Ставка больше, чем жизнь - Збых Анджей - Страница 3
- Предыдущая
- 3/60
- Следующая
— Ровно столько, чтобы заслужить уважение и доверие немецких офицеров. Если бы не фатальный исход мировой войны, может быть, мы служили бы с ними в одном полку. Уже тогда, как помню, в двенадцатом или тринадцатом году, многие просвещенные офицеры задумывались об объединении всех немцев под скипетром одного императора.
— И только нашему фюреру удалось сделать реальностью мечты ваших сослуживцев. Хотя вы ведь наполовину немец…
— Боюсь, — прервал его Вонсовский, — что я немец только на сорок девять процентов. Ибо сегодня в моих жилах течет не менее одного процента алкоголя. Извините, что прервал вас, господин Дибелиус.
— Глупости, Вонсовский. Вернемся к этому разговору еще не раз, даю вам слово. Вам еще предстоят беседы со мной.
Послышался все нарастающий шум моторов.
— Ну, наконец-то! — сказал Дибелиус. — Приехали. Еще минута — и вы, господин граф, потеряли бы терпение. — Энергичным движением он подхватил Вонсовского под руку.
Эсэсовец гауптштурмфюрер Адольф Лехсе вошел в дом, отряхиваясь от снега. Лицо Дибелиуса, до этого такое кроткое и добродушное, мгновенно изменилось.
— Теперь, дорогой мой Вонсовский, пройдем в вашу ванную комнату. — Штандартенфюрер расстегнул кобуру и вынул пистолет. — Пойдешь и ты, Лехсе, увидишь кое-что весьма любопытное.
К счастью, Дибелиус не заметил Франтишека, который выходил из кухни и вовремя сумел спрятаться в тени лестницы.
Дибелиус, подобно опытному цирковому фокуснику, медленно приближался к умывальнику. Плавным движением он потянул за край раковины.
— Что, удивлены, Вонсовский?
— Тайник? — Граф надел пенсне, удивленно, как будто бы не доверяя сам себе, подошел ближе.
— Вы как будто ничего не знаете?
— В охотничьем домике-я бываю редко. Мое постоянное местожительство в Варшаве. А старые дома всегда хранят какие-то забавные тайники.
— Конечно, конечно, — усмехнулся Дибелиус. — В особенности, если на этих банкнотах, — он достал из тайника и поднес банкноты к глазам Вонсовского, — стоит дата выпуска: 1938, 1939 и даже 1940 год. О! Какие же тайны хранят эти старые, редко используемые охотничьи домики!.. — Из пачки сигарет штандартенфюрер вытряхнул на ладонь, ролики микрофильма. — Правда, Вонсовский?
— Судя на глаз, здесь немало денег, — ответил Вонсовский, закуривая сигарету.
Но Дибелиус уже перестал играть.
— Бери его! — крикнул он и с силой толкнул Вонсовского к Лехсе, стоявшему в дверях ванной комнаты.
— Удивительный способ благодарить за гостеприимство. — Вонсовский стряхнул пепел с отворота пиджака. — Думаю, что я могу взять свою шубу?
— Замолчи! Я тебя еще поблагодарю. Старуха фон Эксендорф не поможет тебе.
— Конечно, — сказал Вонсовский. — Вы не дали мне возможности вовремя объяснить, что этой ванной пользуется прислуга, а моя — наверху.
Лехсе вдруг вспомнил про камердинера. Он с выхваченным из кобуры пистолетом бросился в кухню, но через минуту возвратился. Открытое настежь окно объяснило ему все.
— Сбежал, — сказал Лехсе, — и совсем недавно.
— Видимо, это Франтишек, — сказал Вонсовский. — Просто не верится. Тогда понятно, почему он сбежал. Неприятно мне, господин штандартенфюрер, что в моем доме находился человек…
— Замолчи! — процедил сквозь зубы Дибелиус. — Выясним все в Варшаве. — И, не глядя на Вонсовского, направился к выходу.
Два солдата из железнодорожной охраны, нагруженные добычей, отошли уже на порядочное расстояние от охотничьего домика.
— Посмотри, Хорст! — сказал низкорослый, показывая на слабый свет в окнах. — Господа между собой всегда договорятся. Как стал графом, так он теперь может быть даже и поляком.
Но высокий не поддержал разговора — был занят усмирением гуся, который хлопал крыльями, пытаясь вырваться из его рук, скрюченных от холода.
