208 избранных страниц - Трушкин Анатолий Алексе?евич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/31
• Следующая

Та корову продала, чтобы поминки справить, стол накрыла, поехали все в город за дядей Сережей. А он продышался в морге, вылез через окошко — домой скорее. Прибегает — никого нет, полон стол выпивки, а он три дня не евши, не пивши.

Ну, вот мы все и торопились на поминки дяди Колины — мало ли чего. Пришли — дяди Коли нет, слава богу. Стали поминать его добрым словом, чтобы ему на том свете было хорошо. Считается, что чем больше пьешь, чем тебе хуже, тем ему на том свете лучше.

Помянули, стали разъезжаться. Тут «на посошок» надо выпить — обычай такой. Если не выпьешь, до дома не доберешься, а если выпьешь, может, и доберешься.

Все выпили, дядя Петя не стал… он помер. Зеркало поднесли к губам — не понять, поднесли стакан водки — не берет… помер, значит.

Сразу мы выпили с горя! Сели родню ждать. Тут гроб привозят.

Погоди, это уже другая история. А та закончилась. Как говорится: с окончаньицем вас. Такой обычай у нас тоже есть.

У нас их много, хороших обычаев-то.

— Яви-илась не запылилась. Ах ты, гадина! Ах ты, дрянь! Что ж ты творишь, а?

— Чего?

— Ничего, да? Месяцами дома нету — ничего?! Ах ты, тварь беспутная! Ах ты, сучья дочь! Где тебя носит? Что тебе дома не сидится? Ты взгляни на себя — греху вцепиться не во что.

— Какая есть. Я что, нарочно такая?

— Лечись! Проверься сходи. Может, застудила что, может, глисты.

— Ха-а! Скажет тоже. У всех глисты, что ли?

— Ты мне про всех не говори, ты за себя отвечай. Где была-то?

— Где была, там меня уже нету.

— Да тебя нигде нету! Розыск объявили. А кто тебя сейчас опознает? Видим два раза в год.

— Будешь ругаться, вообще не приду никогда.

— Как — никогда?! А кто ругается? Я просто говорю… Господи, чего я такого сказала-то? Наоборот, спасибо, что пришла, всегда тебе рады все… дети особенно.

— А про глистов?

— Каких глистов? Будет тебе — послышалось. Да ты отдыхай, располагайся. Хорошо выглядишь, ей-богу!

— Кто?

— Ты. Поджарая такая стала, верткая — никак тебя не ухватишь, любо-дорого смотреть. Отдыхай. Я только на пять минут выйду — долги раздать, купить что-нибудь — и тут же назад. Дождись меня, хорошо?.. Обещаешь?.. Ей-богу?.. Я мигом!.. Нет, все-таки у ей глисты.

От судьбы никуда не уйдешь. Бесполезно. Даже не трепыхайся. Я с той весны как заболел, так и маюсь. Главное — заболел ни с чего вдруг… с крыльца упал выпивши… два раза. Видно, мне на роду так написано. Месяц не мог встать. Уж Клава, жена, сунулась к знахарю, а тот сам заболел!.. рожей. Сестра его сказала: рожей вроде. Заболел, поехал в город к врачам. Там спутали рожу с грыжей — и помер. Судьба, значит.

Кому что… Как говорится, кому сгореть, тот не утонет. Женька Попов три раза тонул, все откачивали его. Плавать не умеет, а из воды не выгонишь. И лезет все, где поглубже. Последний раз тоже с шурином ехали откуда-то на мотоцикле на Женькином.

— Давай искупаемся?

— Давай!

Он зашел по макушку и тонуть начал. Шурин тянет его к берегу за ноги — никак! Тот цепляется за дно… подбородком-то. Но вытащил все-таки. А уж он синий весь.

Повез в больницу, чтобы засвидетельствовали, а водит плохо. Как Женька плавает, так этот водит.

В столб врезался головой, перевернуло их. И из Женьки вся вода, как из кита, — мигом. Смеется сидит. Смотрит — шурин рядом сидит… не смеется что-то. Скорей его в люльку и обратно в больницу, шурин-то не в ту сторону поехал.

К реке стали спускаться, он тормозить, а тормоза на столбе остались. И в реку оба!

Женька тонуть, шурин вытащил его, начал откачивать — бесполезно, давай грузить на мотоцикл. Хорошо тут девочка какая-то с грибами шла, по ягоды ходила, позвала взрослых. А то бы они и катались туда-сюда, пока все столбы не пересчитали. Еще пересчитают — от судьбы не уйдешь.

