Времена не выбирают - Мах Макс - Страница 28

• Предыдущая
• 28/136
• Следующая

– А если ратай? – предположила Йфф.

– А если демоны Нижнего Мира? – вопросом на вопрос ответила Лика.

– Пусть летит, – неожиданно сказал Макс.

Она даже вздрогнула, услышав его голос. Ну не на самом деле, а фигурально выражаясь, однако его голос…

Вот теперь она на него посмотрела. Глаза их встретились.

«Мне надо на Той'йт», – сказала она.

«Я понял», – ответил он.

«Я тебя люблю», – сказала она.

«Я тебя тоже люблю», – эхом откликнулся он.

«Будь осторожна, – попросил он. – Не рискуй понапрасну».

«Клянусь! – улыбнулась она. – Я вернусь».

Войдя утром в свой кабинет и усаживаясь в кресло перед письменным столом, старик неожиданно подумал, что уже долгие годы пейзаж его жизни совершенно не меняется. Все тот же вид из окна, устоявшийся распорядок жизни, привычные вещи на своих обычных местах. А привычные вещи – в его случае – это старые вещи, то есть такие, что за годы и годы стали частью своего владельца не меньше, чем частью окружающего его мира. Взгляд старика почти равнодушно скользнул по всем этим вещам, возможно, лишенным смысла каждая в отдельности, но безошибочно дополнявшим одна другую и создававшим – все вместе – то, что называлось кабинетом. Его кабинетом.

Когда он был молодым… Старик усмехнулся, обнаружив, что стал было выстраивать совершенно неверную по своей сути мысль. Когда он был молодым, ему и в голову не могло прийти, что у него когда-нибудь будет свой кабинет. Если честно, он вообще не думал, что доживет до тех времен, когда у него появится, сможет появиться свой кабинет. Во всяком случае, до такого возраста он дожить не предполагал.

«Столько не живут», – хмуро пошутил он и посмотрел на фотографии тех немногих, кого взял с собой «до конца». Все они уже ушли и жили теперь только в его памяти, в его сердце, до тех пор, разумеется, пока это старое сердце бьется, а в обветшавшей памяти не поселится его величество маразм. Когда это случится, он уйдет к ним, и все вместе они наконец перестанут быть здесь, обременяя своим присутствием тех, для кого они в лучшем случае история. Увы, но, скорее всего, его кабинет – последнее место в мире, где эти люди еще не превратились в имена и числа, в лишенную живых красок жизни сухую бухгалтерию архивов.

«Не смотри на меня так! – потребовал он, глядя в глаза Ольге. – Я ничуть не изменился. Стал старше, только и всего!»

«Не лукавь, – мягко ответила она. – Посмотри вокруг, и ты все поймешь».

Посмотри! Можно подумать, он увидит что-нибудь новое. Или он не знает, что старость, та старость, в которую он вошел уже по самое горло, это не осень жизни, а суровая ее зима? Знал. Знает. Куда от этого денешься? Но неужели нельзя пококетничать хотя бы наедине с самим собой?

«Твое одиночество относительно, Маркус», – сыронизировал, естественно, генерал Зильбер. Майор Зильбер был слишком молод, чтобы вмешиваться в разговор старших по званию, он хмурился и косил глазом на соседнюю фотографию, с которой старику улыбалась Клавочка, стоявшая на фоне какого-то незнакомого ему истребителя.

«Относительно… – повторил он, соглашаясь. – Знаю. Но вы ведь никогда не оставите меня одного. Я прав?»

«Прав, – желчно усмехнулся Эммануил. – Ты обречен быть с нами, а мы – с тобой. Ты наш живой, а мы – твои мертвые. Разве нет?»

«Меняем тему», – решил старик, которому этот разговор не нравился, и снова сосредоточился на окружающих его предметах. Вот это его не утомляло и не раздражало.

«Будем считать это тренировкой памяти, – неуверенно предположил он. – Когнитивный тренинг, как теперь говорят».

Ну если подходить к этому так… Почему бы и нет?

Оказалось, что он великолепно помнит историю любой вещи в своем кабинете. Во всяком случае, сейчас он доподлинно знал, когда, где и при каких обстоятельствах покупал ту или иную из них, или каким образом и когда попали сюда те предметы, которые не покупал он сам. Общим, что их объединяло, было то, что они стали его собственностью так давно, что успели уже состариться прямо у него на глазах и вместе с ним и превратиться в то, что на нынешнем забывшем правила хорошего тона языке называлось «антиком».

«Антик!» – Его возмущало это слово. Ну надо же додуматься назвать антиком ламповый радиоприемник фирмы Телефункен, которому и полустолетия от роду еще нет, или чудесный, вечный ремингтон, которому сносу нет и не будет, хотя ему-то как раз уже под восемьдесят. Но пятьдесят или восемьдесят, какое, к дьяволу, это имеет отношение к античности?

«Вот ведь балбесы!» – раздраженно подумал старик, но дело было не в том, как теперь называли все эти вещи, а в том, что прошло уже слишком много времени с тех пор, как он был молодым и не имел не только кабинета, но и просто своего угла, того, что называют домом все нормальные люди. Очень долго – тогда казалось, всю жизнь – его домом были жалкие ночлежки, казармы, карцеры и тюремные камеры, землянки и лесные укрывища и несметное количество меблированных комнат и гостиничных номеров. И если после этого прошла еще одна долгая жизнь, в которой он успел обзавестись и собственным домом, и кабинетом в нем, в котором успели состариться вместе с ним невиданные в его молодости личные вещи, то, значит, он и в самом деле стар. Стар, старик, вот в чем дело. А должен был бы быть молод… Ну не молод, хрен с ней, с молодостью! Прошла она, и жалеть не о чем. Однако силы где взять? Вот в чем настоящая проблема: хватит ли у него сил?

И тогда зазвонил телефон.

«Очень вовремя, – усмехнулся старик. – Как в театре».

Он заставил себя дождаться четвертого гудка.

– Слушаю, – сказал он, подняв трубку.

– Доброе утро, – сказал знакомый женский голос по ту сторону довольно значительного, насколько знал старик, пространства. – Это ты, дедушка!

– Нет, – ответил он с усмешкой. – Это тень отца Гамлета.

– Ты хочешь пойти со мной в театр? – не удивившись, парировала Деби.

– Хочу? – переспросил он. – А что с моего хотения, кроме пустого бульона?

– Завтра я буду в Тель-Авиве, – спокойно ответила она. – Послезавтра мы пойдем в театр. Ты хочешь на драму или на балет!

– В оперу. – Ему было интересно, что она ответит на это.

– А что, у вас завелась опера? – Она удивилась.

– Заводятся вши, – поправил ее Маркус. – А опера есть всегда. Не у нас, так у соседей.

– Подожди секунду, – попросила она, и он отчетливо услышал стремительное, но мягкое лопотание клавиатуры под ее пальцами.

– «Набуко» тебя устроит? – спросила Деби через минуту.

– «Набуко»? – Он натурально удивился. – Верди?

Трудно было поверить в такое совпадение, но вряд ли девочка стала бы импровизировать такие подробности: ведь его телефон, скорее всего, до сих пор слушают все кому не лень.

«Маньяки!» – устало подумал он, но сейчас их маниакальная уверенность в его потенциальной опасности была справедлива, как никогда.

– Верди? – спросил он.

– А что, есть другой «Набуко»? – поддразнила его Деби. Очень натурально поддразнила. Просто умница.

– И где это? – спросил он.

– В Бейруте, – ответила она. – Час полета…

• Предыдущая
• 28/136
• Следующая