Эвкалипт - Бейл Мюррей - Страница 42

• Предыдущая
• 42/52
• Следующая

Австралийка, практичная до мозга костей, ничего в зеркале не увидела — даже своей развеселой подруги, однако успокаивающе погладила испанца по плечу.

Она была из Джилонга. И вечно то уезжала куда-то, то возвращалась назад, словно привязанная на длиннющей резинке. Сперва умотала на Бали, потом в Индию. Отправилась в Лондон — но не осталась и там. Южная Америка в списке тоже значилась. Она вернулась в Европу; носилась туда-сюда на поездах, используя Лондон как опорный пункт, пока не накатывала ностальгия по дому. По возвращении она тотчас же начинала планировать новое путешествие.

Короче говоря (рассказывал незнакомец), девушка из Джилонга и испанец ушли из башни вместе и завернули посидеть в кафешку. Она осталась в Корунне. Он пришел к ней в комнату. Темное море, что упорно пытается протиснуться в окно, и гомон морских птиц и чужая речь снаружи; а внутри — мужчина с сизоватым лицом дарил ее столь благоговейными ласками, его глаза и руки не отвлекались ни на миг; и все это, в сочетании с энергией ее юности, рождало пылкий отклик (так рассказывал незнакомец) — накаленную, растекающуюся по всему телу нежность… Ничего подобного она в жизни не испытывала.

В комнате, вдвоем с ним, австралийка оценивала свое непоколебимо хорошее здоровье и видела впереди аккуратно размеченное будущее: будущее, залитое солнцем и подчиненное законам перспективы. И тем не менее спустя неделю ее вновь потянуло в дорогу. Добродушно поулыбавшись множество раз, она объявила, что ей пора. Мужчина изумился, даже накричал на нее. Но она уже решилась — хотя, поглядев из автобуса на его удаляющуюся фигуру, вдруг нежданно-негаданно расстроилась.

В Лондоне в самые неожиданные моменты она словно наяву видела перед собою комнату в Корунне, что издалека казалась втиснутой под углом промеж черных скал. То и дело видела своего возлюбленного — и в глубине комнаты, и крупным планом. Это же их комната! У него было длинное, вытянутое лицо и волосатые плечи; ей нравилось торжественно-благоговейное выражение его глаз. Она чувствовала его губы, слышала его голос.

За всю свою жизнь человек встречает тысячи и тысячи людей самых разных; женщина — тысячи и тысячи мужчин самых разных оттенков кожи, и во много, во много раз больше, ежели постоянно разъезжать по разным частям света. Но даже тогда, из великого множества людей, что в среднем встречает человек на своем пути, крайне редко почти сразу возникают обоюдная гармония и общие интересы. При всей широте выбора риск непомерно велик. А ежели случается чудо, так за него надо обеими руками хвататься! Возможно, подсознательно понимая это, австралийка однажды утром спозаранку в приступе шаловливости оттаскала возлюбленного за уши, а тот подлил масла в огонь, картинно покатившись по полу в невыносимой агонии.

В Лондоне она поняла — ей не следовало уезжать. В самый непредсказуемый, бесконечно-важный миг человеку дается один-единственный шанс: так вот это он и был.

В Корунне лил дождь. Она бежала по улицам, заглядывала в кафешки. Завсегдатаи только плечами пожимали. Она подробно описывала своего испанца. Все утро просидела с горячим шоколадом за их любимым столиком. А на третий день поднялась к зеркалу в башне, надеясь узнать, где он. И ничего не увидела. Черноту — и только.

Уже повернувшись уходить, она краем глаза заметила свое отражение: фигуру со спины, почти в точности похожую на нее. Она замерла — и увидела себя в зеркале пятнадцатью, двадцатью годами старше. Одна-одинешенька, с мускулистыми ногами, она тащила тяжелую сумку с покупками, из коих наружу торчал пучок сельдерея; а рядом росло тоненькое деревце, не слишком высокое, с темно-зелеными, пестроватыми листьями.

Эллен сошла с башни вниз.

Его по-прежнему не было. Девушка вдруг осознала, что даже имени его не знает. Что же ждет ее в ближайшем будущем? Даже задумываться страшно… а будущее между тем стремительно надвигается. С другой стороны, Эллен отнюдь не хотелось, чтобы ее жизнь превратилась в обширное пустое пастбище.

