Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Судникова Ирина В. - Страница 49

Курьер, лично отправленный Государем с этим повелением, застал в Париже посланника за королевским обедом, тотчас же вызвал его и вручил депешу. Прочитав ее, граф Пален смутился, однако ж надобно было исполнить это повеление. Он возвратился в столовую, подошел к королю и объявил, что, по повелению Императора, просит сию же минуту дать ему аудиенцию. Эта поспешность удивила короля.

— Нельзя ли, — сказал он, — по крайней мере, отсрочить до после обеда.

— Нет, Ваше Величество, — отвечал посол, — повеления моего Государя так строги, что я должен сию же минуту объяснить вам, в чем дело.

Король встал и пошел с посланником в другую комнату, где тот и вручил ему депешу.

Резкий тон ее и скорость, с которою требовалось дать удовлетворение, поразили короля Людовика-Филиппа.

— Помилуйте, граф, — сказал он Палену, — воля Вашего Императора может быть законом для вас, но не для меня, короля французов, притом же вы сами очень хорошо знаете, что во Франции Конституция и свобода книгопечатания, а потому, при всем желании, я в совершенной невозможности исполнить требование вашего Государя.

— Если это окончательный ответ Вашего Величества, — сказал Пален. — то в таком случае прикажите выдать мне мои кредитивные грамоты.

— Но ведь это будет знаком объявления войны?

— Может быть, но вы сами знаете, что Император отвечает за последствия.

— По крайней мере, дайте мне время посоветоваться с министрами.

— Двадцать четыре часа я буду ждать, но потом должен непременно выехать.

Кончилось тем, что через несколько часов после этого разговора французское правительство запретило давать эту пьесу на театрах и конфисковало все печатные экземпляры. Разумеется, что граф Пален остался после этого по-прежнему в Париже.

В 1844 году в Париже вновь вышла пьеса «Император Павел», которую хотели дать на сцене. Узнав об этом. Государь написал французскому королю, что «если не конфискуют этой пьесы и не запретят ее представления на сцене, то он пришлет миллион зрителей, которые ее освищут». (1)

Тульское шоссе до такой степени было дурно устроено, что через год после сдачи его в губернское ведомство — рушилось, и станции принуждены были перевести на прежний тракт. Произвели следствие, кто в этом виновен, и отослали для рассмотрения в генерал-аудиториат Ведомства путей сообщения. Рассмотрели, посудили — и присудили, что шоссе в свое время было устроено прочно и в таком виде было сдано губернскому начальству, которое, приняв его в свое заведование и не имея ни технических сведений, ни денежных средств к его поддержанию, не может ответствовать за последовавшую потом испорченность шоссе. На докладе, поднесенном с этим решением на Высочайшее утверждение. Император Николай написал:

«Шоссе нет, денег нет и виноватых нет: поневоле дело должно кончить, а шоссе снова строить». (1)

Раз Император Николай I при приеме начальствующих лиц, прибывших к нему утром с рапортами, спросил петербургского коменданта генерала Башуцкого:

— Какова погода? Кажется, барометр упал?

— Никак нет, Ваше Величество, висит, — отвечал комендант. (1)

Во время поездки Государя в мае 1844 года в Лондон он, прибыв неожиданно рано утром в Берлин, проехал прямо в дом Русского посольства. Посланник наш, барон Мейендорф, не ожидая посещения такого высокого гостя, спал преспокойно. Его разбудили, он от удивления не скоро мог образумиться, а между тем Государь уже вошел к нему в спальню и, найдя его в халате, сказал ему с приветливою усмешкою:

— Извини, любезный Мейендорф, что я так рано помешал твоим дипломатическим занятиям. (1)

На одной из гауптвахт Петербурга содержались под арестом два офицера: гвардейский и моряк ластового экипажа. По вступлении караула, которым начальствовал друг и товарищ гвардейца, он был отпущен на несколько часов домой. Моряк, завидуя этому и недовольный обращением с собою караульного офицера, сделал об отпуске арестанта донос. Обоих гвардейцев предали военному суду, который приговорил их к разжалованию в солдаты, но Император Николай положил следующую резолюцию:

