Сегодня - позавчера 2 - Храмов Виталий Иванович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/92
• Следующая

Мы крепко пожали друг другу руки.

Через день он застрелил из табельного именного пистолета жену, младшего сына (старший учился в другом городе), собаку, поднялся на крышу своего 9-ти этажного дома, встав на край, спиной к улице, выстрелил себе в рот и упал под окна своей квартиры - жил он в ведомственной квартире на 1-м этаже.

Такова была официальная версия.

Это мне рассказал тот самый хозяин "холдинга", гаражи которого я охранял и сына которого я искалечил. Он сидел напротив меня в "допросной".

- Я не убивал вашего сына.

- Я знаю. Его убил его охранник. Зря ты его отвязал. Это не важно. Ты - всего лишь "торпеда".

- Я сожалею. Простите.

- Бог простит.

Мы помолчали. О чём говорить? Я всё сказал, спросить - зачем он здесь - не решался. Решил своими глазами меня увидеть?

- Когда я звонил Вам, вы мне обещали, что я труп. Ваше обещание в силе?

Он смотрел на меня выжидательно, потом ответил:

- Зачем?

- Они меня держали в палатах с туберкулёзниками. Открытая форма. Я сгнию заживо. Я им нужен для суда. Видно, фарс будет. Прошу о милосердии.

Он ещё некоторое время смотрел на меня в упор, потом встал, сказал:

- Посмотрим. Если не утону в собственном унитазе.

И ушёл.

Он пьяным уснул за рулём. Влетел в столб. Умер на руках врачей скорой.

Потом был суд. Судилище. А адвоката мне дали, что стал лепить из меня "народного героя", мстителя. По следствию - сын хозяина "холдинга" убил мою жену, я убил его - вот и всё. Отец парня с горя напился и разбился. Вскрылась его многолетняя дружба с полковником милиции, боясь позора, тот тоже покончил с собой, прихватив семью, чтоб не скучно было.

Я отказался от этого адвоката - я не "герой". Я - дурак. Дурачина-простофиля. Дали другого - старого, опытного, но давно и безнадёжно пропитого. А вот к нему нареканий нет - сработал четко и очень грамотно. Насколько это было возможно.

В зале суда я видел мать покалеченного мной парня, своих родных, мать, отца, сестру, тещу с тестем. И сына. Он не слушал суда. Не понимал, о чём говорили. Он не отрывал от меня взгляда и глаза его кричали:

- Ты обещал! Ты обещал вернуться! Ты обещал, что всё будет нормально!

Я не сдержал никаких обещаний. Я сделал настолько всё плохо, насколько было возможно. Я не мог смотреть сыну в глаза.

В зале суда были и ещё глаза, что искали моего взгляда. "Перевалочная база". Ну, вот, на хрена они-то припёрлись?

До зачитывания приговора суд доведён не был. Как известно - суд - дело долгое. Не одного дня дело. Бывает, не одного года. И хотя моё дело двигалось галопом, люди хозяина "холдинга" успели раньше.

Однажды вечером дверь камеры (меня, как опасного, стали держать в одиночном изоляторе, но только после установления заражения тубиком) скрипнула, открылась, впустив двоих синих от наколок личностей. Я сразу всё понял. Торпеды. Такие же, как и я.

И был благодарен их инициатору.

Я встал, сделал шаг им навстречу, остановился, заложив руки за спину. Мужчина должен принять смерть стоя, глядя прямо ей в глаза. Я кивнул своим убийцам, как хорошим знакомым, они сосредоточенно кивнули в ответ и нанесли удары заточками. Один - в печень, другой - в шею, вскрывая сонную артерию.

Последнее, что я видел - как лужа моей крови заливает бетонный пол.

Время собирать камни.

(1942г.)

Темно. Больно. Опять. Я опять не умер. Опять! Где я?

- Где я?

- Не шуми, командир, - голос Кота. Капитана Матушкина. Семёна.

Я опять в прошлом. Я всё ещё на войне. Что за напасть! Кузьмин! Данилов! Вы категорически не желаете умирать!

- Где я?

- В подвале. Тихо. Тут немцы кругом.

- Кто ещё жив?

- Прохор, я, Ваня, Брасень и Федя. Больше никто.

- Раненные?

- Двое. Те, что тут лежали. Тяжелые. Было четверо. Прохор не смог всех...

- Тс-с...

- Да, ладно. Те, что здесь - никогда об этом слова не скажут. Если бы не Прохор... Он нас всех спас.