И у себя в комнате она не находила покоя — точь-в-точь та девушка из Джилонга.

Эллен нацарапала записку. «Нам надо поговорить. Твоя несчастная дочь». И просунула ее отцу под дверь.

PAPUANA[58]

Вы только представьте, как тяжко пришлось первой белой женщине, родившейся в Новой Гвинее. Те, кому посчастливилось появиться на свет такими, как все, даже вообразить не в состоянии, насколько это изматывает. Сперва — сияющее белизной дитя подрастает на плантации, затем — пансион в Брисбене, после того — всевозможные работы и романы, и наконец — брак с пижонски одетым итальянцем. Незримый психологический груз, ее обременяющий, можно сравнить с ношей всех тех островитянок, что обречены до самой смерти таскать на головах громадные вязанки хвороста либо грозди зеленых бананов.

Живи она в Брисбене, ее бы многие знали.

Дородная (прямо-таки громадина!), она щеголяла в платьях-халатах, веселеньких цветастых размахайках; здоровущие кольца у нее в ушах раскачивались и позвякивали на каждом шагу. Волосы ее из бутылочно-блондинистых сделались грязно-серыми. В силу неведомой причины белая кожа в тропиках — явление инородное. Лицо и руки женщины огрубели от жары и влажности, а вот улыбка — короткая, сдержанная сохранила все свое очарование.

В Брисбене она держала ювелирный магазинчик в одном из городских торговых пассажей. Нежданно-негаданно, едва ей перевалило за пятьдесят, муж бросил ее ради другой. Примерно в то же время у нее диагностировали первые меланомы на щеке и шее. Она подробно проинструктировала сына (у сына было полным-полно своих проблем, как с немногочисленной семьей, так и с собственным розничным магазином в ближайшем пассаже) и заставила его пообещать — даже на Библии поклясться! — что после ее смерти он развеет прах покойной в садике ее ненавистного экс-супруга.

А история о привидениях пусть подождет до другого раза.

PATELLARIS[59]

Отец предостерегал ее против мужчин. А отцы, интересно, за таковых считаются?

В остальном мужчины, как известно, слабы, лицемерны и увертливы. На мужчину полагаться нельзя, о нет, ни в коем случае; вечно они где угодно, только не здесь. А еще мужчины постоянно втирают вам очки. Ощущение такое, что только того ради они на земле и живут. Эллен повернулась лицом к кружащимся словно в водовороте обоям. Мужчины травят байки, этак сладкоречиво, а на уме у них только одно: вечно, вечно они пытаются втереть вам очки.

Что до отцов — а как насчет ее собственного? того самого человека, что расхаживает себе взад-вперед в соседней комнате?

Как-то раз он назвал женщин «маленькими моторчиками». То есть назвал в общем и целом, с оттенком обычного раздражения. Представить себе жар, трубки и вибрацию куда проще, нежели попытаться понять прекрасный пол. Эллен давно заметила, что с женщинами из города отец держался равнодушно, зачастую с грубоватой прямотой, а им это даже нравилось.

В своей комнате Холленд, устроившись на корточках, разбирал на полу таблички с названием всех существующих на свете эвкалиптов — те самые, что некогда заказал выгравировать для своей «выставки под открытым небом». Эллен вошла; Холленд не сказал ни слова, и девушка тоже присела.

На то, чтобы привыкнуть к атмосфере отцовской комнаты, требовалось несколько минут. И, как всегда, Эллен с любопытством озиралась по сторонам, отмечая отсутствие подлинной мягкости и цвета — даже зеркала на стене нет. Вместо того взгляду представала бурая нескладица предметов снаряжения, инструментов, запчастей к сельскохозяйственным машинам; и тут же — дождемер, из которого сыпятся карандаши; тяжелые куртки, запасные сапоги, походные носилки первопоселенцев; гроссбухи, бумаги, машинка для скручивания сигарет, чемодан и в углу — дробовик (заряженный, уверял отец: чтобы парней держать на расстоянии); и еще — календарь с изображением громадного красного эвкалипта, разросшегося на весь тротуар в Аделаиде, — подарок, полученный в начале года от мистера Грота.

• Предыдущая
• 42/52
• Следующая