Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Судникова Ирина В. - Страница 30

— Нет, — сказал Павел, — это неправда! Вы меня действительно не любите. Я заключаю о любви каждого ко мне по любви его к моим подданным и думаю, что когда кто не любит моих подданных, тот не любит в лице их и меня. А вы-то именно и не любите их, не имеете к ним ни малейшего человеколюбия, стараетесь во всем и всячески их обманывать и, продавая им все по неумеренной и высокой цене, отягощаете их выше меры, нередко безсовестнейшим образом насильно вымогаете из них за товары двойную и тройную стоимость. Доказывает ли все это вашу любовь ко мне? Нет, вы их не любите, а не любите их, не любите и меня, пекущегося о них, как о своих детях! Ежели хотите, чтоб я был уверен в любви вашей ко мне, то любите моих подданных и будьте с ними человеколюбивее, совестнее, честнее и снисходительнее и, оставив все лишнее, удовольствуйтесь во всем умеренными себе прибытками. Этим вы докажете мне свою любовь и заслужите мое благоволение.

Кончив эту речь, он отпустил депутацию. Слова Государя произвели на купцов такое впечатление, что цены на все товары в Петербурге упали разом. (2)

Вскоре по восшествии на престол Императора Павла один молодой гвардейский сержант, Чулков, находился на разводе, производившемся тогда ежедневно. Он был очень строен и красив и на нем был надет по-прежнему обыкновенно сшитый из тонкого сукна мундир. Чулков стоял, по чину своему, на краю шеренги. Император, обходя развод, поравнялся с Чулковым, осмотрел его с головы до ног, полюбовался его фигурой и, поглаживая на рукаве его сукно, начал говорить:

— Какое прекрасное суконце! Небось, оно не дешево куплено? Почем заплатил ты за аршин?

— По шести рублей, Ваше Величество. — отвечал Чулков.

— О! Поэтому весь мундир тебе дорогонько обошелся, а небось, одного мундира на год мало?

— Конечно мало, Ваше Величество, мундира два надобно.

— Прибавь к тому и третий, хоть подносок. Но сколько за тобою, друг мой, душ?

— Сорок.

— Сорок только! Ну жалок же ты мне, как ты, бедненький, еще пробиваешься.

Сказав это, Государь пошел дальше. Чулков догадался, к чему клонилась речь Государя, так как знал, что Павел любил во всем простоту и преследовал роскошь. Он отправился прямо с развода к портному и заказал ему мундир из самого толстого солдатского сукна. Мундир был сшит в одну ночь и на другой день Чулков уже находился опять на разводе в новом костюме и ждал, что Государь, проходя, обратит на него свое внимание; оно так и случилось. Павел заметил грубый мундир Чулкова, подошел к нему, потрепал по плечу и сказал:

— Ну, спасибо, что ты так примечателен и так скоро постарался сделать мне угодное. За такое твое внимание и старание мне угодить, хочу я и тебе сделать такое же удовольствие, какое ты сделал мне своим поступком: поздравляю тебя с сего числа офицером гвардии. А приди ко мне во дворец, и я украшу твой новый мундир орденом.

В тот же день Чулков действительно получил орден Св. Анны 3-й степени. (2)

Однажды, во время своих ежедневных прогулок по Петербургу Император Павел встретил офицера, за которым солдат нес шпагу и шубу. Государь остановил их и спросил солдата:

— Чью ты несешь шпагу и шубу?

— Моего начальника, прапорщика NN. — отвечал солдат, указывая на офицера.

— Прапорщика? — сказал Государь с изумлением. — Так поэтому ему, стало быть, слишком трудно носить свою шпагу, и она ему, видно, наскучила. Так надень-ка ты ее на себя, а ему отдай свой штык с портупеей, которые будут для него полегче и поспокойнее.

