Двести тысяч золотом - Веденеев Василий Владимирович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/88
• Следующая

Ай Цину было приказано не спускать с Аллена глаз, повсюду следуя за ним тенью, а как только запахнет золотыми долларами, немедленно сообщить об этом Жао через надежного человека, который тоже примкнул к каравану. Естественно, «надежный человек» ничего не знал об истинной причине путешествия Аллена и Цина в компании купцов.

Сейчас Аллен лежит в могиле, «надежный человек» убит при обстреле каравана с самолета, купцы тоже погибли, а Цин сидит здесь, в фанзе… Не верить его рассказу? Но зачем Цину лгать? Он же знает, какова расплата за обман, и побоится плести небылицы.

Жао хлопнул в ладоши, его телохранитель Чжоу внес поднос с чайниками, полными вина.

— Проследи, чтобы нас не беспокоили, — велел Быстрорукий.

Подав один чайник Цину, бывший полицейский припал губами к носику другого и сделал добрый глоток. Отличное вино. Теперь закурить сигарету. Теплая волна, поднимаясь от желудка, растекается по телу, а табачный дым будоражит мозг, помогая отыскать единственно верное решение.

— Ты думаешь, Аллен открыл им тайну? — потягивая из чайника вино, нарушил молчание Жао.

— Видимо, да, — откликнулся Цин.

— Эти двое едут по старой дороге?

— Да. Им теперь некуда свернуть. Я хорошо знаю здешние места. К вечеру они достигнут ущелья Желтых скал и наверняка останутся там до утра: сейчас неспокойно вокруг.

— Интересно, почему европейца везут связанным? — пуская кольца дыма, протянул Жао. — Впрочем, мы скороэто узнаем. Собирайся, поедем за ними.

— Боишься, что они сумеют скрыться? — вскочил Цин.

— Куда им деваться! — усмехнулся Быстрорукий. — Вокруг мои люди, а за ущельем Желтых скал выставлен дозор: я не люблю, когда меня застают врасплох. Понимаешь, мне не терпится взглянуть на парней, решивших заграбастать наследство Аллена, не имея на такую милость судьбы никаких прав.

— Конвоир вооружен, — напомнил Цин.

— Ерунда! — отмахнулся Жао.

— Но они ведь нужны тебе живыми.

— Что ты предлагаешь? — обернулся к нему бывший полицейский.

— Дождаться ночи, — почтительно поклонился Ай Цин.

— Мое нетерпение сильнее осторожности. Я хочу идти за ними по пятам, как тигр за добычей. — Жао приоткрыл дверь и крикнул: — Чжоу, вели седлать лошадей!

Когда начало смеркаться, Фын решил устроить привал. Кони устали, взмокли и сейчас едва тащились, тяжело поводя боками. Остановив повозку, китаец выпряг их, стреножил и пустил пастись на чахлой траве, кустиками росшей у подножия скал. Потом он выволок Руднева и, привалив его к грязному колесу, отправился за топливом для костра.

Лежа на боку, Саша осмотрелся. Ночевать предстояло в длинном узком ущелье, зажатом между высокими желтоватыми скалами, зубчатые вершины которых четко вырисовывались на фоне неба. Мрачноватое место, неуютное какое-то, навевающее тоску и смутную тревогу. Около нагретых за день палящим солнцем камней стайками вилась мелкая мошкара, высоко над головой робко мерцала первая звезда, порывами налетал шальной ветер, скручивал в маленькие смерчи сор и пыль, гнал их в глубину ущелья и возвращался, чтобы вновь улететь прочь.

Пришел Фын, бросил возле небольшого валуна кучу нарубленных ножом корявых веток, сорвал пук сухой травы и высек огонь. Вскоре запылал маленький костер.

Китаец вытащил из повозки треножник, котелок и мешочки с припасами. Налил в котелок воды и, пристроив его на треножнике над костром, отмерил немного риса.

— Тебя кормить не буду, — помешивая щепкой закипавшую воду, ухмыльнулся Фын. — Нечего зря добро переводить.

— Корми не корми, все равно я ничего не скажу, — буркнул Руднев.

— Скажешь, куда денешься. — Бандит высыпал в котелок рис и отряхнул ладони. — Заставить упрямого говорить совсем нетрудно. Есть много способов. Огонь, например. Больно он жжет, ох, и больно! Потерпишь, пока сил хватит, а там все и выложишь — лишь бы перестали пытать. Не ты первый, не ты последний. Так что не сомневайся — скажешь.

— А если нечего?

— Что нечего? — недоуменно оглянулся Фын.

