Гаяна (Иллюстрации Л. Гольдберга) - Аматуни Петроний Гай - Страница 45

• Предыдущая
• 45/115
• Следующая

Механическая рука уложила аквалет в стапели, и я заметил, как сбоку в фюзеляж моего подводного самолета впились резиновые присоски — крепления; теперь машина не сдвинется с места даже в шторм.

Так же деловито манипулятор вернулся к берегу, взял крылья аквалета и тоже упаковал их в отсек. Створки отсека плавно закрылись, а механическая рука уже снова над моей головой.

Не успел я опомниться, как жесткие металлические пальцы подхватили меня под мышки. Я увидел под собой берег, воду, раздвинувшиеся шторки палубного перекрытия и… веселую физиономию Баскина, стоящего возле пульта управления.

— Алексей Алексеевич! — закричал я. — Немедленно бросьте!

— Дозвольте слово молвить? — засмеялся Баскин, поднимая мизинец левой руки. — Куда бросить: в воду или на землю?

— Я имею в виду ваши шутки, — уже разозлился я, беспомощно барахтаясь над палубой.

— Товарищ дельфин, вы невежливы: я помог вам, а вы… Не болтайте ножками. Вот так.

— Леша, — погрозил я ему, — ведь наша работа только начинается, а расстояние от всепрощения до яростной мести так ничтожно…

— Дозвольте, — снова мизинец просительно полез вверх. — Я предлагаю мир. Хочешь, я покажу тебе все прелести нашего корабля?

Мы начали осмотр с пилотской кабины. Самое интересное здесь, конечно, две вещи: автопилот и, как назвал Алексей Алексеевич, инспектор безопасности.

Автопилот — комплекс компьютеров. Он в значительной мере подменяет пилота. Собственно, пилот только контролирует работу всех агрегатов. Предусмотрен даже такой маловероятный случай: если экипаж выйдет из строя, машина сообщит об этом на базу и, получив соответствующую команду, сама произведет посадку.

Инспектор безопасности более прост по замыслу и техническому решению. На консолях ротора, на носу и в некоторых других частях корпуса расположены маленькие локаторы. Они предупреждают о появившемся препятствии — и столкновение предотвращается.

— А в моей обители есть инженер безопасности, — сказал Баскин. — Пойдем покажу.

Кабина бортинженера удивила меня обилием приборов.

— Ты знаешь, что такое акселетрон? — спросил Баскин.

— Знаю: маленькая коробочка, передающая самые ничтожные ускорения.

— Ясно, — прервал Баскин. — Так вот все лопасти нашего ротора и корпус начинены акселетронами. Их показания поступают в счетно-решающее устройство, которое ставит диагноз. И если вдруг появятся биения в роторе или тряска, то мой инженер безопасности быстро устанавливает причину и дает команду изменить режим полета или работу моторов. Здорово?

У Баскина я увидел приборы, контролирующие напряжение и степень усталости металла в основных силовых узлах, динамическую работу обшивки, корпуса, индикатор центровки…

Понравилась мне кают-компания: чисто, много света и много книг. «Жить можно», — решил я.

Боб долго и тщетно пытался уснуть. Хоть бы скрипнули пружины, чтобы на них сорвать злость! Но нет, в новеньком модном диване это было исключено: губчатый матрац из химической резины послушно принимал форму, удобную для тела, и не жаловался скрипуче на свою судьбу. Гнутая пластмассовая спинка излучала прохладу, радиоподушка — если положить на нее голову — услаждала слух спокойными мелодиями. Но сна, крепкого, здорового сна, эта техника не гарантировала.

Выключив радиоподушку, Боб па ощупь взял с тумбочки сигарету, закурил. Густые струи дыма лениво застряли в косых лучах вечернего солнца, заклубились у потолка.

Боб скользнул взглядом по тяжелой золоченой раме: это любимая картина Паолы — «Вечный город» Питера Блума, масло. Боб вскочил на ноги. Куда угодно, лишь бы находиться среди людей, видеть чужую радость или печаль, чужой успех или неудачу, слышать голоса. Куда угодно, хоть в цирк! Да-да, именно в цирк, который так любила Паола… Любила? Что за чушь! Она жива, она непременно отыщется!

Когда издали посмотришь на величественный, вытянутый с запада на восток купол цирка братьев Эверфильд, под которым свободно умещается тридцать тысяч зрителей, то не сразу догадаешься, что сделан он из тончайшего нейлонового полотна. Так монументально надувное здание цирка, так туги и звонки его стены и толстая, как матрац, крыша, «набитая» гелием!

Возле цирка на площади тесной толпой стоят сотни автомобилей. Их так много, что Бобу пришлось оставить свой «шевроле» на соседней улице и пробираться к цирку путаным лабиринтом.

Над куполом горела, звала реклама:

Последние слова, выведенные самыми крупными буквами, тревожно горели алым пламенем. Они ярко вспыхивали на фоне черного неба то тремя короткими вспышками, то тремя длинными, то снова тремя короткими. И так каждые девяносто секунд.

Уже все мальчишки в городе знали, что на телеграфном языке Морзе это означает SOS (… — …) — международный сигнал «Спасите наши души», подаваемый терпящими бедствия.

Со страниц газет и журналов не сходили портреты укротителя Меджитта. Красивое мексиканское лицо с чарующей улыбкой в стиле назабвенного Дугласа Фербенкса. Журналистам нетрудно было смаковать детали номера в своих описаниях, заставляя трепетать сердца слабонервных читательниц: номер в самом деле необычен и опасен; Боб дважды смотрел его.

Широко были известны и три другие фотографии: англичанина Джемса, француза Форейля и бразильца Омер-Мария-Эдит-Рэни-Вемона. Эти три богача вот уже два месяца повсюду следовали за Меджиттом в твердой надежде увидеть своими глазами, как лев, или бык, или оба вместе разорвут укротителя. Директора цирка описывали все это в рекламных листовках, не забыв, разумеется, упомянуть, что «… по условиям, разработанным братьями Эверфильд совместно с храбрым Меджиттом, для коронного номера используются только дикие, не прирученные звери, с которыми укротитель встретится впервые лишь на манеже! Истые джентльмены мистеры Джемс, Форейль и Омер-Мария-Эдит-Рэни-Вемон любезно взяли на себя миссию личного контроля за соблюдением указанного правила. Администрация цирка братьев Эверфильд ввела джентльменов в состав жюри».

Девять раз опускался Меджитт в бронированную «клетку смерти» и девять раз выходил из нее невредимым!

— Ничего, — заявил корреспондентам по этому поводу Омер-Мария-Эдит-Рэни-Вемон, — для меня достаточно, если он не выйдет оттуда один раз!

— О, мистер Хоутон! — возбужденно воскликнул старший администратор цирка Карл Фери, увидев Боба за кулисами. — Сегодня последнее, десятое, представление. Наш Меджитт встретится с Чаром!

Хоутон содрогнулся: Чар — самый крупный лев из всех когда-либо встречавшихся в цирках: около трех метров длиной, более трехсот килограммов весом.

— Лев не ел ни крошки уже два дня! — прошептал Фери. — Боюсь, туго придется мистеру Меджитту. Не зря он хлебнул сейчас тройную порцию рома… Контракт есть контракт.

Боб кивнул Карлу и откинул форганг.

В цирке было так тихо, что Хоутон услышал учащенное дыхание зрителей. Внимание всех было приковано к центральному манежу, прикрытому высоким прозрачным цилиндром из авиационного бронестекла. Железной решетки не ставили вовсе, да в ней и не было необходимости: бронестекло не могли повредить даже пушечные снаряды. Со стороны форганга тянулся прозрачный тоннель, соединявший манеж с клетками.

• Предыдущая
• 45/115
• Следующая