Впервые. Записки ведущего конструктора - Ивановский Олег - Страница 22

— Ну, конечно. Я ведь вам показал только идею, так сказать. А вам нужно изготовить несколько десятков штук таких антенн, испытать их как следует. С какой-нибудь организацией договориться о специальном прокате таких лент. Я вам подскажу, кто это может сделать. Ну, а остальное — просто, сделаете сами.

Так была найдена конструкция антенн, получивших название рулеточных. Потом они использовались на очень многих космических аппаратах — сначала на первых «Лунах», потом — на «Венерах» и «Марсах». На «Востоке» таких антенн было восемь. Их делают до сих пор и, наверное, еще многие годы будут применять в космических конструкциях.

Как в любом деле, и в нашем были скептики. Например, некоторые ни за что не хотели верить в то, что по сигналам бортового радио можно будет с нужной точностью определить траекторию ракеты. Скептики для того и скептики, чтобы сеять сомнения. Королев решил так: делать, чтоб комар носа не подточил, чтоб никаких ни у кого не было сомнений! Раз так, то нужно было что-то еще, что могло бы со всей очевидностью подтвердить радиоизмерения, убедить любого в их точности.

Кто бы это смог? Вот если бы астрономы… Астрономы — это астрономическая точность. Это авторитетно. Этому любой скептик поверит! Главный не один раз встречался в те дни с крупными астрономами. Но к сожалению, ракета не могла на расстояниях в 100–200 тысяч километров блеснуть звездочкой подходящей величины.

Можно было бы ее увидеть, если бы ее светимость, солнечные лучи, ею отраженные, усилить в несколько тысяч раз. В несколько тысяч… А как? Требовалось что-то… что-то… И вот это «что-то», по словам советского астрофизика Иосифа Самуиловича Шкловского, подсказала сама природа. Кометы… Их газовые хвосты, несмотря на огромную разреженность вещества, ярко светятся в солнечных лучах. Вычисления показали: нужно сделать так, чтобы ракета выпустила облако паров натрия, которые очень интенсивно рассеивают солнечный свет в желтых лучах. Это облако станет светиться, и его можно будет наблюдать в телескопы. Испарить надо всего около килограмма натрия. Всего! Искусственная комета на небе!

Итак — искусственная комета. Но идея, какой бы она ни была оригинальной и нужной, только идея. «Комету» надо было сделать, а перед тем, как сделать, разработать ее конструкцию, испытать. И опять — впервые, опять — вновь. Разве делал кто-нибудь и где-нибудь подобное?

К счастью, в жизни мы сталкиваемся не только со скептиками. Есть оптимисты, есть энтузиасты. Нашлись они и в одном из соседних с нашим конструкторских бюро. Вскоре там провели первые эксперименты. Вначале в КБ, а потом и на ракете, при одном из вертикальных пусков.

Конструкция искусственной кометы оказалась довольно простой: цилиндрический сосуд, внутри термит и натрий, электрическое запальное устройство. Если термит поджечь, то он будет испарять натрий. Но нужно было решить еще одну задачку. «Комету» надо зажечь. И зажечь, когда ракета улетит от Земли на 100 тысяч километров и обязательно ночью: днем «комету» не увидишь, как не увидишь и звезды. Как же это сделать? На последней ступени, где «комете» нашли место, никакой радиотехники нет. Команды с земли не подашь. Необходимо было какое-то автономное включающее устройство. Первое, что пришло в голову, — часовой механизм. Опыт по этой части, правда не очень богатый, был на втором спутнике. Но этот опыт, помимо прочего, показал, что применение часов в условиях невесомости — дело не простое.

Поехали в один из институтов, занимавшихся «часовыми» проблемами. Нас душевно принял главный инженер. Но его настроение сразу стало портиться, как только была изложена суть наших желаний.

— Э-э, товарищи, это дело нелегкое! Наша техника — штука сложная. Ее так просто не возьмешь. Космическая ракета, говорите? Ракета… Ракета… Да-а! — и он глубокомысленно умолк.

Молчали и мы. Несколько минут. Наконец главный инженер повернул в нашу сторону голову, склонил ее к левому плечу, прищурил глаз. Сигарета в уголке губ дымилась, казалось, сама по себе, этак равнодушно, независимо…

— Шестнадцать килограммов.

