Киндер-сюрприз для зэка - Светличный Павел Николаевич - Страница 3

— Дел больше не будет, — жёстко сказал он. — Последнее я провёл восемь лет назад.

Генка сокрушённо посмотрел на него:

— Это тебя там так перевоспитали? Ты что, Макс? Ты же никогда не ломался. Неужели всё? Тебя один раз подставили, и ты скис? Никогда не поверю!

— Придётся. У меня теперь другие планы.

— Да? — Абезгауз опустился на кушетку напротив и наклонился вперёд так, чтобы его глаза оказались на одном уровне с глазами Макса. — И ты всё так и оставишь? Ты же знаешь, кто тогда стоял за всем этим.

— Знаю, — подтвердил Макс. — Он ещё жив?

— Живее всех, наш Балу. Ещё и неплохо приподнялся. Он сейчас процветает.

— Ну вот и пусть процветает, а у меня свои дела.

— Да какие же это у тебя дела, чёрт возьми?

— Ты про Маринку знаешь? — тихо спросил Макс.

Гена тут же сник, отвёл глаза в сторону и зашарил руками по коленям:

— Слышал.

— А девочка наша сейчас где?

— Ну-у… В интернате.

— В том-то и дело, Гена.

Макс поднялся, подошёл к Крокодилу, вложил пустую рюмку в его ладонь и хлопнул по плечу:

— Теперь понимаешь? Мне девочку нужно найти. А поскольку Вита будет со мной, с криминалом придётся завязать. Иначе, если меня опять заметут, её снова отправят обратно. Так что, срок один, а тянуть его придётся двоим.

— Да тьфу на тебя, — мотнул головой Абезгауз, — скажешь тоже «заметут». У тебя же голова. Представляешь, у нас здесь до сих пор никто равный тебе так и не появился. Если бы эта сука Балуев тебя тогда не кинул, ты бы до сих пор на свободе ходил.

— Если бы у моей бабки росла борода, — усмехнулся Макс, — она была бы моим дедом.

— Ну так что? — выжидательно спросил Абезгауз. — Всё-таки…

— Я же сказал.

— Зря, — вздохнул Генка. — Работы море. Тобой, между прочим, интересовались одни люди.

— Отсоветуй.

— Ну, как знаешь, — пожал плечами Абезгауз. — Хотя ты, Макс, подумай. Взвесь всё как следует.

— Когда деньги будут? — прервал Макс поток Генкиного красноречия.

Абезгауз задумался.

— Ну…, дня через три, я думаю, — нерешительно сказал он.

— Что, такие сложности? — поинтересовался Макс.

— Так они ведь не в наволочке лежат, — пояснил Абезгауз. — Все деньги в работе. Крутятся, понимаешь? Поэтому потребуется время, чтобы собрать нужную сумму. Но у тебя, ведь, на первое время есть.

— Этого мало. Нужно будет давать и, подозреваю, очень многим. Тут и дирекция детдома, и опекунский совет, и исполком… В общем, ты, Крок, не затягивай, постарайся найти капусту побыстрее.

— Как получится, — развёл руками хитрый Абезгауз, к которому, как и к большинству Геннадиев, прозвище «Крокодил» прилипло с детства. Подобно другим особям коммерческого склада, Генка Абезгауз не спешил расставаться с деньгами, пусть даже и чужими. Правда, все, попадавшие к нему, дензнаки он начинал невольно считать своими, что и обуславливало столь трепетное его к ним отношение. Сумму, оставленную ему Максимом, за эти годы он приумножил уже в несколько раз, поэтому, можно было считать, что его роль хранителя вклада оплачивалась весьма щедро. И всё же…Червячок в груди сосал, и, хотя Генка умело скрывал это, Макс, знавший Крокодила с незапамятных времён, угадывал его состояние.

— Кстати, в каком детдоме Вита. Ты не в курсе?

Абезгауз пожал плечами и виновато отвёл глаза:

— Ты знаешь, Макс, я тогда как-то…

— Понятно, — оборвал он его. — Сам узнаю. Думаю, с этим проблем не будет.

