Нет жизни никакой - Твердов Антон - Страница 49
- Предыдущая
- 49/76
- Следующая
— След взят? — осведомился герр Мюллер. Валет согласно тявкнул.
— Тогда — ищи!
Ифрит пулей вылетел из барака. За ним, покачиваясь, вышел и герр Мюллер.
— Себастиан! — позвал он. — Изя! Вперед, за Валетом. Будьте на подхвате
А в это время в мире Пятом Загробном в самом сердце Колонии X Арнольд одернул на себе кожаную куртку, натер рукавом до блеска заклепки на ней, передернул затвор помпового ружья, сдвинул брови, поджал губы, выпятил и без того торчащий вперед массивный подбородок, еще больше взъерошил ежик волос — словом, придал себе вид устрашающий и грозный, — посмотрел в зеркало и остался доволен увиденным.
— Ну, я пошел, — сказал он Алене Ивановне.
— Иди, сынок, — вздохнула она. — Господь да благословит тебя на подвиги ратные. С силой нечистою, с селезнем поганым… А я остануся слезою умываться да из терема высокого в окошко поглядывать, в чистом поле искать…
— Гхм… — довольно громко кашлянул Арнольд, и Алена Ивановна осеклась.
— Ну, я пошел, — сказал он снова. — Ежели что, как говорится у вас… у нас то есть… не поминайте лихом.
— Ступай, — разрешила Алена Ивановна.
Арнольд еще раз посмотрелся в зеркало, отвернулся и вышел вон, предварительно по настоянию приемной матушки помолившись на образа.
Долго искать ему не пришлось. Едва Арнольд вышел на центральную улицу— проспект Каплан, — как сразу заподозрил неладное — проспект был совершенно пуст, чего обычно никогда не бывало. Пуст и тих, только откуда-то издалека доносился шум непонятного происхождения.
Преисполненный отваги Арнольд устремился вперед по проспекту и очень скоро нагнал длинную процессию, в самом хвосте которой катился герой украинского народа Покатигорошек, влекущий за собой тяжеленный пулемет «максим». Орудие грохотало по брусчатке проспекта, а Покатигорошек тянул бесконечную песенку, состоящую из одного постоянно повторяющегося свирепого припева:
Наркоз идет по трубам, Мы встретимся в аду С кровавым эмбрионом, Зарезанным в гробу…
При этом герой так устрашающе хохотал, скаля желтые зубы, что даже настроенный на кровопролитие Арнольд не испытывал никакого желания справляться у него о том, что собственно, происходит, памятуя об исключительной бесчеловечной жестокости последнего — как известно, героем Покатигорошек сделался именно тогда, когда расчленил и сжег своих приятелей Вернигора, Вертидуба и Крутиуса.
Сделав вид, что он идет по своим делам, с показной беспечностью помахивая помповым ружьем, Арнольд обогнал колонну и пристроился сбоку по самой кромке тротуара вровень с Ильей Муромцем и Дартом Вейдером, идущими во главе процессии и несущими нечто похожее на носилки. Присмотревшись, Арнольд понял, что вовсе не носилки несут Муромец и Вейдер, а импровизированный паланкин, сконструированный явно на быструю руку из четырех старинных пистолей, связанных в виде четырехугольника, и картонного ящика из-под телевизора «Сони». В картонном ящике, покачивающемся на раме из пистолей, кто-то копошился, непрерывно издавая богомерзкие пронзительные, хотя и неразборчивые вопли.
Справившись с первым приступом естественного изумления, Арнольд окликнул Илью, с которым давно был знаком и часто проводил спарринг-бои на основе дружественных отношений.
Илья ничего Арнольду не ответил, только сурово кивнул головой, словно желая сказать: «Я слишком занят!»
Арнольд хотел возмутиться, но физиономия Ильи выражала такую истовую преданность тому неизвестному, кто надрывно крякал в ящике, что Арнольд решил не ставить под угрозу свою дружбу с Ильей, справедливо предположив, что в друзьях иметь Муромца гораздо выгоднее, чем с ним же враждовать.
«Интересно, — подумал еще Арнольд, — кто смог так ловко охмурить простую душу Ильи? Идет и прямо светится от счастья, что ему доверили тащить эту коробку. А Дарт Вейдер?»
Арнольд перебежал дорогу процессии, пристроился с другой стороны и попытался было заговорить с Вейдером, но тот только мерно переставлял нижние конечности и непроницаемо молчал, покачивая черным шлемом в такт своим шагам.
«Дела… — подумал Арнольд. — Что это происходит?»
Он хотел было произнести этот вопрос вслух, адресовав его кому-нибудь из колонны, но тут сидящий в коробке и до этого издававший исключительно нечленораздельные вопли особенно резво встрепенулся и произнес обращение:
— Друзья мои! — голосом удивительно резким и неприятным, сравнить который можно было только с внезапным милицейским свистком в стылой ночной тишине пользующегося дурной славой микрорайона.
Арнольд вздрогнул и поморщился. Впрочем, тотчас он тряхнул головой и жадно начал внимать словам неизвестного в надежде хоть немного прояснить для себя ситуацию.
— Друзья мои! — верещал неизвестный из-за стенок ящика. — Довольно мы терпели гнет продажного правительства и его подлых наймитов. Мы — сами себе голова! Герои, как говорится, никому не должны давать отчета в своих действиях! И никто не смеет обсуждать действия героев!
— Правильно! — крикнул из толпы кто-то, в ком Арнольд, приглядевшись, узнал героя Французской революции Марата.
— Друзья мои! Неправы те, кто считает, что жестокость героев неоправданна! Герой всегда прав, ибо по определению ратует за справедливость, какой бы несправедливой эта справедливость ни была!
— Вер-рно! — раздался издалека рев Покатигорошка сопровождаемый громоподобной очередью из «максима».,
— Нам тесно в колонии! Нам скучно в колонии! Наша жизнь-после-смерти лишь жалкое подобие той потрясающей эскапады подвигов и приключений, к которой мы готовили себя на Земле!
«А ведь и правда, — подумал вдруг Арнольд, чувствуя, как пронзительные вопли неизвестного ложатся на его пораженное вирусами смерти сердце живоносным бактерицидным пластырем, — он правду говорит. Никак не справиться со скукой. А все почему? Потому что там, где существуют сто героев, одному герою никак не развернуться…»
— А кто виноват в страшной бедности нашего существования? — взлетел к небу следующий крик.
— Правительство!!! — в один голос грохнула толпа.
— Значит, что надо делать?
— Переворот!!!
Услышав это слово, Арнольд подумал, что теперь наконец разобрался в целях, с которыми колонна двигалась к правительственному корпусу. Он окинул колонну испытующим взглядом, увидел в первых рядах весело гарцующего кентавра Борисоглебского и снова запутался, вспомнив, что Борисоглебский исполняет обязанности подручного инспектора Эдуарда Гаврилыча и, следовательно, не должен участвовать в антиправительственных действиях.
— Герои! — завывало в картонном ящике. — Забудьте о своих делах! Сейчас для вас существует только одно дело — переворот! Сейчас вы должны думать только об одном — как вам доказать себе самим и всем окружающим, что вы — истинные герои, а не какие-то там вшивые добропорядочные граждане! Переворот! Переворот!!!
— Переворот! — бесновалась толпа. — Даешь героям — героическое!
— Переворот? — обескураженно проговорил Арнольд. — Как это? Это значит идти против власти? Мне, американскому народному герою, такой поворот событий чужд… Но…
Видимо, из-за того, что усыновленный старухой Аленой Ивановной Арнольд под воздействием воспитания приемной матушки нечувствительно принял в себя частичку великой и загадочной русской души, мысль о перевороте не казалась ему такой уж страшной, каковой она, несомненно, показалась бы ему некоторое время назад, когда Арнольд был круглым сиротой. Теперь, наравне с вполне законными сомнениями, на ум героя Арнольда приходили соблазнительные мысли относительно перспектив, которые в случае, конечно, успеха сулит переворот.
— Переворот!
— Переворот!!!
«Переворот! — эхом отдалось во взметнувшейся душе Арнольда. — Не этого ли я хотел? Зачем мне нужен этот паршивый селезень, на которого меня матушка Алена Ивановна науськала? Переворот — это гораздо круче! Это даже, наверное, круче, чем тот робот-враг, о котором я мечтал. Тем более что для участия в нем нужен не один герой, а много… А если я отличусь в перевороте, то возвышусь среди остальных героев! Герой среди героев — что может быть лучше?!»
- Предыдущая
- 49/76
- Следующая
