Сегодня - позавчера 2 - Храмов Виталий Иванович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/92
• Следующая

Изменение боя относительно вчерашнего дня штрафники отметили сразу. Танк Т-28, оставленный экипажем и попавшем в руки немцам ещё осенью, так до сих пор мешавший, как кость в горле, молчал. Даже башню отвернул от штрафников. Все уже знали, что в нём был корректировщик, именно он наводил убийственные залпы миномётной батареи из-за домов. Но в этот раз огонь миномётов был не прицельным, били по площадям.

Штрафники приободрились, увидели отблеск надежды. Первые сто метров проскочили быстро, дружно и почти без потерь. Перевалили "гребень" и только тут попали под пулемёты. Сразу начались потери, темп наступления упал.

И только тут заметили, что танк молотит не в штрафников, а старательно "причёсывал" окна трёх полуразвалившихся многоэтажек. Над башне приоткрылся люк и чья-то рука привязала к обломку штыря антенны красный флажёк, каким танкисты отдают в бою сигналы. Как будто неведомые танкисты, бросившие повреждённый танк осенью, устыдились и этой ночью вернулись в свою боевую машину. Стало понятна причина ночного переполоха и утренней бешенной перестрелки. Штрафники думали, что немец решил устроить ночную атаку, а это танкисты отбивали свой танк!

- Ура! - прокатилось по цепи штрафников. Поднажали.

Политрук добежал до танка, с непривычки, с трудом забрался на моторное отделение этого трёхбашенного монстра, забарабанил в броню прикладом.

- Эй! Танкисты! Покажись, дай обниму! - кричал он, радостно.

Люк откинулся, из танка высунулась голова целиком в спёкшейся крови. Сергей отшатнулся и чуть не упал с танка. "Танкист" поймал его за рукав, бурые губы расползлись в усмешке:

- Ты чего шарахаешься, политрук, аль не признал? А так я разве симпатичнее?

Я скатал наверх маску, младший политрук просиял:

- Кузьмин! Нашёлся!

- Да я и не терялся. Вот, гляжу, танк бесхозный стоит, ржавеет. Уже хмыри около него трутся.

- Хмыри? Труться?

- Да. Там, перед танком, в канавку сложил.

- Кузьмин, ты не представляешь, что ты для роты сделал! Ты... Ты...

- Почему же, представляю. Жизни людские я спас.

- Кузьмин, золотой ты человек, я на тебя представление напишу. На снятие судимости, к награде...

- Политрук, не спеши! Бой ещё не окончен. И ещё, не один я был. Со мной Бугаёв Прохор, санитар, бойцы Иван Казачёк, Ваня, как там твоя фамилия?

- Кречетов.

- Чё, в натуре? Круто! Кот, а тебя как?

- Матушкин Семён.

- Никогда бы не подумал. Запомнил, гражданин начальник? А меня не пиши. Из-за меня и им не обломиться. Всё политрук, иди, не мешай работать!

Штрафная рота с наскока налетела на позиции немцев, но после недолгой рукопашной были выбиты обратно подошедшими подкреплениями немцев. Залегли в поле. Ротный послал Сергея поднимать роту, политрук напрасно бегал перед штрафниками под пулями, пока не словил плечом пулю.

- Прохор, комиссар ранен. Вытащи его сюда. И помни, о чем я тебя предупреждал.

Прохор кивнул и ушёл. А разговор у нас утром, вот какой вышел. Увидев, сколько сил ушло у Прохора за день, я спросил его, сколько человек он вынес. Оказалось, больше двадцати. И всех он излечил.

- М-да, Прохор. Ты, и правда, ещё дитё! А разве мама с папой тебе не говорили, что дар твой от людей прятать надо?

Прохор кивнул, а вот у жующих трофейные галеты спасённых Прохором, морды повытягивались.

- Матушка говорила, что меня споймают, лапаторию посадят, опыты будут делать, голову разрежут и у живого ковыряться будут.

У меня, отъявленного живодёра, мурашки по спине пробежали.

- Матушка твоя права. Дар твой очень нужен людям. Очень нужно построить машину, которая бы умела то же, что и ты, но машины такой не будет никогда. Поэтому, такие как ты - всегда в опасности. Как только пройдёт слух о чудесных исцелениях - за тобой придут. А потом за родными твоими. Когда с тобой опыты закончат ставить.

- Мне больше не лечить людей?

