Мечи с севера - Триз Генри - Страница 41
- Предыдущая
- 41/44
- Следующая
– Тихо, парни. Наши вернулись, так что нечего болтать. Пусть Харальд скажет. Ему есть что сказать.
– Други, я давно собираюсь убраться отсюда восвояси, – проговорил еще не отдышавшийся после долгого бега Харальд. – Уж больно здесь жарко, вконец можно облениться. Давайте распрощаемся с Миклагардом и отправимся на Русь.
Он обвел глазами размахивающих руками и орущих во все горло варягов. В чулане были восемьдесят лучших в варяжской гвардии воинов, и большинство из них были вооружены.
– Слушай, брат, у меня при аресте отобрали оружие и доспехи, – крикнул он Эйстейну. – Тут есть лишний топор и кольчуга?
Эйстейн спрыгнул с бочки, протиснулся сквозь толпу и вскоре вернулся со свертком в руках.
– Вот твои вещи, Харальд. Кто-то прошлой ночью бросил их нам через дверь и убежал. Вот тогда-то мы и решили, что тебя нет в живых.
– Молодцы вы! – проговорил Харальд, натягивая на себя бахтерец. – Целую ночь судили-рядили, да так ни на что и не решились!
– Ты же знаешь, без тебя мы что стадо без пастуха, – покачал головой Эйстейн. – Но теперь ты с нами, и мы на все готовы.
Отвлекшись на минуту от застежек, Харальд громко возгласил:
– Ну что же, волчата, первым делом возьмите причитающееся вам во дворце, а я покуда улажу кое-какие свои дела.
– Харальд, это не по закону, – заявил с каменным лицом Халльдор. – Варягам дозволяется разграбить дворец только в день, когда умрет базилевс. Это же вековая традиция.
По его лицу скользнула странная улыбка.
Харальд устремил на него холодный взор. Чуть помедлил с ответом, потом проговорил:
– Все будет по закону. Займитесь грабежом, «полота-сварвом», а об остальном я сам позабочусь.
Он повернулся и первым вышел из погреба. Варяги гурьбой устремились за ним, задевая на ходу украшавшие коридоры драпировки.
– Я уж давно положил глаз на одну икону, – заявил на бегу Ульв. – Такая в золотом окладе с синими и красными камушками.
– В часовне есть одна чаша с рубинами по верхнему краю, – отозвался Халльдор, – я все глядел на нее во время мессы. Если ее продать, то денег хватит на усадьбу в Сандгилле и три парусных лодки в придачу, чтобы промыслить рыбы в неурожайный год.
Выяснилось, что чуть ли не каждый из варягов уже присмотрел себе какую-нибудь вещицу.
– Послушай, Харальд, у этого Константина Мономаха был золотой посох. Человеку моих лет надо думать о будущем. Если увидишь где тот посох, принеси его мне, будь другом, – сказал Эйстейн.
Харальд молча кивнул.
Немногие попадавшиеся варягам на пути камерарии в высоких диадемах молча отступали в сторону, давая дорогу воинам. Никто из них и не подумал поднять тревогу: это было не их ума дело.
Вот и центральный внутренний дворик дворца с украшенным бронзовыми фигурами львов, окруженный пальмами фонтаном.
Когда варяги приблизились к большой часовне, Харальд знаком приказал им остановиться и скомандовал:
– За дело, ребята! Как протрублю в рог, собирайтесь в дворике у фонтана. И не набирайте больше, чем сможете унести, причем бегом. Побегать наверняка придется.
С этими словами он повернулся и ушел прочь от них в темный, украшенный роскошными красного цвета парчовыми драпировками коридор. Никто из варягов не последовал за ним: даже охваченные жаждой грабежа, они не решились войти в ту часть здания, где находились личные покои обитателей дворца, в основном, женщин. Дойдя до первой позолоченной двери, Харальд чуть помедлил, потом немного раздвинул тяжелые занавеси и заглянул внутрь. На низком диване с ножками в виде орлиных лап спала, раскинувшись, облаченная в кисейную ночную сорочку императрица Зоя, чем-то похожая во сне на большую кошку. Харальд поглядел на золотые браслеты у нее на руках, на жемчуга, которыми была обильно украшена ее дряблая шея, и по его лицу скользнула странная улыбка. «Вот мне и довелось увидеть спящую императрицу, – подумал он. – До чего же она сейчас беззащитна! Совсем как простые смертные». Когда же он дошел до следующей двери, улыбка сбежала у него с лица. Задержавшись лишь на мгновение, чтобы взглянуть на свой топор, он решительно распахнул бархатные занавеси и вошел.
