Абсент - Бейкер Фил - Страница 6

• Предыдущая
• 6/49
• Следующая

Видеть все таким, как оно есть, по словам Уайльда, помогает тюрьма. Эта мысль отрезвляет.

Уайльд любил украшать беседу, цитируя себя самого, и несколько иначе описал воздействие абсента Джону Фозергиллу, который позже, в 30-е годы, прославился как «джентльмен-кабатчик». В молодости он был знаком с Уайльдом, и тот рассказал ему — «своим великолепным протяжным тоном» — о трех стадиях питья. На этот раз

…первая стадия — как обычное питье, во второй ты начинаешь видеть чудовищные и жестокие вещи, но, если не сдашься, ты войдешь в третью и увидишь то, что хочешь видеть, всякие чудеса. Как-то, очень поздно, я пил один в «Cafe Royal», и только я дошел до третьей фазы, как официант в зеленом фартуке начал ставить стулья на столы. «Пора идти домой, сэр», — сказал он мне, принес лейку и стал поливать пол. «Мы закрываемся, сэр. Вы уж простите, но вам придется уйти».

«Вы поливаете цветы?» — спросил я, но он ничего не ответил.

«Какие цветы вы любите?» — спросил я снова.

«Простите, сэр, вам правда пора идти, — твердо сказал он. — Мы закрываемся».

«Я уверен, что вы любите тюльпаны», — сказал я, встал и направился к выходу, чувствуя, как тяжелые головки тюльпанов бьют меня по ногам.

Последние дни Уайльда были мрачными. Воспаление уха, вероятно последствие сифилиса, становилось все тяжелее. Операция не помогла, и, скорее всего, умер Уайльд от менингита. Неудивительно, что в эти дни он много думал о смерти и писал Фрэнку Харрису: «Морг ждет меня. Я хожу туда и смотрю на свою цинковую постель». Эллман замечает, что Уайльд действительно побывал в парижском морге.

Через несколько недель после операции Уайльд встал и с трудом добрался до кафе. Там он выпил абсента и медленно пошел обратно, достаточно соображая, чтобы сказать известные слова некоей Клэр де Пратц: «Мои обои и я бьемся не на жизнь, а на смерть. Кому-то из нас придется уйти». Его друг Робби Росс заметил: «Ты убьешь себя, Оскар. Ведь врач говорил, что абсент для тебя — яд». «А для чего же мне жить?» — спросил Уайльд. Это было тяжелое время, но не один Уайльд блистал остроумием. «Мне снилось, что я ужинаю с мертвецами», — сказал он Реджи Тернеру. «Дорогой Оскар, — сказал Реджи, — ты, наверное, был душой компании».

В эпилоге к биографии Уайльда Эллман пишет, что в последние дни «постоянные страдания» сдерживали, но не уничтожали бренди и абсент. «Менее известная острота Уайльда направлена против модной в девятнадцатом веке идеи, что все, от бифштекса до морского воздуха, может „опьянять“». «Я открыл, — сказал Уайльд, — что, если пьешь достаточно, уж точно опьянишься». Ястребы кружили над Уайльдом еще до суда. В последние два десятилетия XIX века англичане декадентства не любили. Заметим, что, когда в английских стихах того времени упоминается абсент, он, — за достойным исключением Доусона и Саймонса, — обычно связан с Францией, или с порочностью, или с ними обеими. Чтобы лучше понять образ абсента, сложившийся в общественном мнении того периода, нам придется погрузиться в пучину плохой поэзии.

Связь с Францией вполне понятна, именно ее мы находим у Гилберта в песенке «Булонь», где есть бессмертные строки: «Можно посидеть в кафе с неприличными людьми». Мало того:

Все это вроде бы справедливо. Роберт Уильяме Бьюкенен бьет больнее. Некоторые пишут, что Бьюкенена «не очень много читают в наши дни». И заслуженно. Но в свое время он был плодовитым стихоплетом и защитником моральных устоев. Если его вообще сейчас помнят, то за обличение упадка и порока, особенно за нападения на Суинберна («нечистый», «извращенный», «чувственный») и на прерафаэлитов, которых он бранил в эссе 1871 года «Плотская поэзия». Словом, осуждал он многих и в стихотворении «Мятежники» («The Stormy Ones») поместил на корабль всех неугодных ему писателей и поэтов — Байрона, Мюссе, Гейне и других. Все эти «властелины мятежа и мрака» оказываются на корабле дураков:

Генриха Гейне, немецкого романтика, жившего и умершего в Париже, очень осуждали в викторианской Англии. Когда дети Чарльза Кингсли, автора «Водных Малюток», спросили его, кто такой Гейне, он счел, что должен ответить: «Плохой человек, мои дорогие, очень плохой». Этот ответ казался Джорджу Сентсбери одним из критериев твердолобого викторианского морализма. Бьюкенен написал и стихи специально о Гейне, где тот представлен каким-то распутным карликом:

Гном, в конце концов, умирает, и его хоронят на Монмартрском кладбище, где, по мнению Бьюкенена, ему и место. Там, где он спит, «и во тьме, и в лунном свете / нечисть чужеземная кишит».

Менее фольклорные мотивы Бьюкенен вводит, когда бранит порочные французские романы, которые плодятся, как гадюки, распространяя уныние и усталость:

Обличал «порочные романы» и Ф. Гарольд Уильяме (Ф.У.Д. Уорд, 1843-1922) в своих «Признаниях поэта» 1894 года. Он тоже был плодовитым штамповщиком моралистических виршей, и трудно сказать, у кого они хуже — у него или у Бьюкенена. В стихотворении «Триумф зла» бес Гониобомбукс радуется, что многие поэты и писатели на самом деле — его марионетки и пишут «бесовскими перьями». Он знает, что эпоха в целом идет с ним в ногу:

После Бьюкенена, Уильямса и Гониобомбукса приятно обратиться к Роберту Хиченсу, автору блестящей антидекадентской сатиры «Зеленая гвоздика», опубликованной анонимно в 1894 году. Оскар Уайльд велел некоторым своим друзьям вдеть в петлицу зеленые гвоздики на премьеру «Веера леди Уиндермир» (1892). Была такая гвоздика и у одного из персонажей, и публике казалось, что перед ней — какое-то загадочное тайное братство. Эти крашеные гвоздики можно было купить в «Королевском Пассаже». Поскольку в природе их нет, они воплощали декадентский культ искусственности и стали эмблемой эстетизма.

Если у «Зеленой гвоздики» есть недостаток, он — в том, что сатира слишком тонка и часто слишком приближается к тому, что должна бы пародировать. Лишь иногда шутки просто смешны; например, кое-кто из действующих лиц тайно пьет питательный напиток («Он чувствует себя таким порочным!»).

• Предыдущая
• 6/49
• Следующая