«Гвардейских офицеров перевести в армию, а морскому — за донос дать в награду третное жалованье, с прописанием в формуляр, за что именно он эту награду получил». (1)

Осматривая однажды постройки Брест-Литовской крепости, Император Николай в присутствии иностранных гостей, хваливших работы, поднял кирпич и, обратясь к одному из окружающих его лиц, спросил:

— Знаете ли, из чего он сделан?

— Полагаю, из глины, Ваше Величество.

— Нет, из чистого золота, — отвечал Государь, — по крайней мере, я столько за него заплатил.

Разумеется, строители крепости почувствовали себя крайне неловко при этих словах. (1)

Во время Крымской войны Государь, возмущенный всюду обнаруживавшимся хищением, в разговоре с Наследником выразился так:

— Мне кажется, что во всей России только ты да я не воруем. (1)

Актриса Асенкова пользовалась благосклонностью Государя за свой прекрасный талант. За два года до ее кончины, в 1839 году, Н. А. Полевой написал для ее бенефиса драму «Параша Сибирячка», — цензура не одобрила ее к представлению. Автор и бенефициантка были в отчаянии, оставалось одно средство — просить Высочайшего разрешения. Асенкова решилась на эту крайнюю меру и, выбрав удобную минуту, лично, в театре, просила Государя об этой милости. Он потребовал к себе пьесу. Времени до бенефиса было уже немного, но ответа на просьбу Асенковой не было, она томилась в мучительном ожидании, однако ж утруждать Государя вторичной просьбой, разумеется, не осмелилась. В одно из представлений знаменитой танцовщицы Тальони Государь был в Большом театре и во время антракта вышел из своей ложи на сцену, увидя актера Каратыгина, он подозвал его к себе и спросил:

— Когда назначен бенефис Асенковой?

Каратыгин отвечал, что через две недели, тут Государь, с обычной своей любезностью, сказал:

— Я почти кончил читать представленную мне драму Полевого и не нахожу в ней ничего такого, за что бы следовало ее запретить, завтра я возвращу пьесу, повидай Асенкову и скажи ей об этом. Пусть она на меня не пеняет, что я задержал пьесу. Что ж делать? У меня в это время были дела несколько поважнее театральных пьес. (1)

В 1849 году, когда в Петербурге был открыт политический кружок Петрашевского, в числе прочих был арестован и посажен в крепость штабс-капитан Лейб-егерского полка П. С. Львов 1-й. При первом же допросе оказалось, что он взят по ошибке, и потому его тотчас же выпустили. Скоро после того был майский парад. Когда проходил егерский полк. Государь остановил 2-й батальон и подозвал к себе шедшего впереди 2-й карабинерской роты Львова. На Царицыном лугу, полном войск и зрителей, воцарилась мертвая тишина: все ждали, что будет. И вот раздается громкий голос Государя: «Штабс-капитан Львов! Вы ошибочно были заподозрены в государственном преступлении. Перед всем войском и перед народом прошу у вас прощения». Львов, бледный, с опущенной саблею, стоял, пораженный удивлением и восторгом, и не мог произнести ни слова. Потом Великий Князь Михаил Павлович сказал Львову, что Государь желает знать, чем бы мог вознаградить его за эту прискорбную ошибку. Львов отвечал, что в словах Государя он получил самую высшую награду и более ничего не желает. (1)

Император Николай очень любил маскарады и каждый раз в эти вечера появлялся в Дворянском собрании. К нему подходит женская маска со следующими словами:

— Знаете ли, Государь, что вы самый красивый мужчина в России?

— Этого я не знаю, — отвечал он, — но вы должны бы знать, что этот вопрос касается единственно моей жены. (1)