Оберет Рейнер дрожащими руками застегивал пуговицы кителя и громко ругал своего ординарца, толстого фельдфебеля, который возился с приготовлением утреннего кофе.
Рейнер подошел к окну, отодвинул штору. На темном зимнем небе еще блестели звезды. Старомодные часы на комоде, в стиле бидермейер (Рейнер «унаследовал» эту квартиру вместе с мебелью от какого-то адвоката, который был переселен в гетто), показывали без пятнадцати пять.
— Клаус, ты ленивая свинья!
— Так точно, господин оберет! — ответил ординарец. В руках он держал небольшой поднос с чашкой кофе и двумя пряниками. Из-под шинели, наброшенной на длинную ночную рубашку, выглядывали домашние туфли. — Могу быть свободен, господин полковник?
Свободен — это значит вернуться в теплую кровать в комнате для прислуги, за кухней, в то время как он, полковник Рейнер, из-за этого идиотского телефонного звонка и пьяного бреда обезумевшего Дибелиуса должен тащиться на другой конец города. Это займет не менее часа туда и обратно и около часа, чтобы добиться чего-нибудь вразумительного от штандартенфюрера, и времени на то, чтобы выспаться, совсем не будет.
— Нет, — проворчал он недовольно. — Хватит тебе спать, Клаус. Лучше почисти ковры, натри до блеска полы. Вернусь, все проверю.
— Так точно, — ответил Клаус без энтузиазма и переступил с ноги на ногу, как бы желая продемонстрировать, что с удовольствием бы пристукнул по-солдатски каблуками, если бы на ногах были сапоги, а не домашние туфли.
Обжигаясь, оберст выпил чашку черного кофе — заспанный Клаус забыл, как всегда, положить сгущенного молока.
«Видимо, от употребления моей порции молока он так и растолстел», — подумал Рейнер, спускаясь к машине. Около ворот, урча мотором, стоял его «мерседес». Шофер, не обращая внимания на приказ экономить бензин, прогревал мотор на полных оборотах.
Отрывисто бросив шоферу адрес — аллея Шуха, — Рейнер погрузился в мысли о том, что будет, если полученное четверть часа назад сообщение Дибелиуса окажется правдой, а не чудовищной шуткой штандартенфюрера. Его охватил ужас.
Взбегая на третий этаж по широкой мраморной лестнице особняка бывшего польского министерства вероисповедания и общественного просвещения, где размещались сейчас служба СД и окружная полиция, он еще надеялся, что все это чудовищное Недоразумение, следствие» неумеренного употребления спиртного в охотничьем домике. Но когда открыл дверь в приемную и встретился с холодным взглядом рыбьих глаз гауптштурмфюдера Лехсе, который даже не соизволил встать навстречу ему, полковнику, а только движением головы дал понять, что Дибелиус ожидает его в кабинете, Рейнер понял, что необходимо быть готовым к худшему.
Лицо штандартенфюрера Дибелиуса не предвещало ничего хорошего. Рейнер тяжело опустился в кожаное кресло, стоявшее около письменного стола.
— Ты сошел с ума, Дибелиус. Скажи, что это неправда, — тихо произнес Рейнер без особой надежды на подтверждение.
Дибелиус молча пододвинул к нему коробку с сигарами. Поднес огонь, чтобы Рейнер прикурил.
— Этого не может быть, — сказал Рейнер, чувствуя, как вдруг воротничок его мундира, сшитого по размеру, стал в одну минуту тесным. — Это не укладывается в голове.
— Однако же… — Через широкий письменный стол Дибелиус подал Рейнеру напечатанный на машинке лист: — Прочитай.
Это был протокол, составленный в довольно-таки лапидарном немецком стиле, с изложением всего случившегося в охотничьем домике Эдвина Вонсовского и подробным описанием ванной комнаты и ниши, обнаруженной за умывальником.
Рейнер, вынимая сигару изо рта, заметил, что его рука дрожит.
— Может быть, в самом деле это его камердинер?..
— Наши специалисты, — не дал ему закончить Дибелиус, — с полной уверенностью утверждают, что как на банкнотах, так и на эбонитовых кассетах микрофильма обнаружены отпечатки пальцев Вонсовского.
— Только его? — в изумлении спросил Рейнер.
— Нет, есть и другие. Но, к сожалению, не его камердинера. Я приказал взять отпечатки пальцев с графина и подноса. Правда, сам он успел сбежать, но я уже имею карточку для его опознания.
- Предыдущая
- 3/60
- Следующая