Впервые. Записки ведущего конструктора - Ивановский Олег - Страница 14

Но почему же здесь после такой тщательной подготовки в институте Муха выкинула фокус? Может быть, что-то в собачьей психологии еще не понято? Хорошо, если так проявилась Мухина индивидуальность. А вдруг причина глубже?

Кто-то из наших пошутил:

— А знаете, братцы, это от расстройства! Узнала Муха, что не ее утвердили для полета, не ей, с маленькими и не очень стройными ножками, а долговязой Лайке отдали предпочтение, вот и расстроилась…

— Так все-таки, Владимир Иванович, в чем дело?

— Ну, так вот, сразу я ответить не могу, надо разобраться…

«А станет ли уважающая себя собака есть космическую пищу? Есть ли у этой пищи хотя бы элементарный вкус? Отвечает ли она требованиям, ну, хотя бы таким, какие могут быть предъявлены невзыскательной собачьей натурой?»

Примерно такой была суть поставленных вопросов, на которые ответа не последовало. Мы, естественно, были людьми, не искушенными в вопросах космической гастрономии, и поэтому могли позволить себе высказать любые антинаучные предложения, вроде: «А не положить ли в эту пищу, хотя бы для запаха, хорошей колбаски?» Медики удивленно переглянулись. Помолчали. Но через минуту изрекли: «Попробовать стоит!» Помнится, спустя несколько лет, читая как-то один из журналов, я был приятно удивлен тем, что колбаса как компонент космической пищи для животных завоевала себе все права.

Подготовка продолжалась. 31 октября утром Лайку стали готовить к посадке в кабину. Она спокойно лежала на белом сверкающем столике. Лаборанты протерли ее кожу слабым раствором спирта, тщательно расчесали шерсть, а места выхода электродов, вживленных под кожу для регистрации кардиограммы, смазали йодом и припудрили стрептоцидом. На эти процедуры ушло два часа.

Наконец туалет закончен. Пришли Сергей Павлович, Константин Давыдович, с ними еще несколько человек. Предмет всеобщего внимания, конечно, Лайка. И вот в присутствии столь высокого собрания ее поместили в кабину.

Теперь проверка герметичности. Операция знакомая, на ПС проходили. Уверены были, что все будет в порядке.

Затянуты все болты крышки. Кабина опускается в барокамеру. Вакуумщики уже успели ее несколько модернизировать. Как раз против того места, где иллюминатор, в камере сделали окошко, герметично закрыли его толстым плексигласом. Теперь можно будет подсматривать за Лайкой.

Закрыта крышка барокамеры. Включен насос. Все вроде идет как положено. Прошло минут тридцать — сорок. И вдруг кто-то замечает, что Лайка дышит что-то уж очень часто, высунула язык, проявляет все признаки собачьего беспокойства. Неужели ей жарко? С чего бы это? Температура в камере не могла подняться… И вдруг кого-то надоумило:

— Братцы! Вокруг кабины вакуум? Вакуум. А он тепло проводит? Не проводит. Лайка тепло выделяет? Выделяет. Теплу есть куда уходить? Некуда!

К счастью, время проверки на герметичность истекало. Она-то была в порядке. Быстро открыли камеру, вынули кабину и тут же струей свежего воздуха из шланга стали обдувать ее стенки. Вскоре Лайка успокоилась.

Неподалеку, в зале монтажного корпуса, заканчивались последние проверки систем ракеты, радиопередатчиков, программного устройства, радиотелеметрической системы, приборов Сергея Николаевича Вернова.

Около часа ночи 1 ноября кабина с Лайкой на большом крюке крана медленно поплыла вверх. Руки монтажников бережно подхватили ее, закрепили. Надет головной защитный обтекатель. Ракета готова к отправке на старт.

Переезд Лайка перенесла прекрасно. Но медиков волновал вопрос: при работе регенерационной системы давление в кабине могло несколько возрасти. А лучше, чтобы к старту оно было нормальным, как в лаборатории. Как это сделать? Только одним способом — хотя бы ненадолго разгерметизировать кабину. В ней есть отверстие. Правда, оно герметично закрыто специальной винтовой пробкой. Но оно есть… Открывать его ни в коем случае не полагалось. А если все же открыть? Вопрос принципиальный. Им занялось руководство.

