Сговор остолопов - Тул Джон Кеннеди - Страница 25

• Предыдущая
• 25/97
• Следующая

Мне пришлось по вкусу прибывать в контору на час позже, чем от меня ожидается. Следовательно, когда я действительно приезжаю, то приезжаю гораздо лучше отдохнувшим и освеженным и тем самым избегаю того первого унылого часа рабочего дня, за который мои по-прежнему вялые ощущения и тело превращают любое задание в епитимью. Я пришел к заключению, что с более поздним приездом работа, которую я выполняю, несет на себе печать гораздо лучшего качества.

Нововведение мое, связанное с ситематизацией документации, в данный момент вынуждено оставаться секретным, поскольку оно довольно-таки революционно, и я должен выяснить до конца, насколько оно эффективно. В теории же нововведение это — великолепно. Тем не менее, должен сказать, что хрупкие пожелтевшие листки бумаги в папках представляют собой пожарную угрозу. Более специальный аспект, который может оказаться и не применимым ко всем случаям, заключается в том, что папки мои, очевидно, служат приютом для разнообразных паразитов. Бубонная чума — вполне достойная участь в Средневековье; тем не менее, я полагаю, что подхватить чуму в нынешнем жутком столетии было бы просто смехотворно.

Сегодня на контору нашу, наконец, снизошла благодать в лице господина нашего и хозяина мистера Г.Леви. Если быть до конца честным, я обнаружил его довольно беспечным и равнодушным. Я привлек его внимание к табличке (Да, читатель, она, наконец, написана и вывешена; довольно великодержавная геральдическая лилия теперь придает ей дополнительную значимость.), но и это с его стороны вызвало не много интереса. Визит его был краток и отнюдь не деловит, но кто мы такие, чтобы сомневаться в мотивах этих гигантов коммерции, чьи капризы управляют ходом всей нашей нации. Со временем он осознает всю мою преданность его фирме, всю мою увлеченность делом. Пример мой, в свою очередь, может снова привести его к вере в «Штаны Леви».

Ла Трикси по-прежнему помалкивает, доказывая тем самым, что она гораздо мудрее, чем я полагал. Я подозреваю, что женщине этой известно очень многое, и что апатия ее — лишь фасад ее кажущегося презрения к «Штанам Леви». Понимать ее становится легче, когда она заговаривает о пенсии. Я обратил внимание, что ей нужна новая пара белых носков, поскольку нынешние уже довольно посерели. Быть может, в ближайшем будущем я презентую ей пару впитывающих белых атлетических носков; этот жест может растрогать ее и вывести на беседу. Ей, кажется, довольно-таки полюбилась моя зеленая шапочка, поскольку время от времени ей нравится надевать ее вместо своего целлулоидного козырька.

Как я уже сообщал вам в предыдущих частях моего повествования, я следовал примеру поэта Мильтона в том, что юность свою провел в затворничестве, медитации и учении ради того, чтобы совершенствовать искусство своего письма, как это сделал он; катаклизмическая невоздержанность моей матери вытолкнула меня в мир самым бесцеремонным образом; вся система моя до сих пор пребывает в состоянии непрерывной трансмутации. Следовательно, я по-прежнему в самой гуще процесса адаптации себя к напряженности рабочего мира. Как только система моя привыкнет к конторе, я предприму гигантский шаг и нанесу визит на фабрику — в самое взбудораженное сердце «Штанов Леви». До меня из-за фабричной двери доносилось больше, нежели легкое шипенье и рев, но нынешнее мое состояние, несколько обессиленное, в настоящий момент препятствует спуску в данный ад. Время от времени кто-нибудь из фабричных рабочих вваливается в контору с безграмотным прошением по какому-либо поводу (обычно — запой десятника, хронического пьяницы). Лишь только я снова обрету целостность, то навещу этот фабричный народ; у меня имеются глубокие и прочные убеждения касательно общественной работы. Я уверен, что, вероятно, смогу как-то помочь этим фабричным. Не выношу тех, кто трусит перед лицом социальной несправедливости. Я верю в дерзкую и сокрушительную преданность проблемам нашего времени.