За то время, что Харальд провел в этом покое, ничто не нарушило тишину в коридоре. Когда же он вышел, в руках у него был золотой посох базилевса.
– То-то Эйстейн порадуется! – сказал он.
Викинг двинулся дальше по коридору и вскоре остановился еще перед одной дверью, которая явно вела в покой попроще. Занавесь тут была не парчовая, а из вышитого полотна. Возле этой двери Харальд помедлил, как будто не мог решить, что делать. В конце концов, он все же раздвинул занавеси и вошел внутрь, оставив свой топор и базилевсов посох на полу в коридоре.
Комната была невелика, и большую часть ее занимала кровать с шелковым балдахином, на которой лежала, разметав по шелковым подушкам свои черные волосы, Мария Анастасия. Стоило Харальду войти в покой, как она открыла глаза, но пытаться убежать или звать на помощь не стала, хотя Харальд предполагал, что такое вполне может произойти. Мария не пошевелилась, даже головы не повернула в его сторону, только посмотрела на него темными глазищами и тихо проговорила:
– Ты рано встал сегодня, варяг.
Стоя у ее кровати, Харальд так же тихо ответил, теребя свою бороду:
– Сегодня у меня много дел. Спасибо, что дала мне возможность управиться с ними.
Царевна грустно улыбнулась:
– У всех много дел. Кроме меня. Меня же до самой старости ждут одни только молитвы да вышивание, вышивание да молитвы.
Харальд деликатно кашлянул и поискал глазами платье Марии.
– Брось ты о молитвах. Сегодня ночью ты уже помолилась на славу, во всяком случае, результат налицо. Теперь пойдем отсюда. Ты ведь не хочешь оставаться во дворце?
– Теперь, когда решительный момент настал, я сама не знаю, хочу ли уйти отсюда, – со слезами на глазах ответила она. – Когда казалось, что бежать невозможно, я каждую ночь грезила о том, чтобы убежать с тобой на вольный Север. Но теперь, когда такая возможность представилась, мне страшно. Вчера, после того как тебя увели в темницу, ко мне явился Патриарх и сказал, сурово так, что, оскорбив калифа и поставив тем самым под угрозу строительство Церкви Гроба Господня, я обрекаю себя на вечные муки, и лишь величайшее самоотречение позволит мне надеяться на спасение души.
Харальд отыскал, наконец, платье и дал его Марии.
– Я не патриот, и в таких делах мало смыслю, но по-моему, раз здесь тебе плохо, а в другом месте будет хорошо, почему бы тебе не попробовать спастись?
– Тебе легко говорить, ведь ты всегда поступал, как вздумается, – проговорила Мария, одеваясь. – Моя жизнь была совсем иной. Наверное, мне просто нужно, чтобы кто-нибудь принял решение за меня.
– Вот и отлично. Значит, решать мне. А я решил взять тебя с собой. Погружу тебя на корабль вместе с другой добычей. Может, я тебя продам в Киеве или, скажем, Полоцке, если, конечно, кто прельстится твоей стряпней. Согласна?
Произнося сию тираду, он улыбнулся, чтобы Мария, не дай Бог, не подумала, что он говорит всерьез. Потом он принялся рассматривать небольшую икону, которая висела на дальней стене комнаты. Икона была выполнена из расписной эмали и обильно украшена золотом. Харальд любовно погладил ее большим пальцем, размышляя о том, сколько монет можно выручить за нее в Новгороде.
– Можешь взять ее, если хочешь, – сказала подошедшая к нему Мария. – Мне эта икона никогда не нравилась. Она напоминает мне о бесконечных византийских молитвах и песнопениях. Прими ее в уплату за проезд на твоем корабле.
Обернувшись к царевне, Харальд увидел, что она улыбается. Заметил он и то, что она одета тепло, как раз для плавания на корабле.
– Мария, я глазам своим не верю. Еще минуту назад мне казалось, что ты вот-вот начнешь звать на помощь.
– Ты ведь принял за меня решение, Харальд, – рассмеялась она. – Перекинь меня через плечо, как прочую свою добычу, которую ты тут поминал, и вперед! Камерарии потом доложат, что меня украли.
- Предыдущая
- 41/44
- Следующая