— Да сказать нечего.

— Как это нечего? — непритворно удивился бандит. — Ты же сам сболтнул, что без тебя золота не найти. Неужели надеялся, что я возьму тебя в долю? Это же надо быть таким идиотом! Зачем делиться, если я могу получить все? Целое всегда больше половины.

Выкурив трубку, Фын принялся есть. Саша глотал тягучую голодную слюну, с трудом ворочая языком. Мучительно хотелось пить, руки и ноги затекли и уже не чувствовали впившейся в них веревки. Плохи дела: вряд ли удастся освободиться от пут, а если вдруг и появится такой шанс, то нарушенное кровообращение долго не восстановится. Да нет, ничего у него не получится. Фын вооружен и является полновластным хозяином положения: в этом безлюдном месте может делать со связанным пленником все, что захочет. Видно, судьба такая выпала — умереть на чужой земле от руки бандита… Спасти может только чудо… Однако за время странствий Руднев чудес что-то не видел. Люди попадались всякие: хорошие и не очень, добрые и злые, щедрые и жадные, разных рас и вероисповеданий, с разным цветом кожи и глаз, но среди них не было чудотворцев. Где они, чудеса?.. Разве что в сказках…

Кончив есть, Фын подбросил веток в огонь и снова вытащил трубку. Неспешно набив ее табаком, прикурил от уголька.

— Ну, время раздумий подходит к концу, — выпуская кольца дыма, сказал бандит. — Видишь, на небе зажглись первые звезды, близится ночь, за долгий день мы оба смертельно устали и надо хорошо отдохнуть. Скажи все и с легкой душой отправляйся на вечный покой, а я лягу спать. Высплюсь и утром проснусь с надеждой на богатство. Неплохо, верно?.. Ну, что решил — будешь говорить или тебе охота помучиться?

Руднев молчал. К чему слова? Что они для Фына? Сейчас бандит куражится, распаляя себя и стараясь запугать и подчинить своей воле пленника. Быть может, сказать ему?.. Иного выхода вроде бы не предвидится…

— Странные люди эти белые, — продолжал разглагольствовать китаец. — Нет бы спокойно переселиться к предкам! А они хотят перед смертью помучиться. И ты такой же. Ведь молчи не молчи, а до зари все равно не доживешь.

Не дождавшись ответа, он выбил из трубки пепел, подошел к костру и, достав нож, сунул лезвие в огонь.

— Полежи, бок-гуй. Придется немного подождать, пока железо раскалится докрасна. Выбирай, с чего мы начнем — с глаз, что ли? Или сначала займемся пальцами ног? Кстати, соски на груди очень чувствительны не только у женщин. Можно и что-нибудь другое придумать. Знаешь, сколько таких мест на человеческом теле? Прикоснешься к ним раскаленным железом и вмиг узнаешь самые сокровенные тайны.

Незаметно в ущелье сгустилась темнота, разрываемая лишь слабым, колеблющимся светом костерка. На лицо склонившегося над огнем Фына падали красноватые отблески, и от этого оно казалось жутковатой ритуальной маской, раскрашенной в зловещие черно-багровые цвета. Бандит выхватил из костра нож и показал сжавшемуся от ужаса Рудневу ярко рдеющую точку на конце клинка.

— Здесь никто не услышит, как ты завоешь от боли, — медленно приближаясь к связанному пленнику, усмехнулся Фын. — Последний раз спрашиваю: что ты выбираешь?

Наклонившись над Сашей, китаец провел кончиком ножа около его губ, заставив почувствовать нестерпимый жар и запах раскаленного металла.

— Говори, говори, — словно заклиная, шептал он, все ближе поднося нож к щеке замершего пленника.

Внезапно Фын выпрямился и обернулся. Руднев не поверил своим глазам: в кругу света, отбрасываемого костром, стоял китаец в темной куртке и широких шароварах, заправленных в мягкие сапоги. Он пристально смотрел на Фына, потерявшего от изумления дар речи. Откуда взялся этот человек, как сумел неслышно подобраться? Вероятно, занятый смертельной игрой бандит и его скованный ужасом пленник не услышали крадущихся шагов.

Фын поудобнее перехватил рукоять ножа, на клинке заплясал багровый отблеск, но стоявший по ту сторону костра человек не шелохнулся. Тогда бандит чуть подвинулся вперед и цепким взглядом окинул фигуру незнакомца, пытаясь уловить и предупредить любое его движение. Этот человек несомненно враг — кто еще мог появиться ночью в глухом ущелье?

• Предыдущая
• 8/88
• Следующая