Выбери любимый жанр

Опасная близость - Торнтон Элизабет - Страница 36


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

36

Войдя в покои Катрин, Маркус обомлел. Она сидела за маленьким столиком у камина и была настолько погружена в свое занятие, что не замечала его, застывшего в дверях и наблюдавшего, как она обмакивает перо в чернила и продолжает писать. Она переоделась в удобное домашнее платье, облегающее и невероятно женственное. Собранные в простой узел темные волосы подчеркивали тонкость и одухотворенность ее лица. На какую-то секунду, даже долю секунды он поверил, что перенесся в прошлое, в монастырскую келью Каталины в Испании.

Но, конечно, это была не та Каталина, которую он помнил. Лицо Кэт, ее фигура стали столь привычны, что уже невозможно было ясно представить себе Каталину.

Очнувшись, Маркус тихо спросил:

– Чем ты занимаешься?

– Записываю впечатления о твоем доме и твоей семье, – ответила она рассеянно.

– Ты ведешь дневник?

Перо перестало бегать по бумаге. Когда Катрин подняла наконец глаза, он увидел в них улыбку.

– Не дневник, Маркус. Просто записи. Ведь я писательница, а мы, писатели, никогда не доверяем памяти. Кто знает, может, пока я здесь, у меня появится желание написать статью для «Джорнэл». Садись. – Она жестом показала на свободное кресло у столика. – Так что ты хотел мне сказать?

Он сел.

– Ничего особенного. О, не смотри на меня так. Не забывай, Катрин, что для окружающих мы муж и жена. Что подумают люди, если мы не будем проводить время наедине? Я не задержусь надолго.

Она согласно кивнула.

Маркус глубоко вздохнул, вытянул ноги и положил их на медную каминную решетку.

– Приношу извинения за сцену с Пенном. Я знал, что он может выпить лишнее, но никогда не видел его в таком отвратительном состоянии. Больше этого не повторится. Я приказал дворецкому убрать все запасы спиртного и запереть в кладовой. Ключ у меня в кармане.

– Я испытала не отвращение, а скорее жалость.

Он резко ответил, уловив нотку укоризны в ее словах:

– Я уже извинился перед Пенном за то, что не спросясь его пообещал лошадь Дэвиду. Черт возьми, Кэт, я имел такое право. Я здесь хозяин.

– Думаю, Пени понимает это. Я не собиралась упрекать тебя…

– Продолжай, знаю, ты хочешь еще что-то сказать.

Он смотрел на ее записи, и Катрин не видела выражения его лица, но его слова давали возможность высказаться.

– Не уверена, что ты вел себя подобающим образом. Ты унизил его при всех тем, что велел слугам убрать со стола вино, а теперь, когда ты все запер, он станет лишь еще упрямей. Пока он сам не поймет, что превратился в закоренелого пьяницу, никто его в этом не убедит. Может быть, если бы ты постарался стать ему другом…

– Другом? Кэт, мы братья.

– Да, но, как ты сам говорил мне, у вас не слишком дружная семья. Может, отчасти в этом дело.

Он сверкнул глазами. Одно дело самому сознаваться себе в этом, а другое – слышать от кого-то другого, особенно от нее.

– Ты не пробыла в моем доме и суток, – он от досады щелкнул пальцами, – а уже не сомневаешься, что лучше меня знаешь, как нам жить?

– Ты спросил мое мнение, и я его высказала. К тому же я знаю, о чем говорю. Когда кто-то в семье пристрастился к вину, страдают все.

Маркус осторожно спросил:

– Ты только что говорила, что записываешь свои впечатления о моем доме и моей семье, что может пригодиться тебе для статьи в «Джорнэл». Что это за статья?

– Сельские очерки, что-то в этом роде. – Она непроизвольно заслонила рукой бумаги.

– Могу я взглянуть на твои заметки? Катрин покачала головой и с улыбкой ответила:

– Я никогда не даю читать моих заметок. Придется подождать, пока не появится статья в «Джорнэл».

– Позволь мне взглянуть, Кэт, – сказал он ледяным тоном.

Она не собиралась уступать ему.

– Они еще не закончены.

Резким движением Маркус выхватил у нее бумаги и пробежал заголовок.

