Выбери любимый жанр

Сговор остолопов - Тул Джон Кеннеди - Страница 31


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

31

Вместе с тем, я не желаю созерцать ужасное зрелище того, как негры возвышаются до среднего класса. Я расцениваю это движение величайшим оскорблением их цельности как народа. Однако, я уже начинаю говорить, как Бирды [Чарлз Остин (1874-1948) и его супруга Мэри Риттер (1876-1958) Бирды — американские историки, исследовавшие экономические аспекты событий американской истории в таких трудах, как «Экономическая интерпретация Конституции» (1913) и «Подъем американской цивилизации» (первый том — 1927).] и Паррингтоны [Вернон Луис Паррингтон (1871-1929) — американский историк литературы и философ, главный образом известный трехтомным трудом «Основные течения американской мысли» (1927-1930).], и скоро совершенно забуду «Штаны Леви», мою коммерческую музу в данных трудах. На будущее проект мог бы стать социальной историей Соединенных Штатов с моей точки зрения; если «Дневник рабочего парнишки» на книжных прилавках постигнет успех, я, быть может, своим пером отражу подобие нашей нации целиком. Нация наша требует пристального рассмотрения совершенно незинтересованного наблюдателя, подобного вашему Рабочему Парнишке, и у меня в архивах уже имеется достаточно солидная коллекция заметок и пометок, оценивающих всю современную сцену и сообщающих ей перспективу.

Поспешим же на крыльях прозы обратно к фабрике и ее народу, побудившего меня к столь обширному отступлению. Как я уже сообщил вам, меня только что подняли с пола, причем представление мое с последовавшим за ним кунштюком послужили источником неимоверного ощущения товарищества. Я поблагодарил их сердечно, а они тем временем весьма заботливо вопрошали у меня с акцентами, свойственными английскому языку семнадцатого века, о моем состоянии. Я при падении не пострадал, а поскольку гордыня — Смертный Грех, которого я, в общем и целом, тщательно избегаю, то абсолютно никакого урона нанесено мне не было.

Затем я расспросил их о фабрике, ибо это и явилось причиной моего визита. Казалось, они довольно-таки жаждут поговорить со мной и даже весьма заинтересованы мною как личностью. Очевидно, что томительные часы, проводимые между раскроечных столов, делают каждого посетителя вдвойне желанным. Мы живо болтали, хотя рабочие в целом о работе говорили уклончиво. На самом деле, казалось, больше всего остального их интересую я; меня не беспокоили знаки их внимания, и я парировал все их вопросы блаженно, пока те, в конце концов, не стали слишком личными. Некоторые из тех, кто время от времени забредал в контору, задавали целенаправленные вопросы о распятии и сопутствующих ему украшениях; одна настойчивая дама попросила разрешения (которое, разумеется, было предоставлено) время отвремени собирать вокруг распятия некоторых своих собратьев и петь спиричуэлы. (Я питаю отвращение к спиричуэлам и всем этим смертоносным кальвинистским гимнам девятнадцатого века, однако с готовностью согласился страдать, жертвуя своими барабанными перепонками такой атаке, если припев-другой сделают этих рабочих счастливыми.) Когда же я начал расспрашивать их о заработной плате, то обнаружил, что конверт со средней еженедельной суммой содержит менее тридцати ($30) долларов. Мое взвешенное мнение заключается в том, что в смысле заработной платы кто-то заслуживает гораздо большего только лишь за то, что остается в таком месте, как фабрика вообще, на пять дней в неделю, а в особенности если фабрика — такая, как фабрика «Штанов Леви», где протекающая крыша грозит обрушиться в любой момент. И кто знает? У этих людей, возможно, есть занятия и получше, чем слоняться без толку по «Штанам Леви», — например, сочинять композиции джаза, или создавать новые танцы, или делать то, что бы они там ни делали с такой легкостью. Не удивительно, что на фабрике царит такая апатия. Но все равно невероятно, чтобы такое несоответствие между хандрой производственной линии и лихорадочной суетой конторы могло гнездиться в одной груди («Штанов Леви»). Будь я одним из фабричных рабочих (а я, возможно, составил бы довольно крупный и устрашающий экземпляр, как я говорил ранее), я бы уже давно взял приступом контору и потребовал приличной зарплаты.

