Второе рождение Жолта Керекеша - Тот Шандор Шомоди - Страница 48
- Предыдущая
- 48/54
- Следующая
Теперь ему должно повезти. Хотя бы чуточку повезти. Он всмотрелся в циферблат своих дурацких часов, закрашенных красной краской, было около шести. А когда поднял голову, прямо перед ним, метрах в двух, стояла та, кого он так долго и терпеливо ждал, – Ольга. В синих брюках и синем пуловере.
Ольга удивилась не меньше, чем он. Глаза ее расширились, лицо засветилось радостью, и она пошла к нему мелкими, как у японки, шажками.
– Жоли! Милый!
Это «милый» проникло в самое сердце Жолта. В самом буквальном смысле слова. Что же это?
– Чао, Ольга, – сказал он и, верный своей детской привычке, отбил ступней ритм фразы.
– Мы ведь встретились совершенно случайно? – спросила Ольга, подходя к нему медленно-медленно, словно старалась продлить радость нежданной встречи.
– Конечно, – ответил Жолт.
Он был переполнен счастьем. Вот перед ним ее сияющее лицо, вот ее руки… Но тут между ними вклинился Зебулон, стал на задние лапы, а передние осторожно положил на плечи девочки.
Ольга торопливо погладила его бархатистые уши, затем чуть нетерпеливо отступила назад.
– Хорошо, хорошо, Зебу, – сказала она.
Жолт, стараясь выиграть время, на миг сердито прислушался к своему горлу: в нем было чисто и дышалось легко.
– Как ты? – спросила Ольга.
Вопрос был не важен, важно было другое: она взяла в ладони его лицо и мягко коснулась его губами.
– О'кэй, – сказал Жолт, – все уже совершенно о-к… – Он не закончил фразу, потому что почувствовал вдруг на губах ее губы.
Он даже вздрогнул от этого еще неведомого ему ощущения, а Ольга поцеловала его еще раз. Жолт встал на цыпочки и обнял ее за плечи. Несколько секунд, дрожа как в лихорадке, он держал в руках целый ворох живой, дышащей радости. «Такого со мной еще не бывало, – думал он, – ни разу в жизни еще не бывало и не могло быть. Выходит, я все же не тля, наконец я что-то свершил».
Ольга быстро перевела дыхание, заглянула на миг в глаза Жолту и отступила.
Жолт опять вздрогнул. Он и сам не знал отчего: от рыданий или от смеха.
– У-ух! – задохнувшись, простонал он тоненьким голосом.
Ольга засмеялась. Они засмеялись оба, чуть нервно, но весело, с облегчением, как люди, которым удалось пройти вместе тяжкое испытание.
– Значит, у-ух? – спросила она.
– Да. И даже больше, – застенчиво улыбаясь, ответил Жолт.
– Что же больше? Скажи!
– Удача. Хочешь устроить экзамен?
– Что за глупости! Я страшно рада, что могу быть для тебя удачей. Значит, правда, что я удача?
– Да. Именно ты.
– Для тебя?
– Может быть, для кого-то еще?
– Нет, нет, нет!
– Три раза?
– Целых три. Теперь я счастлива почти так же, как мать, нашедшая сына.
– Да что ты?!
– А что? Это ведь только сравнение. Зачем же ты, мой старый друг, так мне отвечаешь?
– Потому что мне не хочется быть старым. Лучше я буду новым.
– Хорошо. Но сначала я на тебя посмотрю. Подойди сюда, под фонарь, здесь светлее. Ты и правда стал совсем новый, как будто тебя подменили.
На какой-то миг пальцы Ольги закрыли его глаза.
– Вот так новости! Усы! У тебя отросли усы! Черные, крохотные… Ой, какие мягкие усики!
Жолт, совсем поглупев, стерпел и это настойчиво-нежное прикосновение пальцев к своим губам, и у него появилось вдруг странное ощущение своей «шоколадности».
«Сейчас здесь под фонарем меня станут посасывать, как шоколадку», – со смешинкой подумал он, но все же не шевельнулся.
Горло его ничто не стесняло, язык был послушен – да он бы сейчас первоклассной скороговоркой отбарабанил любые стихи.
Ольга взяла его под руку.
– Давай погуляем. Я люблю гулять под вечер, в сумерках.
– Где? Там? И мы с Зебу любим прогулки в таких местах. Пошли, Зебулон. И не волнуйся: людей здесь нет.
– А кто же здесь? – спросила Ольга.
– Тени. И статуи. Черных статуй больше всего. А то, что статуи движутся, не в счет. Их можно остановить, как в кинофильме.
– Значит, Зебулон видит то, что ты хочешь?
– Не только Зебулон, но и ты.
Жолт наслаждался сознанием, что «под вечер, в сумерках» он разговаривает совершенно свободно. И слегка пожал руку Ольги.
– Скажи, что ты там видишь, под фонарем? – спросил он тихо.
– Что вижу? Скамью. А рядом парня и девушку. Они обнимаются.
– Ничего подобного. Это казак-кавалерист. Он в длинной черной бурке. Видишь: у него квадратные плечи.
