Добродетельная леди - Торнтон Элизабет - Страница 50

• Предыдущая
• 50/54
• Следующая

Когда Рейвенсворт в ярости покидал Кент, в голове у него была только одна мысль – удариться в такой бешеный загул, чтобы неотступно преследующий его образ прекрасной чаровницы, которая украдкой завладела его сердцем и разумом, так что он перестал понимать свои действия, был навсегда изгнан, выкорчеван, уничтожен, и тогда он освободится от нестерпимой боли, которая поселилась в его груди. Десять часов спустя, примчавшись в город и оставив молчаливого Денби в Олбани, Рейвенсворт отправился в поход по клубам.

Это была его первая ошибка, потому что после нескольких партий в карты и изрядного количества разнообразного спиртного его охватила слезливая сентиментальность, породившая у него чувство отвращения к своей унизительной для мужчины слабости. Он продолжал желать лицемерную стерву, которая оказалась готова на все уловки и до такой степени не уважала его, что поставила проблемы совершенно незнакомого ей человека выше интересов собственного мужа. Его ярость вызвало не столько предательство своей страны, хотя и это было достаточно серьезно, сколько вероломство по отношению лично к нему – проступок, перешедший все границы.

Хотя Рейвенсворту везло в игре, он неучтиво обменял на деньги выигрыш, невзирая на протесты собутыльников, и отправился на Сент-Джеймс-стрит, целеустремленно спустился по ней, обходя Сент-Джеймсский парк, пока через минут пятнадцать не достиг окрестностей Вестминстерского аббатства. Он остановился на углу маленькой улицы перед домом с закрытыми ставнями и осторожно постучал в боковую дверь костяным набалдашником трости. Дверь открылась почти немедленно, и Рейвенсворт вошел внутрь. Это была его вторая ошибка.

Маркиз Рейвенсворт не в первый раз был в заведении мадам Ренье. В былые дни, которые он теперь называл «жизнью до Брайони», он был постоянным и ценимым клиентом и много раз приятно проводил часок-другой в обществе одной из девиц легкого поведения, украшавших малиновую гостиную мадам. Он вежливо, хотя и немного неприступно, кивнул случайному знакомому, которого заметил в намеренно приглушенном свете главного салона, и попытался отбросить смутное чувство вины, вдруг охватившее его. Усевшись в кресло и с напускной небрежностью закинув ногу на ногу, он откупорил бутылку кларета, принесенную по его заказу лакеем, пока хозяйка заведения выплыла из комнаты, чтобы привести девицу, которая должна была развлекать его. Место, рассеянно заметил он, было таким же шумным и переполненным, как и раньше, по лестнице вверх и вниз сновали люди. Почему-то атмосфера притворного веселья показалась ему тягостной, хотя девушки в прозрачных одеждах не переставали улыбаться ни на секунду. Его не волновали ни эти игривые улыбки, ни густой запах французских духов, раздражавший его ноздри и совсем не похожий на чистый свежий запах трав Брайони, наполнявший комнаты в Оукдейл-Корте. Вспомнив о Брайони, Рейвенсворт стиснул челюсти и увлеченно занялся кларетом.

На его лицо упала тень. Рейвенсворт поднял взгляд, его глаза сузились, разглядывая женские формы, направляющиеся к нему. Позади неприятно скалящейся мадам он увидел девушку со светлыми волосами, заколотыми на затылке в скромный пучок.

– Это Анжель, ваша подруга на ночь, – вполголоса доверительно проворковала мадам Ренье и подтолкнула блондинку вперед, пока ее колени не коснулись приглашающе бедер его светлости.

Рейвенсворт поперхнулся вином. Девушка была просто копия Брайони! Он издал яростный рык и швырнул бутылку в камин, где она разлетелась на тысячу осколков. В салоне воцарилась ошеломленная тишина, а потом словно разверзся ад. Рейвенсворт вскочил на ноги, во всю силу своих легких выкрикивая оскорбления и упреки мадам, которая завлекает невинных девушек в гнездо разврата, и в то же время ругая похожую на Брайони девицу, очень популярную у гостей заведения, если бы Рейвенсворт только знал это, за то, что позволила демонстрировать себя как обычную шлюху в этом логове беззакония.

Поскольку все так и было и все присутствующие знали это, Рейвенсворта сначала приняли за методистского священника, решившего устранить ошибки в устройстве мира, который не желал быть исправленным. Однако его обличительная речь на этом не закончилась, и скоро стало очевидно, что его цветистый язык и нецензурные выражения опровергают это ошибочное впечатление. Такой ожесточенной была эта грубая и неистовая вспышка, что перепуганная мадам, не теряя времени, позвала своих вышибал, трех крепких бывших боксеров, которые быстро обработали пьяного Рейвенсворта и с величайшим удовольствием вышвырнули его взашей.

Как ему удалось преодолеть весь долгий путь до дома в пьяном забытьи, Рейвенсворт так и не смог вспомнить. Денби уложил его в постель в холодном молчании, не сказав ни слова сочувствия ни по поводу пары синяков, обезобразивших красивое лицо его светлости, ни в связи со странными болями, которые стоически переносил Рейвенсворт. Вот какова привязанность слуги, который за щедрое жалованье служил у него добрый десяток лет, заметил Рейвенсворт, подавляя стон от боли, когда его немилосердный камердинер туго перебинтовал избитые ребра своего хозяина, как будто он был седлом барашка, которого мясник связывает к воскресному обеду.

Маркизу понадобилась целая неделя, чтобы оправиться от перенесенных побоев, и в это время он не покидал уютных комнат в Олбани и не принимал гостей. По необъяснимой причине он не хотел, чтобы даже намек на постыдные обстоятельства, сопровождавшие его злоключение, достиг деликатных ушей его добродетельной жены. Однако когда подозрительно заботливый Денби осторожно заметил, что поездка в провинцию была бы целесообразной и благотворной, Рейвенсворт сразу же отверг предложение, поскольку считал, что оскорбительно вернуться к Брайони с поджатым хвостом.

Вынужденное бездействие предоставило ему время для спокойного размышления, и его светлость обнаружил, что не знает, как поступить. Он неохотно признал, что другие женщины его совершенно не интересуют; жизнь до Брайони оказалась совсем не такой, как он ее превозносил, и он отказался от нее без малейшего сожаления; он даже был готов признать, что не может жить без Брайони, но будь он проклят, если позволит девчонке, которая посмеялась над ним, задавать тон. Брайони Лэнгленд надо заставить понять, что она натворила. Пусть поварится в собственном соку недельку или две, пока не прочувствует наказания. Потом, когда она будет готова умолять об условиях, он снизойдет принять ее безоговорочную капитуляцию.

Приятная перспектива возвращения в Кент значительно улучшила его состояние духа, и он набросал Брайони записку, уклончиво сообщая, что вернется к концу недели, чтобы заняться кое-какими делами в имении. Это послание было отправлено со специальным курьером. Когда его конюх вернулся вечером следующего дня, Рейвенсворт не мог скрыть разочарования: бессердечная девчонка не написала ни слова в ответ. Однако, завязав с ничего не подозревающим грумом разговор ни о чем, он вытянул из него информацию, что ее светлость очень занята приготовлением к предстоящему балу. Рейвенсворт был в недоумении, но у него хватило хладнокровия скрыть от любопытного лакея, что он понятия не имел ни о каком празднестве, намечающемся в его собственном доме в самом ближайшем будущем.

В тот же вечер, когда он прогуливался по Пиккадилли, размышляя над тем, что сообщил ему грум, он наткнулся на старого школьного товарища, который потряс его до глубины души, поблагодарив за приглашение на его бал и сообщив, что приедет в четверг. Рейвенсворт ответил с достаточным самообладанием, но как только приятель удалился, он развернулся и прямым ходом направился в Олбани-Хаус искать Денби.

Денби слышал от слуги лорда Графтона, что они завтра уезжают в Оукдейл-Корт на бал, который дается в честь свадьбы виконта и виконтессы Эйвери. Он взял на себя смелость уложить чемодан его светлости, и его светлости осталось только отдать приказание, и они могут покинуть Лондон немедленно. Рейвенсворт приказал.

• Предыдущая
• 50/54
• Следующая