Дети Ржавчины - Тырин Михаил Юрьевич - Страница 23

• Предыдущая
• 23/91
• Следующая

– Да не в месяц, а в неделю. А купить там домик, или половинку домика, или даже клочок земли – стоит таких денег, которые и во сне не увидишь.

– В Городе все стоит больших денег – и еда, и одежда, и дрова.

Я не видел лиц говорящих. На улице уже сгустились сумерки, а в нашем подвале и вовсе был мрак. Я сидел, закрыв глаза, и слушал. Когда земля начинала особенно сильно дрожать, все испуганно замолкали.

– А ведь еще в деревнях люди как-то живут.

– До поры до времени живут. Поговори с погонщиками, они тебе расскажут, сколько брошенных домов стоит вдоль дорог.

– Да знаю... Но ведь живут как-то.

– Кому какая судьба. Я знал человека, который продал все, что имел, и пошел в Город тысячи башен, чтобы купить там хороший амулет и никогда ничего не бояться. И что же? Прямо в Городе ему и всадили нож в горло за его деньги.

– Зря он это сделал. Многих людей погубила напрасная вера в амулеты. Теперь-то уже мало кто в них верит.

– А во что еще верить?

– То-то и оно. Верить не во что.

«Неправда, – подумал я. – Верить нужно всегда и везде. Без этого и жить незачем».

Впрочем, я тоже не знал, во что мне здесь верить.

Грохот и тряска прекратились только перед рассветом. Посланники Прорвы прошли над заставой и скрылись за горизонтом, как грозная туча.

Все это время я провел на полу, среди таких же испуганных и несчастных. Иногда я засыпал на короткое время, но о полноценном отдыхе говорить, конечно, не приходилось. Впрочем, как и всегда.

Друг Лошадей растолкал меня, и мы пошли носить воду. Лошади были неспокойны. Некоторые прыгали в своих тесных клетках как бешеные, били копытами в двери. Ночные события испугали не только людей.

До обеда мы занимались обычными делами. Народа в овощном дворе было необычно мало, я не мог понять, куда все подевались. Позже старик объяснил, что всех угнали на загородные земли Лучистого. Первые два-три дня после налетов обычно бывали безопасными, и за это время можно было собрать побитую живность да накопать овощей на огородах. Вместе со всеми ушел и Мясоед.

В этот день нас кормили особенно скверно. В плошки положили что-то засохшее, явно вчерашнее. Я старался глотать это, не пережевывая, чтобы не почувствовать гадкого вкуса. Потом запил все водой и прополоскал рот. После обеда вокруг стало совсем пустынно. Удивительно, но нам даже не нашлось работы. По двору слонялся только староста с хлыстом, но и он вскоре присел в тенек и задремал. Да еще незнакомый мне больной человек, худой до изнеможения, лежал возле кучи гнили и, не глядя, искал рукой кусочки, которые можно было бы съесть.

В этот момент ко мне подошел старик с неожиданным предложением.

– У тебя еще цел твой клинок? – вкрадчиво спросил он.

– Цел, конечно, – не задумываясь, ответил я.

– Посмотри, во дворе никого не осталось. Давай и мы выберемся в Город, повеселимся. Никто не заметит, что нас нет. Да и лошади у нас накормлены.

При всей моей нелюбви к авантюрам, я согласился. В самом деле, давно пора посмотреть, что происходит вокруг и как живут люди в Городе. Глядишь, сделаю для себя какое-то утешительное открытие.

– Что будет, если нас хватятся? – поинтересовался я.

– Да ничего не будет, – не очень уверенно произнес Друг Лошадей. – Мне, может, достанется затрещина от старосты, а тебе... Тебя, наверно, и бить побоятся.

– Почему?

– Ну... мало ли... – туманно ответил он.

Ворота были заперты, но старик знал, как справиться с такой бедой. Нас выручила обыкновенная дыра в заборе, которая таилась за одной из построек. Мы пролезли в нее и долго пробирались между длинных зданий в узком проходе, заваленном хламом. А потом неожиданно оказались на улице. Вернее, улочке.

Камни мостовой, если они были, прятались под толстым слоем пыли, которая поднималась фонтаном от каждого движения воздуха. Должно быть, в дождливые дни здесь все превращалось в болото. По обе стороны дороги тянулись сточные канавы. Их, похоже, никогда не чистили, поэтому содержимое местами растекалось, выделяя дрянной запах. Даже стены домов были забрызганы чем-то темным, наверняка липким и неприятным.