— Пуд?! — голос Глеба прозвучал так, словно он увидал ярко-красного крокодила.

— Не пуд, а шестнадцать килограммов. Наша техника — вещь тонкая, современная. Все должно быть очень надежно.

— Надежность — безусловно. Но поймите и нас. Откуда мы возьмем такой вес?

— В этом я вам помочь не могу. Шестнадцать килограммов. Ну, может быть, мы что-нибудь сумеем сэкономить, но малость, самую малость — граммы…

Обратно мы ехали разочарованные. Молчали.

— А что, если… — Глеб на минуту задумался. — Братцы, действительно, а что, если самим? Ведь сделали же наши ребята временник на третий спутник? Сделали. Неужели для «кометы» не сделают?

Временное устройство было спроектировано, изготовлено, испытано и установлено на ракету.

В этой «кометной» эпопее интересен еще один эпизод. Не так давно мне рассказал о нем Глеб Юрьевич. Встретились мы, разговорились о наших первых «Лунах». Зашла речь и о «комете».

— А я вот тебе расскажу, чего ты наверняка не знаешь. Ведь ты на космодром раньше улетел, «комету» Василий Кузьмич — помнишь такого? — вез в поезде.

— Ну и что? — мне ясно вспомнилась приземистая фигура инженера из соседнего конструкторского бюро, ярого энтузиаста «кометных» дел.

— А то, что внутри термит и натрий. Василий Кузьмич для контроля приспособил к корпусу «кометы» маленький манометр — давление внутри мерить. Если что-нибудь не так — давление повышаться станет. То и дело наклоняется под лавку и на манометр смотрит. Вначале все хорошо было, спокойно. Но на вторые сутки давление расти стало. И так до самого конца, до приезда, все подрастало и подрастало. Представляешь?

Ситуация представилась мне достаточно ярко. Правда, до какой величины давление доросло и почему, так и осталось тайной.

Компоновка «завязалась». У Людмилы Петровны — Милуни — концы сошлись с концами. Состав аппаратуры определился, веса утряслись. Проектные чертежи были рассмотрены и утверждены Королевым. В отделе у Голдырева полным ходом шла разработка конструкции. При взгляде издали она особой сложности не представляла.

Чертежи пошли в производство. Вначале — к технологам, потом — по цехам завода. На складе наших кооператоров, ведающих так называемыми кооперированными поставками, а иными словами, доставкой аппаратуры от смежных организаций, появились некоторые приборы. Они предназначались не для ракеты-носителя и много места не занимали.

В цехе у Владимира Семеновича началась сборка. А неподалеку, в ракетном цехе, было нелегко. Новая ступень рождалась с трудом. И на основной ракете требовались доработки. Ведь теперь в носовой ее части вместо спутника должна быть солидная ракетная ступень. С чьей-то легкой руки эту ступень назвали Еленой. Может быть, кому-то это имя было дорого, может, другая какая причина была. Говорили, правда, что имя это имеет прямую связь с назначением ступени — выводить станции на лунную дорогу, к Луне. А Луну древние греки называли Селена, что созвучно имени Елена. Так ли было, не знаю, не ручаюсь. Но ступень стала Еленой. Часто для сокращения называлась только одна первая буква. Так и говорили — блок «Е».

В конце концов и блок «Е», и наша «полезная нагрузка» приобрели законченный вид. И стали похожи на то, что несколько месяцев назад было тщательно вычерчено в проектном отделе у того самого СС, которому Сергей Павлович посылал свои «Заметки по носителю» — два листка бумаги, а в сущности, программу работ по созданию ракет для полетов к Луне, Марсу, Венере, — и в проектном отделе, где работал Глеб Юрьевич.

Окончена сборка. Начали испытания. Мы — в своем цехе, у Владимира Семеновича, а ракетчики — в своем, ракетном. Перед отправкой на космодром оставалось только одно — совместные испытания. Установили станцию на электрокар и тихонечко, осторожно поехали по межцеховым улицам и переулкам в ракетный цех: не везти же ракету к нам, в «космический»! Приехали. Стали скромненько в уголке, ждем своей очереди. Ребята, наши сборщики, посматривают по сторонам. Ракета — это интересно. Особенно, если не ракета, а ракетища.