Замечание об общественном здравии: Более чем единожды искал я укрытия в «Притании», привлеченный аттракционами каких-то техниколорных ужасов, заснятыми на пленку уродствами, являющимися оскорблением любых критериев вкуса и порядочности, многими роликами и катушками извращения и святотатства, что ошеломляли мой неверящий взор, шокировали мой девственный разум и запирали мне клапан.

Мать моя в настоящее время якшается с некими нежелательными элементами, пытающимися трансформировать ее в какого-то атлета, с растленными образчиками человечества, регулярно катающими кегельные шары по пути к забвению. Временами я нахожу собственное влачение успешной предпринимательской карьеры довольно болезненным при таких распрях, кои приходится претерпевать дома.

Замечание о здоровье: Сегодня днем клапан мой захлопнулся довольно яростно, стоило мистеру Гонзалесу попросить сложить ему столбик цифр. Когда он обратил внимание на то состояние, в которое повергла меня его просьба, он предусмотрительно сложил столбик сам. Я пытался не устраивать из этого сцены, но клапан мой оказался сильнее. Этот управляющий конторы, между прочим, может со временем стать страшным занудой.

До следующей встречи,

Дэррил, Ваш Рабочий Парнишка

Игнациус перечел только что написанное с удовольствием. «Дневник» таил в себе множество возможностей. Он мог бы стать современным, жизненным, подлинным документом проблем молодого человека. Наконец он закрыл папку и стал размышлять об ответе Мирне — о бичующей, неистовой атаке на все ее бытие и мировоззрение. Лучше подождать, пока он не посетит фабрику и не увидит, какие общественные действия там можно предпринять. Такую наглость нужно обуздывать как д о лжно; быть может, ему удастся сделать с фабричными рабочими нечто такое, от чего Мирна будет выглядеть реакционером в сфере общественной работы. Он должен доказать свое превосходство этой отвратительной распутнице.

Взяв в руки лютню, он решил на какой-то миг успокоить себя песней. Массивный язык его прокатился по усам в предвкушении и подготовке, и, перебирая струны, он запел:

— Заткнись! — заверещала мисс Энни из-за своих наглухо закрытых ставней.

— Да как вы смеете! — загромыхал в ответ Игнациус, раздирая собственные ставни и высовываясь темный холодный проулок. — Откройтесь. Как смеете вы таиться за этими ставнями?

В неистовстве он вбежал на кухню, наполнил водой горшок и метнулся обратно в комнату. Он только прицелился, чтобы окатить водой по-прежнему закрытые ставни мисс Энни, как на улице хлопнула дверца автомобиля. По проулку кто-то шел. Игнациус закрыл ставни и выключил свет, прислушиваясь, как мать с кем-то разговаривает. Проходя под его окном, патрульный Манкузо что-то произнес, а хриплый женский голос ответил:

— Похоже, все чисто, Ирэна. Света нету. Наверно, картину пошел смотреть.

Игнациус натянул куртку и выбежал в прихожую, к передней двери как раз, когда они открывали дверь кухни. Он спустился по ступенькам и увидел перед домом белый «рэмблер» патрульного Манкузо. С большим трудом Игнациус нагнулся и ткнул пальцем в клапан одной из покрышек, подождал, пока не перестанет шипеть и низ покрышки не растечется блином по кирпичам канавы. Затем прошел на задний двор своего дома по проулку, широкому ровно настолько, чтобы его туловище протиснулось.

В кухне ярко горел свет, и через закрытое окно он слышал дешевенькое радио матери. Игнациус тихо поднялся по ступенькам и заглянул в закопченное стекло задней двери. Мать и патрульный Манкузо сидели за столом за почти полной пинтой «Прежних Времен». Патрульный выглядел подавленнее обычного, однако миссис Райлли притопывала ногой по линолеуму и робко посмеивалась над тем, что наблюдала посередине комнаты. Коренастая женщина с седыми волосами в мелких завитушках танцевала на линолеуме одна, потряхивая маятниками грудей, болтавшимися под белой спортивной блузкой. Ее туфли для кегельбана решительно топотали по полу, перемещая раскачивавшиеся груди и вихлявшие бедра взад и вперед между столом и печкой.

• Предыдущая
• 25/97
• Следующая