Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Судникова Ирина В. - Страница 32
- Предыдущая
- 32/88
- Следующая
— Высунь язык, — и когда офицер это исполнил, Суворов таинственно сказал ему:
— Вот твой враг. (1)
В Польскую войну чиновники, состоявшие в штабе Суворова, проиграли значительную сумму казенных денег. Когда Суворов о том узнал, то шумел, бросался из угла в угол, кричал: «Караул! Караул! Воры!» Потом оделся в мундир, пошел на гауптвахту и, отдавая караульному офицеру свою шпагу, сказал:
— Суворов арестован за похищение казенного интереса.
Потом написал он в Петербург, чтобы все его имение продали и деньги внесли в казну, потому что он виноват и должен отвечать за мальчиков, за которыми худо смотрел. Но Екатерина велела тотчас все пополнить и написала к Суворову: «Казна в сохранности». (1)
В другой раз Кутайсов шел по коридору Зимнего дворца с Суворовым, который, увидя истопника, остановился и стал кланяться ему в пояс.
— Что вы делаете, князь, — сказал Суворову Кутайсов, — это истопник.
— Помилуй Бог, — сказал Суворов, — ты граф, а я князь, при милости царской не узнаешь, что этот будет за вельможа: надобно его задобрить вперед. (1)
Однажды за обедом шел разговор о трудностях узнавать людей. «Да, правда. — сказал Суворов. — только Петру Великому предоставлена была великая тайна выбирать людей: взглянул на солдата Румянцева, и он офицер, посол, вельможа, а тот за это отблагодарил Россию сыном своим. Задунайским».
«Вот мои мысли о людях: вывеска дураков — гордость, людей посредственного ума — подлость, а человека истинных достоинств — возвышенность чувств, прикрытая скромностию». (4)
Суворов любил все русское, внушал любовь к родине и нередко повторял: «Горжусь, что я Россиянин!» Не нравилось ему, если кто тщательно старался подражать французам в выговоре их языка и в манерах. Тогда подобного франта он спрашивал: «Давно ли изволили получать письма из Парижа от родных?» (4)
Помощником Суворова при построении крепостей в Финляндии был инженер, генерал-майор Прево де Люмиан. А известно, что Суворов, если полюбит кого, то непременно называл по имени и отчеству. Так и этот иностранец получил от Суворова наименование Ивана Ивановича, хотя ни он сам и никто из его предков имени Ивана не имели, но это прозвище так усвоилось генералу Прево де Люмиану, что он до самой кончины своей всем известен был и иначе как Иваном Ивановичем не назывался. (4)
Суворов любил, чтобы каждого начальника подчиненные называли по-русски, по имени и отчеству. Присланного от адмирала Ушакова с известием о взятии Корфу иностранного офицера он спросил: «Здоров ли друг мой Федор Федорович?» Немец стал в тупик, не знал, о ком спрашивают, ему шепнули, что об Ушакове; он, как будто очнувшись, сказал: «Ах, да! Господин адмирал фон Ушаков здоров». — «Возьми к себе свое «фон», раздавай, кому хочешь, а победителя Турецкого флота на Черном море, потрясшего Дарданеллы и покорившего Корфу, называй Федор Федорович Ушаков!» — вскричал Суворова с гневом. (4)
Один генерал любил говорить о газетах и безпрестанно повторял: в газетах пишут, по последним газетам и т. д. Суворов на это возразил: «Жалок тот полководец, который по газетам ведет войну. Есть и другие вещи, которые знать ему надобно и о которых там не печатают». (4)
Милостию и ласкою Император Павел I как будто хотел наградить Суворова за претерпенные им страдания. Он сам надел на него цепь ордена Святого Иоанна Иерусалимского большого креста.
«Боже! Спаси Царя!» — воскликнул Суворов.
«Тебе спасать Царей!» — сказал Император. (4)
Перед отправлением Суворова в Италию навестил его П. Х. Обольянинов — любимец Императора Павла I, и застал его прыгающим чрез чемоданы и разные дорожные вещи, которые туда укладывали.
«Учусь прыгать, — сказал Суворов. — Ведь в Италию-то прыгнуть — ой, ой! Велик прыжок, научиться надобно!» (4)
Величайший русский полководец Александр Васильевич Суворов — князь Италийский, граф Рымникский и Священной Римской империи, генералиссимус Русской армии и генерал-фельдмаршал австрийской. — приехал в Петербург больным, умирающим из Италии весною 1800 года, хотел видеть Государя, но не имел сил ехать во дворец и просил, чтобы Император удостоил его посещением.
