далекого Древнего Востока, доморощенным изделием. Зато с другой стороны, осознание того, что христианство – не более чем поэтический пересказ понятий нашей этики, должно подействовать отрезвляюще и дать повод к развитию самостоятельного мышления. И Бог нам в помощь!

Языковая неуверенность также имеет большое значение в ходе оценки. Гуманисты постоянно совершенствовали латынь, стараясь писать как можно «классичнее». В то время как средневековые богословские трактаты сочинялись на своевольной («испорченной») вульгарной латыни, Эразм Роттердамский, например, писал на безупречном классическом языке. Так, можно даже установить правило для датировки христианских сочинений: чем лучше латынь, тем позже был написан текст.

Анализ слов, представленный Бальдауфом, позволяет сделать вывод о возрасте Евангелия.

Когда фарисей говорит Иисусу: Rabbi, peto ut mecum hodie velis manducare (Рабби, разделишь ли ты со мной трапезу), – все слова нам понятны, кроме слова manducare. Оно часто встречается в Ветхом и Новом Заветах, но не в Апокалипсисе и не в обычной литературе (Рёнш, с. 124). Считается, что слово это, принадлежащее к «серебряной латыни» (есть такое вспомогательное понятие), есть стяжение слов mandere (давать в руки) и masticare (жевать, измельчать), откуда «логично» следует manducare (есть). Или, может быть, manducare произошло от «романского» разговорного mangare? Примеры можно множить. Подлинность текста должна вычитываться из соответствующих языковых критериев, особенно текстов переходной эпохи (от античности к средневековью). Давайте обратимся к творчеству двух известных писателей того времени.

Важнейшую роль в восприятии и передаче античного наследия играл Кассиодор Сенатор (родился в Калабрии в 468 году и там же скончался в 562 году, т. е. в возрасте около 94 лет). Он был чиновником у Одоакра, а после его поражения – советником и писцом у готского короля Теодориха. После смерти последнего Кассиодор (в возрасте 70 лет) уходит в монастырь и последующие годы посвящает сохранению античной языческой и католической литературы. Он создал огромную библиотеку, распорядившись перенести все тексты, записанные на недолговечном папирусе, на пергамент, и ввел в церковное употребление кодекс (то есть практически нынешнюю книжную форму вместо свитка). Считая переписку древних сочинений высшим смыслом деятельности монахов, этот умнейший человек определил тысячелетнее культурное развитие Запада. То есть без его образцового попечения классическая литература оказалась бы утраченной. Или чуть по-другому: благодаря сформулированному по заданию Кассиодора и реализованному под его руководством проекту мы обладаем огромным корпусом заново написанных «классических» сочинений.

К сожалению, его собственный документально подтвержденный вклад в культуру – всего лишь небольшое пособие по правописанию, составленное в последний год жизни и хранящееся в Петербурге. Некоторые цитаты из его трудов дошли до нас в изложении Иордана. В «Летописи», написанной для арианца Теодориха, представлена всемирная история от Адама до 519 года н. э. Такого рода католические хроники уже неоднократно разоблачались нами как более поздние фальшивки; в случае писца готского (ариан-ского) короля история о создании хроники так и так выглядит недостоверной. Ему также приписывалось составление неких пасхальных таблиц (параллельно с его современником Дионисием Малым); сегодня они признаны позднейшим заимствованием.

• Предыдущая
• 39/82
• Следующая