Здесь я должен сделать одно замечание. Бесцельно посещая старшие классы средней школы, однажды в кофейне я познакомился с некоей мисс Мирной Минкофф, тоже старшеклассницей, громогласной неприятной девой из Бронкса. Этот знаток из мира Народных Сборищ был привлечен к столику, за которым я вершил свой суд одной лишь неповторимостью и магнетизмом собственного бытия. Как только великолепие и оригинальность моего мировоззрения стали очевидны через посредство беседы, распутница Минкофф принялась атаковать меня на всех уровнях, в одном месте даже пнув меня под столом довольно энергично. Я и очаровывал, и смущал ее одновременно; иными словами, я был для нее чересчур. Провинциальная узость и ограниченность интересов гетто города Готама [Нью-Йорк. Это прозвище ввели и популяризовали Вашингтон Ирвинг и несколько его соавторов в серии сатирических очерков «Салмагунди» (1807-1808).] не подготовила ее к уникальности Вашего Рабочего Паренька. Мирна, видите ли, искренне полагала, что все человеческие существа, проживающие к югу и западу от реки Гудзон, — неграмотные ковбои или же — что еще хуже — Белые Протестанты, тот класс человеческих существ, который как группа специализируется в невежестве, жестокости и пытках. (Я в особенности не горю желанием защищать Белых Протестантов; я сам их не очень долюбливаю.)

Вскоре брутальная манера поведения Мирны в обществе отпугнула всех моих придворных от столика, и мы были оставлены наедине — с остывшим кофе и пылкими словами. Когда я оказался неспособен согласиться с ее ослиным ревом и детским лепетом, она сообщила мне, что я, во всей видимости, — антисемит. Ее логика представляла собой смесь полуправд и клише, ее мировоззрение — кашу ложных представлений, извлеченных из истории нашей нации, написанной с перспективы тоннеля метрополитена. Она зарылась в свой огромный черный саквояж и обрушила на меня (почти буквально) засаленные экземпляры «Мужчин и Масс», «Ну же!», «Прорванных Баррикад», «Всплеска», «Отвращения» и различных манифестов и памфлетов, имеющих отношение к организациям, самым рьяным активистом которых она являлась: Студенты за Свободу, Молодежь за Секс, Черные Мусульмане, Друзья Латвии, Дети за Смешанные Браки, Советы Белых Граждан. Мирна, как видите, была ужасно ангажирована своим обществом; я же, с другой стороны, будучи старше и мудрее, им дезангажирован.

Ей удалось выманить довольно много денег у своего отца, чтобы уехать и поступить в колледж с целью посмотреть, как это — «там, снаружи». К несчастью, обнаружила она — меня. Травма нашей первоначальной встречи вскормила наш мазохизм друг друга и привела к некоторым образом (платоническому) роману. (Мирна решительно мазохистка. Счастлива она лишь тогда, когда полицейская овчарка вонзает клыки в ее черные лосины, или когда ее тащат ногами вперед по ступенькам с какого-нибудь слушания в Сенате.) Должен признать, я всегда подозревал, что Мирна заинтересована во мне сенсуально; мое прижимистое отношение к сексу интригует ее; в каком-то смысле я стал для нее еще одним проектом — некоторым образом. Мне, вместе с тем, удалось отразить все ее попытки штурма замка моего тела и разума. Поскольку и Мирна, и я повергали в смятение прочих студентов, пребывая порознь, то став парой, мы сбивали их с толку вдвойне — всех этих улыбчивых южан с куриными мозгами, которые, за редкими исключениями, и составляют наше студенчество. Общежитские слухи, насколько я понимаю, связывали нас с нею в совершенно невыразимо порочных интригах.

Панацея Мирны для всего — от рухнувших арок до депрессии — это секс. Она пропагандировала эту философию паре южных красоток, которых взяла под свое крылышко, чтобы отремонтировать их отсталый разум, с гибельным эффектом. Прислушавшись к советам Мирны, с охотной помощью различных молодых людей одна из симпатичных простушек пережила нервный срыв, другая безуспешно попыталась перерезать себе вены разбитой бутылкой от кока-колы. Объяснение Мирны свелось к тому, что обе девушки оказались для начала слишком реакционны, а после этого она с новым рвением продолжила свои проповеди секса в каждом классе и каждой пиццерии, едва не подвергшись изнасилованию уборщиком Корпуса Общественных Наук. Я тем временем пытался наставить ее на путь истинный.

31
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело