Кома - Анисимов Сергей - Страница 25
- Предыдущая
- 25/81
- Следующая
Алексей Степаныч ждал, и Николай сам начал рассказывать ему остальные детали истории, с которой начал вчера. То ли время было специально подобрано дедом таким образом, чтобы он, мысленно ещё досыпая, меньше себя контролировал, то ли ему просто надоело держать всё внутри себя, но говорил он достаточно откровенно, со всеми деталями из тех, которые не слишком требовали продвинутой медицинской терминологии.
– Это, наверное, совпадение, как в той теории Берестовой, – заключил он под конец. – Но что-то многовато совпадений, как мне показалось, а атомные ледоколы всегда к флоту относили… Я, конечно, посмотрю завтра «истории» умерших последними, или попрошу кого-то, но, потом, – еду я сегодня в маршрутке, и два мужика разговаривают: один рассказывает другому, что у него убили друга – военно-морского инженера. Надо искать статистику, – это интересная наука. Может и найду чего.
Смутившись, Николай подумал, что всю жизнь проработавшая на Балтийском заводе Январь, со своей непонятной болезнью, тоже ещё жива.
Дед Лёша молчал, переваривая информацию. Нельзя сказать, что парень его убедил, – как не убедил, похоже, и сам себя. Слишком такая теория была похожа на классические «Маньяк поедал печень своих жертв!» на полосах ублюдочных рекламных газет.
– Это Ленинград, Коля, – негромко, чтобы не разбудить жену, сказал он, помолчав. – Это до сих пор Ленинград, его остатки. Это сейчас три судостроительных монстра вскладчину пять лет «Ботик Путина» строят, а в наше время одна хилая Ждановская «190-ка»И выставляла по 2-Збоевых эсминца за год с мелочью: от закладки до поднятия Военно-морского флага! Я уже не говорю о тяжёлых кораблях, которые наши славные флотоводцы продали китайцам, корейцам, индусам, – всем подряд, лишь бы в море не ходить…
Алексей Степанович всё-таки повысил голос, но Николай его не осуждал. В который раз за последние дни ему было отчаянно страшно.
– Нас сожрут, Коля… Нас сожрут, я вижу, как это надвигается. Третьего предателя у власти наша стана не переживёт… Этот, который у нас сейчас, делает вид что ничего не происходит, пытается как-то выправить страну, но такое ощущение, что нам уже конец. Он не успеет. Нам остались считанные годы, и я очень надеюсь, что я не доживу…
Старик неожиданно шмыгнул носом и утёр ладонью глаза. Свет в комнате включён не был, но в просвет между незакрытыми шторами светил висящий прямо под окном уличный фонарь, и разглядеть жесты можно было без особого труда.
Здесь половина города работала на флот, так или иначе, – произнёс он, чуть успокоившись. – Строила корабли, преподавала в «Корабелке»® и в училищах, печатала атласы и карты для флотов. Ленинградцы постарше тебя должны это помнить. Мы этим жили… Кто мог подумать, что мы до такого дойдём: училища остались, а флота нет. Опять всех вас в цепь, в морскую пехоту…
– Дед… – несмело сказал Николай. – Не надо так. Сейчас не всё так плохо…
– Да. Я знаю, что не всё. У меня надежда только на вас, на ваше поколение, которое уже накушалось демократии и насмотрелось на привнесение варварам свободы извне, с патрульными «Брэдли» на перекрёстках и расстрелами больниц высокоточным оружием в прямом эфире центральных телеканалов. Сейчас русские девки снова начали рожать, и ты, Колька, ни в чём не виноват, – разве что не женился до сих пор, но… Поколение, между твоим и твоего отца, – оно просрало нашу страну. Променяло на «Кока-колу» и показ «Врага у ворот» с мочением русских ублюдков по 1-му каналу на красные праздники. Ты уж меня извини…
Николай молчал. Он не был согласен со всем, что говорил старик, но ответить ему было нечем. В первый раз после смерти деда Андрея он назвал Алексея Степаныча дедом вслух.
Алексей Степанович Вдовый, капитан 1-го ранга в отставке, тоже молчал. Он заметил оговорку парня, и она взяла его за сердце так, как не брали слова его собственных внуков и внучки и их соплюшечек: Витеньки, Антона, Кати, Юрки. В стране снова рождаются мальчики. Аскольд был для него своим. Он был похож не только на Андрея, когда тот, зелёный от смертельной, многодневной усталости, кромсал людей в операционной звенящего, раскачивающегося нутра их крейсера. Он был похож на всё их поколение, вынесшее на себе несколько войн: одну за другой, когда траки танковых групп Гота и Гудериана рвали страну, а стук радиометронома отсчитывал ленинградцам минуты жизни между авианалётами. Их проредило страшно, навсегда, оставив по паре парней и неполной дюжине девчонок в каждом классе их школьных выпусков за десяток лет. Но они вытащили страну на себе. Сейчас подходит очередь этих ребят.
– Коля, – ласково сказал ему сказал дед. – Ты на меня не сердись. Я старый параноик. Я верю, что пока не утопят нашу последнюю подлодку, и пока «антитеррористические силы» «в интересах сохранения международной безопасности», и в наших собственных интересах, как нам будут долго и убедительно рассказывать по телевизору… Пока они не возьмут под контроль нашу последнюю ядерную дуру, кто-то на той стороне океана предпочтет не рисковать. Потому что никогда не сможет быть уверен на сто процентов, что в правительстве или в этой самой ракетной шахте не найдётся хотя бы один настоящий русский мужик с яйцами. Вроде тебя.
Николай улыбнулся и положил деду руку на плечо. Тот повторил его жест не потеряв ни секунды, и они так и застыли обнявшись на вогнутом, всклокоченном пледами диване.
«Дед, как мне тебя не хватает…» – сказал в чёрную пустоту перед глазами Николай, которого дед назвал Аскольдом. «Как мы тебя не уберегли?».
Они разогнулись и посмотрели друг на друга: глаза у обоих, слава Богу, были сухими. Николай постарался улыбнуться и соскочил с дивана, придерживая бок рукой и включив выключатель над журнальным столиком. На часах было уже 7.20, давно пора было вставать.
– Давай, парень, – произнёс дед Лёша, тоже вставая и покряхтывая, держась обеими руками за поясницу. – Сейчас моя Наташка проснётся, будет тебя завтраком кормить. Ко скольки тебе?
– К 8.45.
– Успеешь. Но, знаешь что… Эти твои догадки – это ерунда. Дело в чём-то другом.
– За мной ходят, дед, – сказал ему Николай вместо ответа на прямой вопрос. Отвечать было нечего; сейчас, окончательно проснувшись, он думал точно так же.
– В смысле?
– Ходят. Смотрят со стороны. Давят на нервы. В субботу я ехал в метро и чуть не свихнулся от страха, что сейчас что-то случится. А когда меня резали – ничего. Нормально. Сбежал, радовался, а теперь думаю: а если это он -Дашу…
Задержавшийся в проёме двери, пока он одевался, Алексей Степаныч поводил челюстью влево-вправо, будто жевал язык.
– Тогда… Когда тебя резали, подойдя сзади. Ты через правое плечо повернулся?
– Нет.
Николай задумался на минуту, – как оно было.
– Через левое, – не очень уверенно сказал он. – Но это не просто поворот был. Я вот так…
В одних джинсах он прошёлся по комнате и показал.
– Молодец, – без иронии сказал дед, посмотрев. – Меня в своё время в госпитале один наш лётчик научил, что когда подходишь, – то если нужно, чтобы тебя не видели до последней секунды, надо подходить справа. Если человек услышит или почувствует тебя сзади – он, скорее всего, обернётся налево. Но то, как повернулся ты – это выход. Прямо балет.
Они разговаривали уже почти в полный голос. Наталья Евгеньевна прошла по коридору, заглянула в комнату на полуодетого Николая, и ушла в ванную. Зашумела вода.
– Приходи вечером, – приказал дед Лёша. – Я за это время как следует подумаю. В моём возрасте это дело не быстрое. И не бери в голову то, что я тебе сегодня наговорил. Это так, – возрастное. Меня жена второй год пилит, что я старый параноик.
«Угу, а я себя – что молодой» – подумал застёгивающий пуговицы той же рубахи Николай. «Вот такая у нас семейка. Как там, у Ильфа в «Записных книжках»: «Два брата шизофреника, два брата неврастеника»». Он улыбнулся деду, хотя радоваться было нечему, да и шутка была невесёлая. К разуму, своему и чужому, нужно относиться с уважением.
- Предыдущая
- 25/81
- Следующая
