Сговор остолопов - Тул Джон Кеннеди - Страница 62

• Предыдущая
• 62/97
• Следующая

— Ох, боже мой, — рассмеялся молодой человек чередой веселых детских смешочков, от которых затрясся весь его пушистый пиджачок. — Вы в самом деле душевнобольной, правда?

— Как вы смеете! — завопил Игнациус. Он отцепил абордажную саблю и начал колотить молодого человека по икрам своим пластмассовым оружием. Тот захихикал и затанцевал перед Игнациусом, уворачиваясь от ударов, — его грациозные телодвижения сильно мешали точности попаданий. Наконец, он перепрыгнул на другую сторону Переулка и оттуда помахал Игнациусу ручкой. Игнациус схватил свой слоновий спог пустынной модели и запустил им в выписывавшую пируэты фигурку.

— Ой, — пискнул молодой человек. Сапог он поймал и отправил обратно. Тот заехал владельцу прямо в физиономию.

— О, мой Бог! Меня обезобразили!

— Заткнитесь.

— Я легко могу привлечь вас за вооруженное нападение.

— На вашем месте я бы держался от полиции как можно дальше. Как вы думаете, что они скажут при виде подобного наряда — «Радуйся, Мария»? И меня к тому же за нападение привлекать? Давайте будем немножко реалистами. Меня удивляет, как вам вообще позволяют тут разгуливать в этом костюме гадалки. — Молодой человек щелкнул зажигалкой, прикурил «Сэлем» и снова щелкнул крышечкой. — К тому же — босиком и с игрушечной сабелькой? Да вы никак смеетесь надо мной?

— Полиция поверит всему, что бы я им ни рассказал.

— Сделайте одолжение.

— Вас могут запереть на несколько лет.

— Ох, да вы в самом деле с луны свалились.

— Ну что ж, я определенно не обязан сидеть тут и выслушивать вас, — подытожил Игнациус, натягивая свои замшевые сапоги.

— О-о! — довольно заверещал молодой человек. — Какое у вас лицо! Как у Бетт Дэйвис [Рут Элизабет Дэйвис (1908-1989) — американская актриса театра и кино, популярная в 1930-40-х годах, после чего снималась только в характерных ролях.] с несварением желудка.

— Не смейте ко мне обращаться, дегенерат. Ступайте играть со своими маленькими дружками. Я уверен, что Квартал просто кишит ими.

— Как поживает ваша дражайшая маменька?

— Я не желаю слышать, как это святое имя слетает с ваших декадентских губ.

— Ну, поскольку оно уже слетело, — с нею все в порядке? Такая милая, такая дорогуша эта женщина, такая неиспорченная. Вам очень повезло.

— Я не стану обсуждать ее с вами.

— Если вам этого угодно, пожалуйста. Я просто надеюсь, что она не знает, как вы тут скачете по улицам наподобие венгерской Жанны д'Арк. Эта сережка в ухе. Такая мадьярская.

— Если вам хочется такой же костюм, сходите и купите, — ответил Игнациус. — А меня оставьте в покое.

— Я убежден, что таких вещей не купить нигде. О, но на вечеринке он произведет настоящий фурор.

— Я подозреваю, что вечеринки, которые вы посещаете, должны быть подлинными видениями апокалипсиса. Я знал, что наше общество к этому придет. Через несколько лет вы и ваши друзья, вероятно, захватите в стране власть.

— О, а мы так и собираемся, — с жизнерадостной улыбкой ответил молодой человек. — У нас есть связи в высших сферах. Для вас это станет сюрпризом.

— Нет, не станет. Хросвита могла бы предсказать это очень давно.

— А это еще кто такая?

— Средневековая монахиня-сивилла. Она направляет меня по жизни.

— О, вы поистине изумительны, — возликовал молодой человек. — И хотя я думал, что это уже невозможно, но вы набрали вес. Вы где-нибудь вообще заканчиваетесь? В вашей тучности есть что-то невероятно безвкусное.

Игнациус поднялся на ноги и ткнул молодого человека в грудь пластмассовой абордажной саблей.

— Вот вам, дохлятина! — вскричал он, вонзая саблю в кашемировый свитер. Ее кончик сломался и упал на брусчатку.

— Ой, матушки, — взвизгнул молодой человек. — Вы же мне свитер порвете, псих ненормальный.

В Переулке члены женской художественной гильдии снимали с ограды свои картины и складывали алюминиевые садовые стульчики, точно арабы, готовые незаметно слинять. Их ежегодная выставка на открытом воздухе пошла прахом.