– «Как человек превращается в запойного пьяницу», – прочитал он вслух, и его лицо исказилось от ярости. Он встал над ней во весь свой громадный рост, и она съежилась в кресле.

Увидев испуг в ее глазах, Маркус отошел подальше и сказал, чеканя каждое слово:

– Я не позволю тебе делать из моей семьи посмешище ради этой бездарной газетенки. Ясно я выразился?

– Но я не хотела…

Он махнул рукой, заставляя ее замолчать. Маркус понимал, что его реакция была чересчур резкой, но ничего не мог с собой поделать – он не остыл еще от недавнего разговора с братом. К тому же он считал, что, вскрывая порок брата, Катрин тем самым бросает тень и на него.

Женщина, у которой есть сердце, которая способна чувствовать, не может так поступать. Нет, она холодная, бесчувственная дрянь, для нее существуют лишь статейки, которые она пишет для «Джорнэл».

Только теперь он вдруг понял, как дорога ему Катрин, и это причинило ему боль. Она равнодушна к нему. Значит, ее страсть была притворством. Конечно же, потому-то ей и было легко вовремя останавливаться, не заходить слишком далеко…

– Я думал, ты другая, – сказал он, – но вижу, что ошибался. Люди для тебя – лишь материал для статей. Когда они прочтут о себе, то, может, получат удовольствие, а может, заплачут. А тебе все равно, лишь бы потешить читателей. Но с моей семьей это не пройдет. Я хорошо оплачиваю твое время, и каждая его секунда принадлежит мне. До тех пор, пока ты работаешь на меня, придется забыть о своих заметках. И еще. Когда все кончится и ты вернешься к себе в Хэмпстед, я буду читать «Джорнэл» внимательнейшим образом. Если ты только тронешь кого-нибудь из моей семьи, я разорю не только тебя, но и твоего издателя. Ты меня поняла?

– Маркус, – воскликнула Катрин негодующе, – я не писала о Пенне! Я писала о людях вообще, о всех, кто злоупотребляет вином. Понимаешь…

– Не лги. Я вижу здесь его имя.

– Но я пишу не только о нем.

– Да, но приводишь его в качестве примера. Маркус посмотрел на бумаги в своей руке и швырнул их на стол. Потом, выругавшись, бросился вон.

Она чувствовала себя совершенно разбитой.

Никогда еще он не смотрел на нее с таким презрением. Но он не понял ее. Катрин сочувствовала людям, глубоко сочувствовала, но этого всегда оказывалось недостаточно. Именно из-за ощущения собственного бессилия, от того, что ничего не может изменить, она и начала писать. Может быть, ей не слишком хорошо это удавалось, но это было все же лучше, чем безучастно смотреть на людские страдания.

Уставясь на тлеющие в камине угли, она спрашивала себя, почему ей так важно, что Маркус Лит-тон думает о ней?

16

Прошла неделя ее пребывания в Ротеме. Катрин гуляла по крепостным стенам с южной стороны замка. Она всегда приходила сюда, когда все были заняты и никто не мог сопровождать ее на прогулке.

В это утро Маркус и Дэвид уехали на охоту с местными джентльменами. Тристам корпел над латынью. Чем был занят Пенн, она не знала, а Саманта и Элен, к великой зависти Катрин, отправились кататься верхом. Она могла бы гулять в сопровождении вооруженного слуги, но они с Маркусом решили, что это будет выглядеть нелепо. Так или иначе, ей нравились эти одинокие прогулки по стенам замка.

На солнце набежала туча, и Катрин в удивлении посмотрела на небо. Когда она выходила на прогулку, не было ни единого облачка. Хотя осень уже подходила к концу, последние несколько дней радовали теплой погодой. Но сейчас над головой собирались черные тучи, такие же мрачные, как ее настроение. Издалека донеслись звуки выстрелов, и она решила, что охота в самом разгаре.

Она облокотилась о край глубокой бойницы, подперла подбородок кулачками и засмотрелась в даль. Насколько хватало глаз, на мили и мили вокруг простирались земли Маркуса. На протяжении веков жители Ротема платили дань своим лордам. До приезда в замок Катрин никогда по-настоящему не задумывалась над тем, что Маркус – пэр Англии. Он был для нее храбрым воином, бессовестным совратителем, иногда – преступником. Теперь она увидела другого Маркуса – подлинного хозяина своих владений.

36
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело