Приятно познакомиться - Твердов Антон - Страница 23

• Предыдущая
• 23/76
• Следующая

— Ну, ты что-то хватил, — благодушно возражал Галыбко, — неужто в России мужиков не осталось? Неужто все пидоры?

— Ну, не все, — неохотно уступил Ефремов. — Но много. А настоящие мужики, которые детей клепать могут… Вот ты, например. Сколько у тебя детей?

— Один, — похвастал Галыбко. — Пацан.

— Один. А у меня трое гавриков растут. И все жрать просят и штаны в школе рвут по паре в неделю. Я и то — не против, вырастут скоро, зарабатывать будут, помогать. Я и жене говорю ночью после той передачи — давай, мол… это самое. А она ни в какую. Устала, говорит. Если еще один спиногрыз получится, говорит, руки на себя наложу. Сил никаких нет. На трех работах пашу, да еще и на дом беру. Сначала, говорит, тебе — это мне то есть — дом надо построить или дерево посадить. А ты, говорит, на даче два года не был, не то что дерево, помидоры как полоть — не знаешь. А квартира, в которой живешь, говорит, от моих родителей досталась. А ты даже на полуторку заработать не можешь в своей милиции, говорит. Ну и все такое. Я ей — ты что, дура, демографический кризис в стране полыхает, а ты жмешься! Куда там! Разошлась так, что соседи по трубам стучать стали. А ты говоришь. У этого Моисеева, может быть, две сотни тонн баксов на ежедневные расходы, а у меня зарплата — три штуки деревянных. А кто, спрашивается, страну от кризиса спасать будет? Я или он? Где справедливость? А пока справедливости не будет, кризис не закончится. Понял теперь, почему я о заговоре базарю?

— Понял, — зевнув, ответил Галыбко, — слушай, я хохму вспомнил. Настоящий мужчина должен в своей жизни посадить печень, вырастить брюхо и построить тещу. Ха-ха.

— Тьфу! — символически сплюнул Ефремов. — Я тебе серьезные вещи говорю, а ты опять со своими смехуечками.

— А ты со своим нытьем, — парировал Галыбко, — я тебе Бот что скажу. Демографический кризис из-за таких, как ты, происходит. Всякие чудики по телевизору для того и кривляются, чтобы своим поведением страсти разжигать у нормальных людей. Посмотришь вечером ящик, позлишься, напряжение скинешь. И уже не хочется с женой ругаться или там… бить ее. Хочется другого. Я, например, пацана своего два года зачинал — все никак не получалось, потому что жена моя, Анька, была того, слишком скованная. Она даже после свадьбы мне не очень-то и давала. А как-то мы на концерт Петросяна сходили, она домой пришла веселая, расслабилась — тут-то я ей и влупил. Так и Васька у нас получился.

— Да ну тебя! — всерьез разозлился Ефремов. — Разговаривать с тобой… — И старшина хотел добавить что-то еще, но тут снабженная могучей пружиной дверь в помещение РУВД с натужным скрипением отворилась, и на пороге возник старший лейтенант Елин, которого за мясистые, похожие на березовый гриб-паразит губы и за многократно превышающий размеры среднестатистического человеческого кулака нос прозвали Холодец.

— Мужики! — наклонившись к окошку пропускной кабинки, начал Холодец. — Такое дело. Сейчас одного хрена повязали, требуется ваша помощь, чтобы его до «обезьянника» дотащить.

Ефремов посмотрел на Галыбко, и Галыбко посмотрел на Ефремова. Ни тому, ни другому перспектива волочить задержанного в «обезьянник» не улыбалась.

— Испачкаешься еще, — сказал Ефремов, обращаясь к прапорщику. — Он, наверное, пьяный.

— Или обкуренный, — сообщил Холодец. — Ни черта не соображает. Нам при задержании пришлось его вырубить Демократизатором по башке, так он еще в себя не пришел. Помогите, мужики, — попросил он, безуспешно пытаясь просунуть чудовищный нос в окошко. — Я один не управлюсь, а напарник мой руку в спортзале потянул, он тоже не может. А водила вообще мудак. Говорит, я, кроме того, что баранку крутить, ни на что другое не подписывался. Ефремов тяжело вздохнул.

— А ты задержанного демократизатором по жопе, — посоветовал он Елину. — Сам побежит.

— Да не побежит он! Я же говорю — он еще в отключке. А сам тяжелый, гад.

