Школа Добра - Ли Марина - Страница 140
- Предыдущая
- 140/149
- Следующая
– Пойдем, счастье мое, – мое темнейшество, смеясь, подтолкнуло меня к крыльцу.
– Пока устроитесь в гостевой, – велел Вельзевул Аззариэлевич, пропуская меня вперед. – А к началу учебного года переберетесь в семейно-преподавательский корпус.
Ох, ты ж... Точно! Я же теперь семейная женщина! Теперь мне никто не позволит с Авроркой в одной комнате жить.
– А как устроитесь – жду в кабинете. Обоих, – тепло и благодарно посмотрел на меня и добавил:
– Будем думать, что с тобой делать, Юлиана... хм...
Вот как-то он нехорошо это сказал. Не надо со мной ничего делать. Хватит уже. Лучше пообещайте, что мои дети не будут ничего общего с Катериной Виног иметь. И когда я думаю «ничего общего», я имею в виду, в первую очередь, фамилию. Только как об этом сказать, чтобы не обидеть никого?
Гостевая с моего последнего в нее визита не изменилась. Ну, может, только шторы другие на окнах, но в этом я не была уверена. Я раздраженно смотрела на сундук со своими вещами и злилась на себя: почему я вообще думаю о шторах? Словно это единственное, что меня на данный момент волнует.
Алекс пугающе быстро определил причину моего молчания и совершенно неожиданно заговорил:
– Мне было шесть лет, когда папа ушел. То есть, когда он больше не пришел однажды, правильнее будет так сказать. И следующие шесть лет я пытался жить той жизнью, которую для меня выбрала... она. Понимаешь, проблема же не в том, какого оттенка у тебя аура. И даже не в методах достижения цели...
Алекс опустился на кровать и спрятал лицо в ладонях.
– Она не умеет любить. Думает, что умеет, но нет. Ни нас с Лизкой, ни папу, ни даже себя... никого и ничего, кроме своих собственных желаний. Права была Иза. Она на самом деле особенная. Ее особенность – в ее эгоизме. Да.
Я села рядом с ним и взяла его за руку, не перебивая, внимательно слушая о том, как раз за разом разбивались надежды и ожидания. И как совсем-совсем не хотелось верить в то, что в действительности королева именно такая, какой ее видят все окружающие, и что она ни капли не похожа на ту, которую придумал себе маленький Александр Виног.
– Если честно, я лет до пятнадцати обижался на отца. Родители же ведь даже женаты никогда не были, ты знаешь... Ну, что ему стоило дать мне свое имя и забрать к себе. Я ведь ей был совсем не нужен. Не думай, что он не хотел. Он хотел, правда. Когда я пришел к нему тогда, когда сказал, что баста, что не могу там больше, что лучше в петлю...
Алекс вдруг усмехнулся грустно и прищелкнул языком:
– Ты знаешь, что она сделала? Она сказала гордо и при этом как-то просительно: «Ты же мой сын! Мой!» – самое грустное в мире темнейшество отбросило челку с глаз и признательно посмотрело на меня, когда я сочувственно погладила его по коленке. – И даже про «пожалуйста» не забыла. А я поверил, к своему стыду. Поверил, хотя уже тогда, в семнадцать лет знал, что все это не для того, чтобы дать мне понять о том, что она все-таки любит меня по-своему, а только чтобы в очередной раз сделать больно отцу. Мне кажется, что за все эти годы она так и не простила его за то, что он ушел. А потом как-то все закрутилось. И ведь никто не знал, что Вельзевул Аззариэлевич мой отец. Ну, почти никто. И так было проще. И... и некрасиво же было светиться перед всеми, все бы меня директорским сынком называли... А мне хотелось самому, чтобы всего сам... А еще казалось, измени я фамилию, и все станут думать, что это я так рисуюсь, таинственности на себя нагоняю. Все равно же все знали, чей я сын... Ну, в смысле, все кроме тебя... А потом обо всем об этом как-то перестало думаться. И все показалось неважным. Какая разница, Виног, Петров, Ясневский. Я – это всего лишь я. Да и отец к этой теме не возвращался больше никогда...
Алекс замолчал и посмотрел на меня растерянно.
– Глупое, глупое ты мое дерево! – прошептала я и обняла его крепко. – Самое глупое в мире, честное слово!
