Камешек в сапоге - Руб Андрей Викторович - Страница 9
- Предыдущая
- 9/59
- Следующая
— Что? А… да.
— Задумался?
— Угу. И как тут еда?
— Местами дрянь, но есть и отличная. Вот. Как тебе рыбка местная. Как называется, я не опознал, но на вкус… м-м-м… — он мечтательно закатил глаза.
Я обвел глазам стол. На здоровенном столе... да-а. Чего тут только не было. Много было всего — слева лежало четыре вилки и три ложки. Справа — три ножа и какие-то щипцы. Куча разных мисочек, плошечек. Причем на китайское это не походило ни разу. Стояло несколько бокалов. У каждого пара тарелок майсенского фарфора. (Майсенского — потому что слово красивое, а так, я и не видел его никогда вживую). Посредине возвышалась большущая супница. И тоже фарфоровая.
Я посмотрел на остальных. Похоже, пользоваться всеми этими премудростями умел только дворецкий. Остальные тоже были слегка подрастеряны.
— Богато живете, — высказался наконец Симеон. — Помолимся братие, — предложил он.
Поддержку сего действа он встретил только у рыцаря.
— Кто как, а я жрать хочу, — Чика первым схватил ложку.
— Думаю, — внезапно прорезался рыцарь,— что приступать к пиру следует только с разрешения хозяина, благородного рыцаря — Андре Терновского, — и он уважительно поклонился в мою сторону. — Раз уж он назначен главой в этом походе, то думаю разумно будет, подчиняться именно ему. И в этом я подам первый пример,— в его голосе лязгнула сталь. — Не следует забывать и правила вежества. Вы мсье Вениамин Чикин из благородного рода?
— Ты ещё спроси, из какого благородного рода — Андрюха, — растерянно парировал Чика.
— В том, что месье Андрэ из благородного рода я нисколько не сомневаюсь. Командовать рыцарем не могли поставить простолюдина. И если вы сомневаетесь в его происхождении, и он в силу своего великодушия готов простить вам подобную дерзость. То я, рыцарь — Баярд Пьер дю Террайль готов с мечом в руке отстоять честь своего командира и наказать вас за подобную дерзость, — он схватился за меч.
— Знавал я предков Андрея, — вмешался в разговор монах. — Пращур Андрея — боярин Василий Терновский жалован был от государя многими милостями. Под Смоленском их вотчина.
«Вот и предками благородными обзавелся» — пролетела мысль в голове.
— А тебе вьюнош, не след тебе лезть со своими привычками поперед старших, — закончил свою речь Симеон.
— Андрюха-а… ну скажи им… — сломался Чика, поняв, что его тут и правда могут рубануть мечом.
— Так! — рявкнул я, и встал. — Как все поняли, собрали нас здесь не просто так? — я обвел глазами присутствующих.
Все согласно кивнули.
— Так вот. Божьим ли провидением или волей высших сил, но собрали нас — здесь. Все мы из разных времен, а может и из разных миров. У всех разные обычаи и нравы. Я думаю, что ссориться или пытаться заставить кого-то жить, так как нравится или привычно ему — НЕЛЬЗЯ! Отныне я запрещаю любые свары и споры на эту тему. Нас собрали для подвига. И пока он не исполнен — все мы братья. Согласны ли вы?
Все согласно кивнули.
— Мы, — я показал на Чику и Юльку — потомки ваши. Может и не сильно верующие, может и совсем не верующие. Но разумно ли обижаться на глупых детей, а отче? — я уставил палец на монаха. — Виноваты ли они в том, что не научили их добру? Не нашлось достойного пастыря, потому что достойных просто убили, чтоб не несли они свет истины… и не учили добру и чести. Достойных да возвысивших голос в нашем мире — сгноили. Теперь нас всех учат другому! Что главное в жизни — злато и мирские блага. Учат, что Бога — нет.
— Да что ж за мир-то у вас? — потрясенно прошептал Симеон.
— Мы другие. Совсем другие. Приземленные и меркантильные. Нет у нас теперь благородных — и все равны. Даже грех содомский — уже не осуждают… и браки такие кое-где разрешены.
Монах был бледен, рыцарь пошел пятнами.
— Вот такой вот у нас «добрый» мир, — я сел. — А теперь — только еда и беседа. Отче расскажите, что-нибудь нравоучительное. Только я умоляю, про жития святых не рассказывайте. Мы все несильно верующие. У Чики, наверное бог — это компьютер, — я решил пошутить. — Это механизм такой для игр и разговоров,— объяснил я остальным, видя их недоуменные взоры.