— Ну ладно, — хмыкнул Галыбко и поднялся со стула. — Надо помочь, никуда не денешься. Много хоть у него из карманов нападало?

— Да нет у него карманов, — с досадой поморщился Холодец. — Он в женскую ночную рубашку одет. Розовую.

— Ночную рубашку? — удивился Ефремов.

— Розовую, женскую, — подтвердил Елин, — Больше никакой одежды нет. Даже трусов.

— Та-ак, — протянул старшина. — О чем я и говорил. Расплодилось пидарасов. Мало того что их по ящику каждый день показывают, мало того что их почитают, как героев России и даже больше, так еще их и на себе таскать?! Как хотите, а я не пойду.

Проговорив это, Ефремов поерзал на стуле, как бы устраиваясь поудобнее, скрестил на груди руки и с деланно равнодушным видом стал смотреть через пыльное зарешеченное окно на патрульных, уныло курящих возле крыльца в ожидании сменщиков.

— Может, он не из этих, — предположил Елин, — может, он просто псих. А говорят, старшего сына нашего полковника Ухова видели в ночном клубе «Звездное небо» в компании как раз таких, нетрадиционных.

— Нет, — забрасывая автомат за спину, опроверг Галыбко. — Это не нетрадиционные были. Это были трансвеститы. Он сначала их подснял, а потом не разобрался.

— А мне тесть из деревни два литра самогона прислал, — высказался Елин без всякой связи с темой разговора. — Помогли бы, а?

Ефремов пошевелился, но остался сидеть. Галыбко широко улыбнулся и открыл дверь кабинки.

— А я пойду помогу, — сказал он, ни к кому специально не адресуясь. — Ну и что с того, что у этого задержанного ничего с собой нет? Хватит уже нашей милиции карманы алкашей чистить. Все-таки за зарплату работаем. Кстати, ночная рубашка-то хоть хорошая?

— Почти новая! — обрадовался Елин, — Пойдем, а то я его один не дотащу. Кстати, знаешь, за что его забрали? Ворвался в своей, то есть не в своей, а в женской ночной рубашке в квартиру и стал там мешать молодоженам совершать законное половое сношение.

— Я и говорю — пидор! — вновь подал голос Ефремов. — Еще и идейный!

Галыбко еще раз посмотрел на Ефремова и вышел вслед за Холодцом.

А сторож Семенов, почти вполне оправившись от недавних потрясений, подсел на нары к задержанным студентам и завел с ними содержательную беседу о преимуществах запрещенной законодательством системы вытрезвителей над сменившей ее системой административных задержаний. Он просто старался не думать о страшных потусторонних вещах, До состояния безумия взволновавших его накануне, — и это ему удавалось.

— Вот раньше как было, — увлеченно рассказывал он. — Меня поднимут где-нибудь тепленького, отвезут в трезвяк и до самого протрезвления там держат. Отоспишься на коечке, даже простынкой тебя укроют. А сейчас? Три часа на нарах — и выгоняют. Не отдохнешь, не поспишь.

Студенты, которые поначалу заговорившего с ними Семенова восприняли с некоторой долей подозрительности, поняв, что он не собирается покушаться на их портвейн, ус. покоились и стали поддерживать беседу.

— А я не знаю, — говорил один из них. — Когда трезвяки отменили, я еще пить не научился. Я еще в школе был тогда, в восьмом классе. Так что ничего определенного вам по этому поводу сказать не могу.

После этого высказывания студент замолчал, потому что к «обезьяннику», сопровождаемая молоденьким милиционером-практикантом, подошла медсестра, для того чтобы, как полагается по закону, определить степень опьянения задержанных.

— Лучше поздно, чем никогда, — высказался по этому поводу Семенов.

Студенты припрятали портвейн под нары и принялись спешно приводить себя в порядок, но так как дежурный сержант, охранявший задержанных, от скуки затеял с медсестрой игривый разговор, студенты успокоились, справедливо предположив, что если медосмотр и будет, то еще не скоро, Об этом можно было судить по тому, с какой молниеносной готовностью медсестра согласилась сначала на общение, а потом и на предложенное сержантом свидание.

— А она ничего, — шепнул, подмигнув студентам, Семенов. — Только косенькая немного, а так все на месте. Даже более того.

— Более того, это точно, — подтвердил один из студентов.

• Предыдущая
• 23/76
• Следующая