— Я — карающий меч вкуса и пристойности, — орал Игнациус. Пока он кромсал свитер своим сломанным оружием, дамы ринулись из Переулка в сторону Королевской улицы. Несколько отставших в панике хватались за свои магнолии и камелии.

— И зачем я только остановился с вами поговорить, маньяк? — запыхавшись, злобно шептал молодой человек. — Это же мой самый лучший свитер.

— Курва! — голосил Игнациус, царапая молодому человеку грудь абордажной саблей.

— Ох, ну какой же ужас.

Он попытался сбежать, но Игнациус крепко держал его за плечо свободной рукой. Тогда, продев палец в серьгу Игнациуса, молодой человек дернул и выдохнул:

— Бросайте сабельку!

— Боже мой! — Игнациус выронил саблю на брусчатку. — У меня, наверное, ухо сломано.

Молодой человек отпустил серьгу.

— Ну, всё, вы переступили черту! — ныл, пуская слюни, Игнациус. — Теперь вы будете гнить в федеральной тюрьме весь остаток своей жизни.

— Вы только взгляните, что вы сделали с моим свитером, омерзительное чудовище.

— Только такую вычурную дохлятину, как вы, и можно увидеть в таком недоношенном свитере, как ваш. Должен же быть у вас какой-то стыд или хотя бы вкус в платье.

— Вы ужасное существо. Вы огромная тварь.

— Мне, вероятно, придется провести несколько лет в Клинике Глаза, Уха, Горла и Носа, чтобы мне его вылечили, — продолжал скулить Игнациус, ощупывая ухо. — Можете рассчитывать на то, что вам каждый месяц будут приходить довольно-таки ошеломляющие медицинские счета. Мой корпус адвокатов выйдет на вас утром, где бы вы ни занимались своей сомнительной деятельностью. Я предупрежу их заранее, что они могут увидеть и услышать все, что угодно. Все они — блистательные юристы, столпы общества, аристократические креольские интеллигенты, чьи познания в более скрытых от глаз формах жизнедеятельности довольно ограниченны. Они даже могут отказаться от встречи с вами. Нанести вам визит могут отправить значительно менее солидного представителя, какого-нибудь младшего партнера, взятого в услужение из сострадания.

— Вы ужасное, кошмарное животное.

— Тем не менее, чтобы избавить вас от тревоги ожидания этой фаланги светил законности в паутине ваших апартаментов, я снизойду до принятия мирного урегулирования вопроса прямо сейчас, если желаете. Пяти или шести долларов будет достаточно.

— Свитер стоил мне сорок, — ответил молодой человек. Он общупал участок, подпорченный саблей. — Вы готовы за него мне заплатить?

— Разумеется, нет. Я никогда не вступаю в препирательства с нищебродами.

— Я легко могу подать на вас в суд.

— Возможно, нам обоим следует отказаться от мысли прибегнуть к судебному вмешательству. Такое благоприятное событие, как судебный процесс, вас, вероятно, увлечет настолько, что вы появитесь в тиаре и вечернем платье. Старенький судья довольно сильно смутится. Нас обоих, вне всякого сомнения, признают виновными по какому-нибудь сфабрикованному обвинению.

— Вы тошнотворный зверюга.

— Почему бы вам не убраться восвояси, чтобы отдать должное какой-либо сомнительной забаве, привлекающей вас? — сквозь отрыжку промолвил Игнациус. — Посмотрите, по улице Шартр дрейфует какой-то матрос. Он выглядит довольно одиноким.

Молодой человек бросил взгляд в тот конец Переулка, который выходил на улицу Шартр.

— Ах, этот, — пнроцедил он. — Это всего лишь Тимми.

— Тимми? — рассерженно переспросил Игнациус. — Вы с ним знакомы?

— Конечно. — В голосе молодого человека звучала тяжелая скука. — Один из моих дражайших, старейших друзей. И вовсе никакой он не матрос.

— Что? — громыхнул Игнациус. — Уж не хотите ли вы сказать, что эта личность выдает себя за служащего вооруженных сил этой страны?

— Это еще не все, за кого он себя выдает.

— Это крайне серьезно. — Игнациус нахмурился, и красное сатиновое кашне на его охотничьей шапочке съехало вниз. — Каждый солдат и матрос, которого мы видим, может оказаться каким-нибудь замаскированным спятившим декадентом. Бог мой! Мы все ведь можем оказаться в тенетах какого-то ужасного заговора. Я знал — нечто подобное может произойти. Соединенные Штаты, вероятно, совершенно беззащитны!

• Предыдущая
• 62/97
• Следующая