— Бог — механизм, — одними губами прошептал потрясенный монах.
Дворецкий решил поухаживать за мной — положить мне еды.
— Джорджет, вы меня слышали?! У нас все равны — садитесь за стол и ешьте.
— Слушаюсь, сэр, — он поклонился и сел.
Я положил себе тушеной рыбы с картошкой и притянул поближе какой-то овощной салат. Остальные тоже споро застучали ножами и вилками… и самыми большими ложками (это я про рыцаря, с манерами у него — беда). Монах поклевал хлеба с соком. И задумался.
Юлька таращилась на меня как неизвестно на что. Подобных речей она от меня не то что никогда не слышала, она даже не подозревала, что я на такое способен. Чика тоже был изумлен — меня он знал больше как матершинника и пьяницу.
— Чика, нам подарили второй шанс. И хочешь, не хочешь - это придется отработать. Не думай — жри давай, — посоветовал я ему в полголоса.
— Расскажу я вам одну притчу,— начал монах. — Думаю, она вельми поучительна и придется вам по вкусу.
Однажды к известному подвижнику пришел молодой монах, прося указать ему путь к совершенству.
— Этою ночью, — сказал ему старец, — ступай на кладбище и до утра восхваляй погребенных там покойников, а потом приди и скажи мне, как они примут твои хвалы.
На другой день монах возвернулся с кладбища:
— Исполнил я твое приказание, отче. Всю ночь громко восхвалял я этих покойников, величал их святыми, преблаженными отцами, великими праведниками и угодниками Божиими, светочами вселенной, кладезями истинной премудрости, солью земли; приписал им все добродетели, о каких только читал в Священном Писании и в эллинских книгах.
— Ну и что же? Как выразили они тебе свое удовольствие?
— Никак, отче: все время хранили молчание, ни единого слова я от них не услыхал.
— Это весьма удивительно, — сказал старец, — но вот что ты сделай: этой ночью ступай туда опять да ругай их до утра, как только можешь сильнее. Тут уж они наверно заговорят.
На следующий день монах опять возвратился расстроен:
— Всячески поносил я их и позорил, называл псами нечистыми, сосудами диавольскими, богоотступниками; приравнивал их ко всем злодеям из Ветхого и Нового завета от Каина-братоубийцы до Иуды-предателя.
— Ну что же? Как же ты спасся от их гнева?
— Никак, отче! Они все время безмолвствовали. Я даже ухо прикладывал к могилам, но никто и не пошевельнулся.
— Вот видишь, — сказал старец, — ты поднялся на первую ступень ангельского жития, которая есть — послушание.
Вершины же этого жития на земле достигнешь лишь тогда, когда будешь так же равнодушен и к похвалам, и к обидам, как эти мертвецы.
— Спасибо, отче, — поблагодарил я монаха. — …равнодушен будешь и к похвалам, и к обидам, как мертвецы. Думаю все, с этим согласны?
Рыцарь кивнул головой и гордо выпрямился. Пасс тоже поклонился, причем как будто он английская королева. Юлька, блестя глазами, кивнула. Чика засунув в рот, кусок мяса и пережевыя кивал. Судя по всему, ему было по-барабану.
Я смотрел на дворецкого и мучительно думал, кого он мне напоминает… Точно — Дживс! Этот из сериала «Дживс и Вустер». Посмотрев сериал, я потом пошел и перечел всего автора. Это был гений английского юмора — Пэлем Гринвел Вудхауз. Или наоборот, сначала прочитал?
«Господи, какая чушь лезет в голову!».
— Баярд, а сколько вам лет?
— Сорок восемь.
— Сколько?!
— Сорок восемь.
— Больше тридцати я бы тебе не дал.
— Когда я умер…
— Умер? — влез Чика, ему стало интересно.
— Да, умер, — подтвердил Баярд. — Пуля пробила мне бок и раздробила поясницу, — голос его был равнодушен, как будто он сообщил, что выходил за хлебом. — Мне явился, некто блистающий и предложил ещё немного повоевать. Наверное, это был — Ангел. Он сказал, что от меня потребуется последняя рыцарская служба далеко в будущем. Он сказал, что я это заслужил и Бог дарует мне новую жизнь во славу его, и новое тело. Меня освободили от всех обетов и присяги. Он сказал — ничему не удивляться и не задавать вопросов.
- Предыдущая
- 9/59
- Следующая