Таким образом, этими словами Государь разом пожаловал солдата в офицеры, а офицера разжаловал в солдаты. Пример этот произвел сильное впечатление в войсках, и офицеры начали строго держаться формы. Через несколько недель Государь смилостивился над несчастным прапорщиком и возвратил ему чин. (2)

Павел I самолично с обер-церемониймейстером, Петром Степановичем Валуевым, составлял церемониал перенесения праха Петра III во дворец и общего с Екатериною II погребения; он собственною рукою назначал чиновников к несению императорских регалий, причем граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменской написан к короне Петра III (жестокое, но правдивое наказание). Чрез повестку из печальной комиссии избранные особы приглашаются к принятию повелений; Орлов приезжает вполпьяна, шумит, полагая, что Валуев самовольно делал расписание, бранит его, за слабостью в ногах решительно отказывается.

Вероятно, что раздосадованный Валуев с намерением умолчал о сем событии, чтоб чувствительнее наказать Орлова при собравшейся публике. По прибытии всего двора в Невскую Лавру для поднятия гроба Петра III. Государь, тотчас увидев, что к принятию короны подходит другой чиновник, спросил у Валуева: «Для чего не Орлов?» (Тут же находившийся.) Ему докладывают, что Орлов за слабостью отказался. Император с негодованием выхватив подушку у чиновника, державшего оную, толкнул ею Валуева и громко сказал: «Ему нести в наказание!» — Орлов, принимая корону, зашатался и с помощию ассистентов едва возмог донести до дворца. — Взаимная их ненависть, т. е. Орлова с Валуевым, продолжалась в царствование Александра Павловича. (5)

Небогатый дворянин Артемий Васильевич Путилов, умерший генерал-лейтенантом, имел значительный процесс в земле, заселенной казенного ведомства крестьянами, и не мыслил о полезном окончании. — Павел, по восприятии престола, занялся разбирательством сего продолжительного процесса и оправдал Путилова. На другой день, призвав его к себе, объявил, что спорную землю возвращает ему по праву закона, а триста душ поселенных на ней крестьян жалует ему за понесенные убытки. (5)

При отъезде из Москвы Императора Павла делается донос о неблагопристойном деле на одного заслуженного и надменного чиновника от его слуги. Государь чрез Юрия Александровича Нелединского-Мелецкого препровождает сию бумагу к военному губернатору Ивану Петровичу Архарову с повелением напомнить в следующее утро и, увидя Архарова, говорит: «Дело мерзкое, избавьте меня от разбирательства под видом, что уезжаю, зная вашу верность и полагаясь на совесть вашу, повелеваю, по отъезде, рассмотреть и решить моим именем; ежели будет надобность, можете объявить мой Именной указ, какой заблагорассудите, хоть в ссылку сослать».

Чиновник сделал признание, слуга получил отпускную, а Монарх в рескрипте объявил благоволение. (5)

Император для коронации приезжает в Москву и на другой же день с поспешностью осматривает в Кремле достойное любопытства. Тайный советник Петр Никитич Кожин, человек от природы грубый и дерзкий, как начальник мастерской и Оружейной палаты должен был следовать за Государем и рассказывать. Возле теремов, наравне с кровлей, находился круглый столб, лестница так крута, что входить опасно. Павел с великою скоростью поднимает ногу на лестницу, а Кожин кричит: «Постой. Государь! — Император отскакивает, а тот продолжает: — Побереги голову, у тебя одна и нам дорога». Сии слова сильно подействовали. Кожин награжден чином, орденом Св. Анны, деревнями, подарками и пенсионом. Тогда одно слово могло возвести на верх счастия или погубить навек. (5)

На маневрах Павел I послал ординарца своего Рибопьера к главному начальнику Андрею Семеновичу Кологривову с приказаниями. Рибопьер, не вразумясь, отъехав, остановился в размышлении и не знал, что делать. Государь настигает его и спрашивает: «Исполнил ли повеленное?» — «Я убит с батареи, по моей неосторожности». — отвечал Рибопьер. — «Ступай за фронт вперед наука!» — довершил Император. (5)

Суворов придумал свою собственную гигиену, сообразно с которой и вел жизнь. Он ложился спать в шесть часов вечера, а вставал в два часа ночи и прямо из постели окачивался холодной водой. Обедал он в семь часов утра, употреблял самые простые кушанья, преимущественно щи, кашу, борщ, причем камердинер был уполномочен отнимать у него тарелку, если замечал, что Суворов допускает излишество. В таких случаях между ними происходил иногда спор. Суворов не отдавал тарелку и спрашивал камердинера: по чьему приказанию он это делает?