Открыть или не открыть? Герметичность проверена? Проверена. Вывернув пробку, мы ее нарушим? Нарушим. А как проверить потом, когда пробка будет на месте? Ракета на старте, кабина там — высоко под небесами. Не знаю, кто больше способствовал решению — или доказывавший его абсолютную необходимость Владимир Иванович, или же «дрогнувший» Сергей Павлович, но оно было таким: поручается лично ведущему конструктору и Юрию Силаеву, слесарю, под персональную особую и т. д. ответственность пробку вывернуть, а потом, когда это будет нужно, поставить на место.

И только тут стало понятно коварство медиков. Они буквально атаковали нас. Особенно старался Александр Дмитриевич.

— Ну, я очень прошу, — наседал он. — Давайте дадим Лайке попить!

— Александр Дмитриевич, побойся бога! Ты же знаешь, сколько хлопот было, чтобы вывернуть пробку, а теперь еще — попить!

Откровенно же говоря, очень хотелось хоть немного скрасить космический быт Лайки. Ведь третьи сутки она была без настоящей воды! Хотя медики и говорили, что вода содержится в пище, но про пищу мы кое-что уже знали. Ну что было делать? Сердца дрогнули. Александр Дмитриевич быстро разыскал большой шприц, — наполнил его водой, надел на него тоненькую резиновую трубочку, и мы поднялись к Лайкиной кабине.

Увидев сквозь иллюминатор знакомое лицо шефа, Лайка проявила все признаки собачьей радости. В пустую чашку кормушки Александр Дмитриевич через трубочку налил немного воды. Лайка попила и благодарно кивнула нам мокрым носом.

Доложили вниз по телефону, что отверстие в кабине открыто, все в порядке, представитель медицины считает, что можно закрывать. О том, что сверх программы проведена «особая операция», решили не докладывать. Это осталось нашим с Александром Дмитриевичем секретом.

Через минут пять получаем указание: «Пробку поставить на место, об исполнении доложить!» Юрий поправляет на себе комбинезон, вытирает руки (впрочем, совсем не грязные). Подчеркнуто серьезно смотрит в мою сторону. Дескать, особое поручение! Но глаза так и искрятся смехом. Мол, что же здесь особенного? И стоило ли руководству заниматься такой мелочью?

— Ладно, ладно! Давай работай!

— Есть работать! — и Юрий в течение минуты тщательно завернул и закрепил пробку.

Тридцатиминутная готовность. На наблюдательном пункте медики, испытатели, инженеры. Почти у всех бинокли. Ярко-белая свеча ракеты на фоне безоблачного голубого ноябрьского неба. Голос из репродукторов громкой связи: «Готовность десять минут… готовность пять минут…» Наконец — минута. И вот — подъем!

Первый раз видел я дневной старт. Прямо скажу: он показался мне менее эффектным, чем ночной. Но днем гораздо лучше видно всю ракету, видно, как она вначале плавно поднимается, как бы раздумывая, лететь или не лететь, затем набирает скорость, ложится на траекторию и уходит, уходит…

При разделении ступеней в небе появлялись красивые расходящиеся концентрические кольца. Говорили потом, что их видели в районе Алма-Аты и еще восточнее. Вероятно, это так, поскольку в Академию наук было прислано много писем с просьбой объяснить необычное небесное явление.

Лайка улетела. А мы бросились к телеметрическим станциям. Ведь там принимается радиотелеметрическая информация. Жива ли Лайка? Как она перенесла взлет, перегрузки, вибрации?

По дороге нам навстречу — «газик». Из него, высунувшись в дверцу и чуть не вываливаясь, машет Александр Дмитриевич. Он поднимает большой палец: все в порядке! Победа! Лайка жива!

Вскоре медики расшифровали первые строчки телеметрической информации. И очень довольный Владимир Иванович тут же доложил государственной комиссии и Сергею Павловичу о поведении Лайки, о ее состоянии на наиболее трудном с биологической точки зрения активном участке полета — при подъеме ракеты. На Лайку действовали перегрузки, далеко не равные привычным земным. А вибрации? А грохот двигателей?

Расшифровка информации показала, что вначале Лайка противостояла увеличивающемуся весу своего тела, двигалась. Но вскоре она уже не смогла бороться с навалившейся на нее силой. Ее прижало к полу кабины. Сразу после старта у Лайки возросла частота сердечных сокращений по сравнению с предстартовой примерно в 3 раза. Кардиограмма не показала болезненных признаков. Увеличилась и частота дыхания. Медики объясняли это тем, что от действия перегрузок движение грудной клетки стало затрудненным, отчего дыхание сделалось более поверхностным и частым. В общем же, подводя первые итоги, можно было сказать, что и взлет, и выход на орбиту Лайка перенесла удовлетворительно.