Желтая линия - Тырин Михаил Юрьевич - Страница 67

• Предыдущая
• 67/87
• Следующая

Одернув робу, я толкнул дверь.

Я увидел огромный стол, заваленный кипами бумаги. За ним прятался небольшой человечек с лицом мученика. Как ни странно, он был одет в такую же робу, как я. Человек с досадой посмотрел на меня и тут же снова занялся своими бумагами.

Я быстро осмотрелся. В другом конце комнаты спинкой ко мне стояло кресло, рядом – столик с графином и неизвестными кушаньями на лотках. На стене – экран инфотерминала, большой, с яркими, насыщенными красками. Никакого сравнения с тем теледерьмом, что ставят в казармах.

– Я хотел бы у вас работать, – быстро выпалил я, помня наставления Йолса. – Я умею сочинять... то есть составлять слова, и могу придумывать плакаты.

Человечек за столом оторвался от занятий и посмотрел на меня с некоторой досадой. Я тоже смотрел на него, но скромно. Он так ничего и не сказал, только сердито пожевал губами и уткнул голову в бумаги.

Когда начальство выгоняет посетителя – это понятно. Надо просто уйти. Но как поступать теперь, когда хозяин просто тебя игнорирует? Я мог бы выйти, но вроде пока не просят. Я все же решил попытаться еще раз.

– Простите, мне сказали, что здесь находится начальник бюро, господин Ала-Крюг...

Человечек пригнул голову еще ниже к столу, а от противоположной стены вдруг донесся мягкий ленивый голос:

– Стрил, кто там пришел?

– Какой-то грузчик, – сердито ответил человечек, сверкнув глазами. – Наверно, опять будет просить должность.

– Я не грузчик, – поспешно оправдался я, косясь в сторону кресла.

Оно повернулось, и я обнаружил, что там свернулся клубочком человек с оранжевыми волосами и узорами на щеках. В его тонкой руке блестел высокий бокал, губы были испачканы чем-то блестящим и розовым.

– Я Ала-Крюг, – капризно произнес он. – Зачем ты пришел?

– Я умею сочинять плакаты, – проговорил я, уже проклиная ту минуту, когда впервые увидел Йолса с его наглядной агитацией. – Хочу попробовать у вас работать.

– Стрил, – позвал начальник. – Что скажешь?

– Пусть сочиняет, – прошипел Стрил. – Посмотрим, что у него выйдет. Много их тут ходит, лишь бы тяжести не носить.

– Стрил не успевает сочинять, у нас много заказов, – сказал мне Ала-Крюг. – Если у тебя получится, ты мог бы ему помогать. Стрил, дай ему образец, пусть он покажет.

– А у него есть холо? – с подозрением спросил сердитый Стрил.

– Первое, – с достоинством сказал я.

– А-а, первое! Я так и знал, что ты грузчик!

– Пусть он попробует, Стрил. Дай ему образец.

Стрил порылся в бумагах и протянул мне одну из них. Там было только две строчки: «Во избежание засорения труб запрещается сваливать в отстойник мусор и пищевые отходы».

– Вот, сочиняй сколько влезет, – прошипел Стрил.

Я изумленно захлопал глазами. Никогда еще не писал стихов на такую тему. Впрочем, это даже интересно. Я отошел к двери и через пару минут набросал тему для плаката.

– Готово, – сказал я. И начал читать: – «Задумаешь мусор в отстойник бросать – засоришь трубу, будешь сам прочищать».

Выслушав меня, Стрил снисходительно ухмыльнулся. Но рано он радовался. Ала-Крюг сладко потянулся и вдруг сказал ему:

– А ну, прочитай теперь, что придумал ты.

Стрил поднялся, развернул какой-то листок и с очень важным видом продекламировал:

– «В отстойник мусор не бросай, трубу ничем не забивай, а то засорится труба, и будет плохо всем тогда!»

Начальник бюро задумался, сделал несколько глотков из бокала.

– По-моему, – сказал он, – у этого человека получается не совсем плохо. Дай ему какой-нибудь заказ, Стрил. У нас есть срочные заказы?

– Полно, – фыркнул Стрил. – Санитарные нормы для трудовых общежитий, правила безопасности на стройках, порядок помывки в общественных пунктах, техника обслуживания мусоросжигателей...

– А что у тебя с заказом чугунолитейного комбината?

– Только начал.