Это было ничуть не лучше нашего овощного двора. Пожалуй, даже хуже, потому что из двора можно выйти, а отсюда деться некуда, кроме такой же грязной улицы. Нечего и говорить, душа здесь не отдыхала.

Я пробовал понять, что чувствуют люди, живущие в этих домах. Даже животным свойственно заботиться о чистоте среды своего обитания. Может, жители здешних мест не считают Город своим домом? Ведь в доме так не гадят. Может, они постояльцы или даже оккупанты?

Ничто, кроме округлых крыш, не напоминало мне ночных видений. В моих снах было чисто, уютно, хорошо.

Друг Лошадей тащил меня по улице, поминутно напоминая, что знает в Городе несколько «хороших мест». Я шел и видел, что Город тихо ликует. Он празднует пережитую атаку. Пару раз нам встречались свежие развалины, но они не портили настроения десяткам, сотням горожан, которые собирались группами на перекрестках, употребляли что-то из потемневших бочонков, орали, смеялись, некоторые дрались.

Когда мы проходили очередной перекресток, я заметил в разрыве между домов небольшую площадь, вид которой навел на мысль о ярмарке. Там находилось довольно много людей, а мостовая была завалена, как мне показалось, грудами цветных тряпок. Но отчего-то оттуда не доносился многоголосый гомон, который сопровождает столпотворения подобного рода. Мне даже стало не по себе.

– Обожди, – попросил я старика.

– Ну что? – с досадой скривился он. Похоже, его душа давно уже веселилась в одном из «хороших мест». А тело из-за меня запаздывало.

– Что там?

– Да не ходи...

Я вырвался из его цепкой хватки и зашагал на площадь.

Здесь никто не пел, не радовался, не поглощал спиртное. Обширное пространство между четырех длинных бараков было заполнено мертвецами, уложенными в несколько рядов.

Среди рядов ходили понурые люди, видимо, искали родственников. Кто-то тихонько скулил над телом. Угрюмые старосты переминались с ноги на ногу у стен. Поминутно привозили новых покойников – целыми повозками. Увозили же их обычно по одному.

Здесь не было ни слез, ни истерик, ни обмороков. Казалось, живые лишь раздосадованы, что им приходится брать на себя дополнительные хлопоты и терпеть ущерб. В этот момент я подумал: «А ведь еще ни разу за все эти дни до моих ушей не донеслось знакомого и старого как мир «я люблю». Нет, люди любили – поесть, поспать, добротно одеться – но не друг друга.

Впрочем, я тоже не испытывал сейчас ни ужаса, ни горечи. Наверно, сработала внутренняя защита, оберегающая человеческое сердце от слишком страшных картин. Я не воспринимал лежащие передо мной тела как останки еще недавно живых людей.

Меня поразило другое. Лишь некоторые из этих несчастных были просто раздавлены рухнувшими домами. Таких было меньшинство. Остальные же...

Я увидел мертвецов, потемневших и сморщенных, как изюм. Другие казались окаменевшими. У одного старика плоть была полупрозрачной, и сквозь нее просвечивали красновато-белые кости скелета. У двоих подростков-близнецов кожа пошла крупными трещинами и напоминала выжженную пустыню. Некоторые тела раздулись до огромных размеров. И такого было много, очень много – чем дальше, тем страшней!

Я не знал ни одного оружия, которое могло бы делать с людьми такое. Ни холод, ни пламя были не в состоянии так уродовать тела.

– Что с ними произошло? – спросил я у Друга Лошадей, который стоял у стены и с брезгливой усмешкой наблюдал, как я обхожу ряды трупов.

– Их убила Пылающая прорва.

– Но... как?

– Если бы мы знали, как она убивает, – вздохнул старик, – то, наверно, смогли бы себя уберечь.

Через несколько минут мы пришли в «хорошее место». Это был тесный, битком набитый гомонящими людьми трактир с грязными полами и липкими стенами. Перед глазами замелькали лица – Друг Лошадей поминутно меня с кем-то знакомил, орал в ухо, совал кружки с мутной брагой. Мой клинок как-то незаметно перекочевал к нему, но я не возражал. Здешнее пойло было, видимо, очень дешевым, и оно лилось рекой. Мне хватило одного хорошего глотка, чтобы возненавидеть этот гнусный кабак, а заодно и весь Город.

• Предыдущая
• 23/91
• Следующая