– И правда. А лошадь лежит.
– Не лежит, а несется вскачь. Смотреть надо снизу.
– Здорово! А теперь там Балканский полуостров.
– Тебе всегда видится географическая карта.
– Потому что я хочу стать учительницей. Преподавать географию.
Жолт онемел. И не желал отзываться. «Его будущее», о котором столько твердил отец, сегодня к нему придвинулось ближе, но в то же время он отчетливо сознавал, что, заговори он сейчас о будущем, каждое его слово будет безудержным бахвальством, а перед Ольгой он бахвалиться не хотел.
Они брели по дороге, развлекаясь игрой теней, но вдруг позади эстрады Ольга остановилась.
– А ведь я совсем не удачлива, Жоли. С тех пор как я вернулась из Шиофока, я каждый день ходила вокруг скамьи, где тебя укусила Кристи. Уже неделя… наверняка.
– Ты была в Шиофоке?
– В Шиофоке я думала непрерывно о том… – Она оборвала фразу.
Жолт упрямо молчал. Ольга тихонько засмеялась:
– А папочка в доме отдыха следил за мною в бинокль.
– Я так и знал, что у него есть бинокль.
– Раньше я папу очень любила. Целыми часами дожидалась его на площади Сена. Я его и теперь люблю, но уже не так сильно.
Это была тема, которую Жолт ненавидел всей душой. Он считал, что часовщик с его подзорной трубой – случай весьма примитивный. Но Ольга, к сожалению, не мальчишка, она даже не представляет, как разделаться с этой трубой. На миг Жолт прислушался к себе: что у него там внутри – там было спокойно. Ольга поглядывала на него украдкой с непривычно смущенной улыбкой.
– А Чаба как… испарился? – рискнул спросить Жолт.
– Тебе это интересно? Я больше с ним не дружу.
– Хм!..
– Ну ладно. Он не дружит со мной. Разве это имеет значение?
– Понятно.
Жолт поджал губы. Он жалел, что задал этот вопрос, задел ее больное место, к тому же умышленно, и тогда вдруг вынырнула другая глупая боль, теперь уже его собственная. Он тяжело вздохнул.
– Скоро я пойду в школу. Надоело шататься без дела.
Ольга подняла на него глаза, в вечернем тумане они казались непроглядно черными.
– Когда ты один, – продолжал Жолт, – толку от тебя мало.
– Послушай, Жолт! Ведь ты здоров уже, правда? Ну, скажи, ты выздоровел уже или нет?
В голосе Ольги Жолт слышал искреннюю тревогу. Он был тронут до глубины души.
– Не знаю, – ответил он.
– Как ты можешь не знать, Жоли?
– Амбруш считает, что я на верном пути.
– Амбруш?
– Врач. У которого я лечусь. Но смешнее всего, что излечит меня не он.
– А кто?
– Я сам.
Какое-то время Ольга робко молчала, так как явно не поняла сущности его слов. Она думала, что дело в каких-то речевых упражнениях, и потому спросила с непривычной робостью, не может ли она ему как-то помочь.
Он покачал головой, хотя знал, что этот отрицательный жест чистая ложь. Но он скорее бы навсегда онемел, чем принял бы от кого-нибудь помощь из жалости. Жалость Ольги! Нет! Никогда!
Но, не желая объяснять эти чувства, он сразу сказал:
– Дело вовсе не в этом. Я прощелкаю тебе сколько хочешь слов без единой запинки и остановки. А ну, попробуй за мной повторить:
Ольга принялась повторять, но путалась и сбивалась, и они оба над этим смеялись. Потом они обнаружили, что сумерки кончились и наступил вечер. Ольга заспешила домой. После этого на углу улицы Чабы они еще добрых полчаса говорили без умолку. В Шиофоке, рассказывала Ольга, она как-то села верхом на козу. У козы был такой твердый, прямо каменный позвоночник, что несколько недель у нее, Ольги, не проходили синяки. Жолт, держа ее за руки, признался, что никогда не сидел верхом на козе, зато в Надьмароше сделал попытку сесть на муракёзского жеребца. Но коварный жеребец схватил зубами его рукав и оторвал от рубашки. Иными словами, лошади тоже кусаются. А вчера, на лету подхватила Ольга, в продовольственном магазине она хотела погладить совсем крохотного ребенка, но мать отчаянно закричала, что он кусается. Жолт тут же рассказал о четырехлетнем мальчугане, разговор с которым передавался по радио. Когда корреспондент, знакомый Жолта, на секунду отвернулся, малыш запихнул себе в рот микрофон. Потом Жолт рассказал, как он ворует иногда черешню в саду на склоне холма. Ольга скороговоркой сообщила, что в день рождения ей подарили зонтик от солнца и что Жолт непременно должен его посмотреть. Снова напомнив, что ей надо спешить, она все же спросила, принимает ли он лекарства, и, получив утвердительный ответ, удивилась, откуда лекарству известно, в каком месте и что болит. На прощание они торопливо поцеловались и разошлись.
- Предыдущая
- 48/54
- Следующая