– Отдай ему. Пусть он придумает. А про мусоросжигатели ты и сам сделаешь.

В мои руки перекочевала пачка бумаг, перевязанная бечевкой. На первом же листе – главы, параграфы, пункты. Я еще раз проклял Йолса.

– Тебе стоит начать сегодня же, – сообщил начальник. – Ты можешь днем работать грузчиком, а вечером сочинять. За каждый лист начисляется столько же, сколько грузчику за день работы.

– Но я не грузчик!

– Все вы так говорите, – злобно усмехнулся Стрил и уткнулся в свои бумаги.

После ужина я сидел на кровати и тупо смотрел в списки правил, норм и требований. Перед глазами висела гнуснейшая строчка: «Для хранения бракованных отливок применять только специальные контейнеры. Собирать отливки в мешки из-под формовочного материала строго запрещается». Я должен был сделать из этого легкое и запоминающееся стихотворение, чтобы любой рабочий, простой и необразованный, запомнил правило. Таких правил на каждом листе – штук по двадцать. Листов целая пачка.

– Чем это ты занят? – поинтересовался Щербатин, вернувшийся со своего загадочного каждодневного промысла.

Я поднял на него осоловевшие глаза:

– Можешь меня поздравить. Я устроился работать поэтом.

– Ну, поздравляю. – Он, видимо, подумал, что я шучу. – Не буду мешать.

Я вернулся к своим правилам. Итак, отливки, контейнеры, мешки... Хоть тресни, а ни одной рифмы на уме. Я еще долго мучился, потом со злости начеркал первое, что пришло в голову. И завалился спать.

На листке, упавшем рядом с кроватью, было написано:

«Отливки не храни в мешке, а то получишь по башке».

В заботах и тревогах я совсем забыл, что нам, городской бедноте и черни, иногда положены свои праздники. И вот наступил день такого праздника.

Все это здорово напоминало школьный огонек. В столовой – самом большом помещении казармы – специально назначенные люди сдвинули столы, чтобы освободить пространство для веселья. Всем нам выдали по две бутылочки зелья, включили музыку, и коменданты разрешили начать празднование.

К счастью, нас не заставили водить хороводы и играть в «ручеек». Но все равно праздник являл собой гнетущее зрелище. Уставшие за день жильцы бродили туда-сюда, жаловались на невзгоды, вздыхали и прикладывались к бутылочкам.

Музыка была бесхитростная, но бодрая. Она напоминала народные скандинавские мелодии, переигранные на детском электропианино. Наверно, где-нибудь на лужайке после пары стаканов водки я мог бы подпрыгивать и выкидывать коленца под такой аккомпанемент, но не здесь.

Я сел в самом темном углу и задумался: смогу ли я железной рукой заставить себя развеселиться, если проглочу залпом обе бутылочки? Мне необходимо было хоть на вечер выбросить из головы все эти отливки, заготовки, водогрейные котлы, бетономешалки, страховочные поручни и прочее.

Время шло, а веселье никак не наступало. И даже спецсостав не помогал. Ну а музыка стала просто раздражать. Простенький мотивчик, казавшийся сначала таким милым, вдруг стал ненавистен.

Я поднялся и отправился в казарму. Лучше уж поваляюсь на кровати в тишине, а если повезет – сразу усну. Кого, интересно, они собирались развеселить этой гадкой пародией на праздник?

Единственный человек, которого я нашел в казарме, был Щербатин. Он сидел на кровати со сжатыми кулаками и смотрел перед собой глазами, полными ненависти. Я так и опешил.

– Что случилось?

Он поднял на меня глаза и просто обжег взглядом.

– Поздравляю с международным праздником трудящихся, – выдавил он.

– Да что с тобой?

– Как будто сам не понимаешь.

– Нет, не понимаю.

– А чего тогда приперся сюда?

– Да так... Мне просто там надоело.

– Ага, вот видишь? Никому не надоело, одному тебе надоело.

Он отвернулся, словно смотреть на меня стало противно. Некоторое время сопел и хрустел пальцами. Наконец, не выдержал:

– Беня, отчего мы их так ненавидим?

– Кого?

– Всех! В том-то и дело, что всех подряд, без разбора. Даже тех, кого видим впервые. Или не так?

– Ну...

– Давай без «ну»! Сам жаловался.

• Предыдущая
• 67/87
• Следующая