Кризис - Торин Александр - Страница 36
- Предыдущая
- 36/70
- Следующая
Глава 10
– Ну что, попал в переплет?
Я вздрогнул и проснулся.
– Да не хватайся ты за свой дурацкий ножичек. – Бабушка, раздраженно светясь, ходила по комнате.
– Ах, это опять ты мне снишься. Светящееся облако в юбке.
– Ну, не в штанах же, слава Богу! Я Маяковского всю жизнь терпеть не могла, приспособленца проклятого. А ты решил, что тебя убивать пришли? Стыдно. Посмотри, на кого ты похож!
– Ну вот, опять нотации начались. Нет, слушай, я очень рад тебя увидеть, но все-таки, честное слово, хватит меня воспитывать. Я же тебе говорил: я давно повзрослел, живу далеко, а тебя вообще нет. И спать хочется. Должен я хоть когда-нибудь, хоть немного отдохнуть, или нет?
– И ты называешь это отдыхом? Пьешь, прелюбодействуешь, валяешь дурака! Мало этого, так еще связался с какими-то бандитами.
– Пью я не так уж и много. А насчет чужой жены, так откуда же я знал, что она замужем, да и в конце концов, ее никто не принуждал. Мы же взрослые люди.
– Все равно! В наше время, да я бы со стыда умерла! И дед твой тоже, и прадед.
– Они и так умерли, как естественным, так и насильственным путем. И еще, пожалуйста. Не рассказывай мне, какие вы все были целомудренные и морально устойчивые. – Мне стало смешно. – Перечитай русских классиков, если у вас, там, конечно, есть библиотека.
– Есть у нас библиотека, не беспокойся. И неплохая. Ну да ладно, не будем об этом.
– Ну хорошо, хорошо, не обижайся. – Я, кажется, уел ее.
– Ты поддался судьбе и поплыл по течению. Все твои несчастья – от этого, жизнь не любит слабых, она мстит им.
– Опять нотации пошли. Ну и что ты мне теперь посоветуешь?
– Не знаю. Если бы я знала, сказала бы, уж поверь.
– Прелестно, – я зевнул. – Я ведь тоже вот так могу, сам с собой ругаться: Ах ты, такой-сякой, как тебе не стыдно. Придумай что-нибудь, возьмись за ум. Не пей, не кури. А что толку? Что мне остается? Разве что, ограбить банк.
– Глупости какие! Немедленно прекрати!
– Прости. Я и сам не знаю, как мне теперь быть. Еще эти угрозы…
– А, не обращай внимания. Обойдется, скорее всего. Просто ты взрослеешь.
– Опять двадцать пять. Я для тебя, похоже, остаюсь ребенком. При чем здесь взросление?
– Ну, как тебе это объяснить… У тебя, в общем-то, до сих пор в жизни не было особенно сильного страха. А у каждого предыдущего поколения – был. Страх перед Богом, перед завоевателями, перед чумой. Нам вообще досталось за несколько поколений: то одна война, то другая, то свой собственный народ готов тебя распять и подвесить на фонарях, то немцы. А то и хуже: эти мерзавцы приедут ночью, да мы же много лет не спали, прислушивались. Машина к подъезду подъедет, двигатель не глушат – все. За кем-то пришли. И гадаешь: за тобой, или нет. Прощаешься с мужем, целуешь детей. Молишься. На лестнице шаги… Разве можно это сравнить с твоими переживаниями? Смешно, да и только.
– Я все понимаю. Но все-таки, мне не смешно.
– Упрямый, как баран… Ну ладно, Бог тебе судья. Мне-то уже пора, а то неприятности будут. – Бабушка помрачнела. – Ни здесь, ни там никакого покоя нет!
– Ну, теперь совсем тошно станет. Я-то думал, в крайнем случае, пришьют, или сигану с балкона, и – тишина. А там, получается, пионерский лагерь, или казарма. Увольнительные, дисциплинка, словом, приятнейшая перспектива. Вас там как, по звуку горна выстраивают? Взвейтесь кострами, какие-то там ночи, мы – пионеры, дети рабочих?
– А что делать… – Бабушка пожала плечами. – Жить в обществе, и быть свободным от общества – нельзя.
– У вас на том свете коммунизм? – С ужасом спросил я. – Нет, не отвечай. Не хочу.
– Ах… Да если бы это был коммунизм…
– Это ты о чем?
– Да ну тебя, пока сам на своей шкуре не испытаешь, все равно не поймешь…
– Нет уж, давай, раскалывайся, выдавай секреты.
– Нет, ты расстроишься. И потом, это – дико.
– Ну почему же, идея переселения душ мне была органически близка с самого детства. Это как у бабочек…
– Все бессмысленно, – бабушка тускнела на глазах. – Но всему свое время.
– Какая странная штука жизнь, – я приготовился к пространному философскому обобщению, но тут что-то будто толкнуло меня изнутри…
Я открыл глаза. Конечно же, никого в комнате не было. Вот ведь какие сны приснятся. Что она там говорила про страх? Недобрал я его, видимо. А вот аборигены живут себе, и ничего. Десять лет, двадцать, тридцать, сорок, и все те же асфальтовые автострады, океанский берег, тепло, девочки в купальниках, никаких тебе войн, самое страшное – раз в десять лет землетрясение. Или торнадо. Как в компенсацию за прочие удовольствия жизни в Калифорнии. А в какой-нибудь Миннесоте и землетрясений нет. Только, что зимой холодно.
И стало мне вдруг по-настоящему страшно. Из коридора пробивалась под дверью полоска желтого света, и что-то шуршало, казалось, я даже слышал раздающееся оттуда тяжелое дыхание. Ну да, там кто-то стоит, будь они все неладны. Тихо. Еще минуту, еще пять. И снова этот вздох. Или это сквозняк? И остается мне только положиться на судьбу… Вот уже светает, ездит вниз и вверх лифт, и, наконец, я засыпаю.
Из-за всех моих ночных переживаний я опоздал на работу. Такого со мной не случалось уже давно. Нет, никто не смотрел на часы, никто укоризненно не покачивал головой. Самое в этом неприятное, что с утра должен был я отчитываться перед начальником своего начальника. Не то, чтобы в этом отчете был какой-то глубокий смысл, все знали, что работу свою я делаю нормально, но правила есть правила. Каждый квартал, каждый работник, получающий зарплату от удовлетворенных клиентов, должен отчитаться и представить планы на то, как еще лучше и полнее всех удовлетворить.
Где же ты, Академия Наук. Куда делись вы, люди, бродящие в коридорах? Получающие скудную зарплату от разваливающегося государства. Работающие ради интереса. В Америке вы вымерли как класс. Страшный, звериный оскал капиталистического предпринимательства, причудливо скрестившийся с социалистическим способом ведения народного хозяйства, особенно в средних и крупных компаниях, уничтожил вас, как пролетариат уничтожил буржуазию. В результате, в последнем мировом оплоте науки и технологии, будущее создается в огромных, похожих на ангарах залах, разгороженных на сотни клетушек-кубиков, в которых душно зимой и холодно летом. Как в застоявшемся пруду, в кубиках вяло течет жизнь. Пытаясь глотнуть кислорода, устало шевелят жабрами пожилые, рыхлые караси с облезшими плавниками. Суетятся мальки, приехавшие из бесчисленных перенаселенных стран Азии. Кверху брюхом с отслаивающейся чешуей всплывают особи не выдержавшие гонки, а в проходах патрулируют остроносые щуки, презрительно скривив пасть и время от времени показывая окружающим свои острые зубы.
- Предыдущая
- 36/70
- Следующая