- Как он?

- Спит. Как мёртвый. Даже не дышит. Пульс едва прощупывается.

- Транс.

- Ага. Ты спи, командир. Прохор велел всем спать.

- А немцы?

- Не полезут, если шуметь не будем. Я вход гранатой завалил. Тихо будем сидеть - не станут копать.

Я жив благодаря чуду. И чудо это носит имя Прохор. Я поблагодарил Бога, что он пересёк наши пути. И уснул.

Проснулся от шума. Стал шарить в поисках оружия.

- Давай, браток, тяни! Чуть осталось!

Свои. А что они шумят? Страх потеряли?

- Командир, - надо мной склонилось лицо.

- Прохор?

- Как себя чувствуешь?

- Живой.

- Ты прости, Виктор Иванович, не хватило мне сил тебя полностью залечить. Я всем только пули и осколки извлёк и кровь остановил. Больше не смог.

- Перестань, Прохор. Мы и так тебе жизнью обязаны. Что там происходит?

- Там наши. Утром нашли нас. Откапывают.

- А фрицы?

- Фрицы? Немцы, что ли? Ушли. Сами ушли.

- Странно.

- Я тут за ночь силёнок накопил. Давай, Виктор Иванович, на ноги тебя поднимать буду.

- Может, лучше тяжёлым поможешь?

- Им уже не нужна моя помощь. Один без ноги, другой располосован, но восстановиться. В госпиталь они хотят. Кровью искупили. Ты тоже в госпиталь хочешь?

- Нет! Навалялся я по госпиталям! Давай! Только ты опять не истощайся.

- Хорошо. Сейчас перевязочку сделаем. Я полностью никому не залечивал. Всем кровью надо искупить. Одного меня пуля не берёт.

Где-то через час, я выполз наружу. Солнечный свет ослепил меня. Прохор отвёл меня, едва ковыляющего, с болтающейся правой рукой, к горе кирпичных обломков, где на расстеленном брезенте сидели все выжившие, отказавшиеся от медсанбата: Кот, Иван, Брасень, Федя. Двоих отправили в тыл.

- Шестеро, - прохрипел я. - Из двух сотен.

- Восемь, - поправил меня Кот.

- Если бы не Прохор - никого, - тихо прошептал Федя.

Все грозно посмотрели на него.

- Знаю, знаю! - махнул он рукой, охнул, схватился за бок, - Будет сын, Прохором назову.

- А дочь?

- Не знаю. Мне кажется, после войны будут одни пацаны рождаться.

- Федь, а у тебя жена есть?

- Нет. Даже невесты теперь нет. Мы вместе в кружок радиолюбителей ходили. Я тут, а её немцы повесили.

- Как так?

- Она к партизанам с парашюта прыгнула. С рацией. Не одна, конечно. Много их было. Только немцы их нашли раньше партизан.

- Ты не переживай, Федя. После войны мужиков будет столько, что бабы сами в штаны лезть будут. Найдёшь себе другую.

- Такой больше нет.

- Другая будет.

- Брасень, отстань от человека. Сам-то любил когда?

- Любил, - зло сказал он.

- И что?

- Она меня мусорам и сдала.

- Да, не повезло. Не ту полюбил.

- Больше я такой ошибки не совершу. Любить кого-то - опасно.

- Это точно. Только, вот, зарекалась коза в огород не ходить, - сказал с усмешкой Кот.

- А ты, краснопёрый, вообще заткнись!

- Браты, - прохрипел я, - оглянитесь.

Они стали озираться.

- В двух боях рота потеряла больше трёх сотен человек. Выжили только мы. В бою вы друг друга прикрывали, себя не жалея, а сейчас собачитесь. Не кажется вам, что всё, чем мы жили до этого - настолько мелко и ничтожно, презренно, что не стоит возвращаться туда?

Молчат, потупив взор.

- Пламя боя выжигает из человека всё лишнее, наносное, всю грязь и гниль. Не чувствуете разве, что вы стали другими? Чище, возвышеннее. Зачем опять в дерьмо ныряете?

А теперь глаза повытараскивали.

- Я понимаю, говно, оно хоть и вонючее, но привычное и тёплое, а к вони привыкаешь и не чуешь. А вот на вершине горы - холодно, ветра дуют, неуютно. Хотя и чистота кристальная и воздух опьяняюще свежий.

- Ты всегда так? - буркнул Брасень.

- Как?

• Предыдущая
• 34/92
• Следующая