– Это ты так тонко намекаешь на то, что я дурак?
Поцеловал меня осторожно в щеку и вздохнул.
– Это я так настаиваю на том, чтобы ты не глупил, а открыто поговорил с деревом-старшим.
На секунду я задумалась над тем, стоит ли рассказать обо всем, что случилось ночью, Алексу, но потом решила, что просто не имею на это право. И если Вельзевул Аззариэлевич захочет поделиться с сыном своими проблемами, он это сделает.
– Кстати, о деревьях! Нас же ждут для решения моей проблемы! – я хлопнула себя по лбу, словно едва не забыла об этом, и рассмеялась натужно, споткнувшись о хмурый взгляд мужа.
– Шуня, что? Мне надо опять начинать бояться?
Алекс перецеловал каждый пальчик на моих руках, а потом признался:
– Совсем немножко! Но мы что-нибудь придумаем.
***
То, что Алекс тактично обозвал "совсем немножком" ввергло меня в дикую панику. Не помогли никакие уговоры. Один намек Вельзевула Аззариэлевича на то, что видение, которое посетило меня в то утро у Школьных ворот, не было попыткой айвэ Лиара запугать меня, но моим собственным видением моего собственного возможного будущего... Да я после этой новости даже дышать боялась. Перед глазами стояла стена огня и изломанное тело Алекса. И... нет, не хочу думать об этом. Не могу.
– Я бы не придавал этому такого значения, – пояснил директор. – На раннем этапе становления дара видения часто метафоричны и зачастую противоречивы. Но твоя встреча со Стражем все изменила.
Вот откуда я не ждала неприятностей, так это от почти забытых призрачных демонов.
В старых сказках говорилось об одном глотке из колодца противоречий. Один глоток, который освободит вечных узников. Один глоток, который иссушит источник. Один глоток глубиной в мою жизнь.
– Спасибо потом скажешь, – намекнул тогда Страж. И я поверила. Я даже благодарна была ему за то, что он помог мне попасть в темный дворец. А он просто воспользовался моей наивностью и доверчивостью. И теперь каждая манипуляция с любой из моих с таким трудом обретенных стихий может иметь необратимые последствия, включая мою смерть и смерть моих близких.
Первый день в Школе был испорчен на корню. Я сначала плакала, свернувшись калачиком на супружеском ложе. И никакие уговоры не помогали успокоиться. А потом я просто лежала и боялась. В первую очередь себя саму. Я – мина замедленного действия. Одно неверное движение – и я могу уничтожить все. Из-за меня погибнут люди, которых я люблю. Надо было оставить меня в темном дворце, выслать на необитаемый остров, в пустыню.
– Юлочка! – Алекс не отходил от меня ни на шаг и вообще, возился, как с младенцем. – Мы обязательно найдем выход.
Найдем. А что до тех пор? Стихиями не пользоваться, за границы Школы не выходить, ни в какие неприятности не встревать, мужа из поля зрения не выпускать... по крайней мере, до начала занятий. Хорошо, что хоть дышать разрешили самостоятельно.
В ту ночь мне приснился только один сон.
Я стояла у края осеннего леса. Пахло прелой листвой, грибами и совсем чуть-чуть мокрыми еловыми шишками. Ветер легонько обдувал мое лицо и лениво играл с распущенными волосами. Я щурилась восходящему солнцу и дрожала от утренней прохлады, потому что из одежды на мне было незабываемое желтое платье. И выглядело оно именно так, как в тот день, когда я со зловещей улыбкой на губах, к неописуемому ужасу горничной, сжигала его в камине нашей гостиной в темном дворце.
– Миленькое платьице! – прозвучало за моей спиной, и я оглянулась. – Оно мне так понравилось, что я позволил себе маленькую вольность, слегка подправив твой образ.
Страж выглядел необычно. Серый балахон исчез, уступив место белой рубашке и черным брюкам для верховой езды, заправленным в высокие сапоги.
– Свой образ, я смотрю, ты тоже подправил, – я указала пальцем на его длинные рыжеватые волосы, выбивающиеся из-под черной банданы, которая ему удивительным образом шла. – На пирата похож, из книжки сказок моего старшего брата.
- Предыдущая
- 140/149
- Следующая