Император вместо себя послал графа Кутай сова.
Суворов лежал в постели, когда посланный вошел в красном мальтийском мундире, с голубою лентою через плечо.
— Кто вы, сударь? — спросил у него Суворов.
— Граф Кутайсов.
— Граф Кутайсов? Кутайсов? Не слыхал. Есть граф Панин, граф Воронцов, граф Строганов, а о графе Кутайсове я не слыхал… Да что вы такое по службе?
— Обер-шталмейстер.
— А прежде чем были?
— Обер-егермейстером.
— А прежде?
Кутайсов запнулся.
— Да говорите же!
— Камердинером.
— То есть вы чесали и брили своего господина.
— То… Точно так-с.
— Прошка, ступай сюда, мерзавец! — закричал Суворов своему знаменитому камердинеру. — Вот, посмотри на этого господина в красном кафтане с голубою лентою. Он был такой же холоп, фершал, как и ты!.. А теперь вот видишь, куда залетел! И к Суворову его посылают. А ты, скотина, вечно пьян, и толку из тебя не будет. Возьми с него пример, и ты будешь большим барином. (6)
В Итальянскую войну, в Вене, в присутствии Суворова, был собран военный совет, и все приглашенные на него генералы должны были привезти каждый свой собственный план кампании.
Великий полководец, выжидал скромно своей очереди, держа в руках сверток.
Когда, наконец, попросили его показать его план, он раскинул на столе лист белой бумаги и больше ничего!
Все присутствующие, недоумевая, поглядывали друг на друга, а князь с веселой улыбкой сказал:
— Если бы моя шляпа знала мои планы, то и ее я бы давно сжег.
Но, однако, какою безсмертною славою покрыл себя и русское войско Суворов в этой самой Италии, когда он взял 25 крепостей и 80 000 пленных!
Видно, план Суворова действительно был хорош. (6)
В разговоре о военной музыке один генерал заметил, что надлежало бы уменьшить число музыкантов и умножить ими ряды солдат.
«Нет, — отвечал Суворов, — музыка нужна и полезна, и надобно, чтобы она была самая громкая. Она веселит сердце воина, равняет его шаг; по ней мы танцуем и на самом сражении. Старик с большею бодростью бросается на смерть, молокосос, стирая со рта молоко маменьки, бежит за ним. Музыка удваивает, утраивает армию. С крестом в руке священника, с развернутыми знаменами и с громогласною музыкою взял я Измаил!» (4)
Суворову была прислана бумага, в которой излагались правила для руководства в военных операциях. В бумаге этой безпрестанно встречались ненавистные ему слова: «предполагается», «может быть», «кажется» и проч. Не дождавшись, чтобы секретарь кончил чтение этой бумаги. Суворов вырвал ее и, бросив, сказал: «Знаешь ли, что это значит? Это школьники с учителем своим делают и повторяют опыты над гальванизмом. Всё им «кажется», все они «предполагают», всё для них «может быть». А гальванизма не знают и никогда не узнают. Нет, я не намерен таким <г>ипотезам жертвовать жизнию храброй армии!»
Потом, выбежав в другую комнату, заставил одного офицера прочитать Десять заповедей, который и исполнил это, не запинаясь.
«Видишь ли, — сказал Суворов, обратясь к секретарю, — как премудры, кратки, ясны Небесные Божии веления!». (4)
Смоленский военный губернатор, генерал-от-инфантерии Михаил Михайлович Философов, находясь в отменной милости у Императора Павла I, просил позволения двух из военной службы выключенных поместить в статскую во вверенной ему губернии. Государь, рассердясь, изорвал в клочки поднесенную записку, а Философов, имевший позволение сидя с ним разговаривать, сказал: «Так и мне пожалуйте отставку, можно ли. Государь, служить с честью, когда все достойные люди помещены Вашим Величеством в военную службу, а из великого числа выключенных ни один не может быть полезен Отечеству». — «Ты дело говоришь, простить их», — сказал Император. На другой же день всем выключенным объявлено общее прощение[10]. Случай, подавший возможность составиться в Петербурге обществу недовольных. (5)
- Предыдущая
- 32/88
- Следующая