- Почему же нет? Нужно лечить, но так, чтобы никто не узнал, что это твоих рук дело.

- Как же это сделать?

- Это Ваня тебя научит. Он умеет так убивать людей, что никто не знает, кто именно это сделал.

- Иваныч, хватит! Что ты опять?

- Второе, Прохор. То, что ты многих вылечил, им только во вред. Представь - ранение с них снимает судимость, они кровью искупили, полежат, полечатся, вернуться в обычную часть и будут воевать честными солдатами. Ты их вылечил, они опять идут в бой, погибают штрафниками - отступниками, родные остаются без пансиона. Кому хорошо? Я тебя, Прохор, научу обычной полевой медицине. Будешь ты обычный санитар. А в некоторых случаях - необычный. Только чудесное твоё вмешательство должно быть скрытным. Ты нам всем нужен здесь, Прохор, а не в исследовательском институте. Я понимаю, что это звучит эгоистично и цинично, но это правда. Никто не должен догадаться, что большой, красивый и очень сильный парень ещё и лечит наложением рук. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

- Я понимаю, Виктор Ивановыч. Батя также говорил.

- А твой батя тоже умел как ты?

- Нет, он, как и вы, Виктор Ивановыч, защитник. Он жизнь отнимает, не может лечить.

- Эх, пообщаться бы с ним.

- Уже нет его. Я чувствую - ушёл он. Он так и не поправился. И матушка не помогла.

- А ты бы помог?

- Меня она и к людям-то и не подпускала с этим, - усмехнулся Прохор, - мал, говорит, людей править. На скотине учись.

Понятно, что мы рты поразявили - что же тогда его мать умела, если Прохор - неумеха?

Вот такой вот разговор состоялся. Должен признаться, что я - подлец. Всю эту правдоподобную ахинею я нес с одной целью - "привязать" Прохора к себе. Зачем? Глупый вопрос. Жить хочу. Нет, не так - не хочу живым трупом гнить, как этой осенью. Бог мне смерти не даёт, но от боли не избавляет. Ещё раз подобного не перенесу - застрелюсь. И так весь седой стал, налысо пришлось обстричься, чтобы людей не смущать, а щетина, всё одно, белая лезет на подбородке. То, что мне попался такой экстрасенс - уже чудо. За три десятка лет прошлой жизни я встретил только двух слабеньких экстрасенсов. Одна - гадалка, живущая в деревне, меня к ней возила мать, узнать излечима ли одна из моих врождённых болячек. Гадалка долго хмурила брови, но ничем мне помочь не смогла. А вот про болячки матери многое рассказала. Болячки, сглазы, порчи и подобное она видела и это правда, но вот сделать с ними ничего не могла. Другая - работала в поликлинике, к которой я был приписан. К ней отправляли больных её коллеги, когда попадали в затруднительное положение и не могли точно поставить диагноз. Точный диагноз - это уже наполовину излеченный пациент. Меня лечили от воспаления почек, эта смуглая врачиха поводила руками у моего живота и спины, не прикасаясь (её руки излучали тепло, как инфракрасный обогреватель) и установила воспаление нерва на фоне смещения позвонка. Лечить тоже не умела, только диагностика. А тут ЧУДО - Прохор! Не отдам! Такая корова нужна самому! А не отдать его можно только если никто ничего не пронюхает. Вот такой я поганец-попаданец.

Прохор убежал. Я сунул за пазуху порядком обтрепавшегося всего за день масккостюма пару тяжеленных дисков, сменил диск на пулемёте с сошками, тоже выскочил из танка. Эти двое тоже рванули на выход.

- Куда? Сидеть на месте! Обеспечить подавляющий противника огонь! Это приказ!

Глаза у обоих, как у побитых собак. Мальчишки! Обиделись, что не взял их на развлекуху. Это игрушка серьёзная, ребята. Война называется. А вы свой лимит удачи вчера ещё исчерпали. Вот и у политрука лимит вышел.

Я сорвал красный флажёк с огрызка антенны (уже пробит), выдернул шомпол из валяющейся у танка немецкой винтовке, продел флажёк, закрепил шомпол сзади меж ремней бронника. Чем я не самурай? Они ведь так флаги носили? За спиной?

Политрук скрипел зубами, пока Прохор его перевязывал. Кровотечение уже прекратилось (само или Прохор помог?). Я встал рядом на колено.

- Первое ранение?

• Предыдущая
• 23/92
• Следующая