Трофимов Колька как уж не хотел жениться — ему цыганка нагадала: от жены умрешь. А природа требоват!

Бывало, жена Галька к ночи ближе в окошко: Коля, Коля! А тот затаится, не идет — жить очень хотел.

Ну и довел ее! На нервах же все. Дергаться стала, опрокинула щи… как раз ему на то место, через которое смерть должна прийти… Ампутировали удачно. Вроде бы теперь живи, радуйся, бояться нечего. Нет, он скучать стал по ем и зачах.

И знал вот, а ничего сделать не смог. Судьба!

Меня осенью отпустило. Немного хоть раком стал ходить. Ну выпил, конечно, с выздоровлением бутылку, две ли. Пошел дров наколоть да топором-то по ноге себе… по пятке как-то. Как вот по пятке-то?!. Судьба, значит.

Кому чего.

Клюев этот… Мишка! Племянник. Их два Клюевых Мишки. Один дядя, другой — племянник. Оба Мишки… Дядя постарше, а тот помладше.

Вот который племянник повез мясо в город, бычка зарезал. Ну, встал на рынке, к нему подходят двое. Смуглые, он сказал — лица… не нашей национальности. Говорят не по-нашему, мясо не берут, на Мишку не смотрят. Потом вдруг:

— Гони сто тысяч!

За спасибо живешь. А у Мишки как раз в руках нога бычачья. Он в лоб копытом-то и дал одному. Тот брык — и свои отбросил. Ничего, оправдали Мишку. Денег много привез.

Тогда дядя скорей в город. Встал, где племянник сказал, торгует. Подходят двое, смотрит — смуглые… негры. Мясо не берут, говорят не по-нашему. Он ждать не стал! Берет ногу бычачью и копытом в лоб одному и другому.

Пять лет дали.

Вот и скажи, что не судьба. Одному так, другому так, хотя оба дядя с племянником.

Чему быть, того не миновать… Болею все. «Лечут они». Врач сказал: ни грамма нельзя, а то каюк тебе.

У нас граммами и не пили никогда, все стаканами. Вот так они лечут. Если не судьба, то и медицина не поможет.

Красота какая кругом, а?! Хоть не помирай совсем. Тополь вон какой!.. Твою мать, какая красота!.. Попозже осенью еще красивше станет.

Вон лесок! — и зеленым там, и желтым, и красным!.. Летом дубков там свалил штучек пять на сарай. Везу — лесничий навстречу.

— Стой!

— Чего?

— Штраф!

— За что?

Пришлось поить его. Выжрал все запасы, еще денег ему дал. А не дашь — хуже будет. «Не воруй!» А что ему будет, лесу? Растет и растет — такая красота.

Дерево разве понимает что-нибудь?.. Вряд ли… Хотя тут дурак один из соседней деревни стал сосну валить, и шишка сверху прямо в глаз ему — окривел. Баба от него на сторону стала бегать. Вот как хочешь, так и понимай… Она, правда, и раньше бегала.

А на холме, на холме-то красота какая!.. На ту сторону спустишься — луга заливные, заповедник где. Ой, красота! Памятник природе! Ни одной травки не сорви! — тюрьма сразу. Запах там! О-о-ой, не продохнешь. Густой такой! Прямо в ноздрю не пролазит.

В том году накосил там маленько. До сих пор сарай пахнет. Как мятой все равно! Не войдешь в сарай-то. Что ты! Зимой дошло до этого сена — и молоко пахнет! Веришь, нет? Твою мать! Баба опилась прямо молоком. Я ночью принюхался — и баба пахнет! Никогда так не пахла. Что значит заповедник.

А сады совхозные! Вот весной красота! Цветет все! Едешь днем, как в облаках. Сердце заходится от радости. Осенью ночью пойдешь яблоков наворовать — уже не та красота. Радости нету. Страх один, что схватят.

Красота у нас такая — смотришь, смотришь, все не насмотришься никак.

Неспроста это! Знак какой-то людям. Что-то хочет сказать природа. Мы понятия не имеем. Когда?! Свободной минуты нет… все работа да пьянство.

Такая красота кругом… Сгубит все гад, тогда только успокоится! Человек-то.

Откуда вот он взялся?.. От обезьяны? Говорят, от обезьяны. Они мне что-то не нравятся. Бесполезные животные. Ни шерсти с них, ни рогов… ничего… холодца и то не сделаешь. Рожи только корчит и вшей давит… Конечно, от обезьяны произошли. От кого еще?

• Предыдущая
• 21/31
• Следующая