Макс поднялся на ноги.

— Уже уходишь? — поднял брови Генка.

— Надо же осмотреться, что там дома, — ответил Макс.

— Не-ет, — Генка тоже поднялся и положил ладонь на грудь Максу, будто собирался удерживать его изо всех сил. — Так не годится. Только вернулся и сразу бежать? Шутишь?

— Серьёзен, — качнул головой Макс. — Давай вечером пересечёмся.

— О, — убрал руку Генка, — совсем другой разговор.

— Ты на точке будешь?

— Ох, Максик, туда уже никто не ходит. За последние годы знаешь сколько всего пооткрывалось? Народ сейчас идёт в «Шанхай», «Старый город» или в «Миллениум».

— А наша «Охота»?

— Дышит ещё, но я же говорю тебе…

Макс остановил разошедшегося Абезгауза:

— Гена, давай там. Новое я ещё увижу, хотелось бы пройтись по старым местам.

— Ладно, — сдался Абезгауз. — Твой день.

Уже на пороге, не прощаясь, лишь пожелав друг другу «до вечера», Макс шагнул в бронированный проём и снова обернулся к Гене:

— Не забудь передать людям, чтобы не беспокоились на мой счёт.

Абезгауз кивнул. Его взгляд при этом опять вильнул в сторону.

Макс хмыкнул и зашагал к лифту.

— Как это называется, Воробцова? Нет, вот ты мне ответь, как это всё называется?

Лина Воробцова принялась теребить край юбки, быстро перебирая его пальцами. Она-то знала, как это называется. Кроме того, она была уверена, что и сама Галина Николаевна прекрасно знала, как всё это называется. Но ещё в глубине души Воробцова, или Птица для всех остальных девчонок её группы, чувствовала, что вступать в долгие объяснения, а тем более пререкания, с вошедшей в педагогический раж воспитательницей-методистом не стоит, чтобы не давать ей возможности сейчас, здесь на месте, начать оправдывать присвоенную ей обитателями интерната кличку «Гальюн». Ибо известно: «Не трожь…», ну и дальше по тексту…

«Методичка» взглянула поверх своего стола и очков на доверчиво поднятое к ней личико Птицы.

— Ну, что ты молчишь, а? Что ты молчишь, Воробцова?

Брови Птицы искривились, губы задрожали мелко-мелко и так же часто замигали ресницы, вот только со слезами вышла заминка. И почему это, когда нужно, они всегда запаздывают? Птица шморгнула носом, судорожно вздохнула и почувствовала, наконец, нужную пелену в глазах.

— Вот только не надо, — лицо Гальюн исказилось в гримасе презрения. Наверное с такой миной сам Константин Станиславский бросал своё хрестоматийное «Не верю!».

— Раньше нужно было хныкать и вести себя соответственно.

Слово «соответственно» прозвучало у Галины Николаевны особенно значимо. С ударениями на всех «о».

Птица тихонько всхлипнула и провела ладонью по глазам. Интересно, что по мнению Гальюн означало «вести себя соответственно»? И почему она должна хныкать тогда, когда к ней пристают мальчишки? Хоть убей, этого Птица понять не могла. Впрочем, она уже давно отчаялась понять логику взрослых.

— Это же надо, — продолжала возмущаться «методичка», — устроить драку и разбить нос Колотову. Да не просто разбить, а сломать. Ужас! Ты знаешь, доктор сказал, что ему нужно делать операцию? Равнять носовую перегородку?

«Красотища, — злорадно подумала Птица. — А не нужно было задирать мне юбку и лезть в трусы».

Она подняла на Гальюн страдающий взор:

— Это не я, Галина Николаевна, — трагически прошептала Птица. — Он же в два раза больше меня. Как я могла…

И всхлипнула ещё раз.

Гальюн с сомнением осмотрела тщедушную Птицу:

— Что, получается он сам себе нос сломал? Так, что ли?

— Сам, — подтвердила Птица, следя за бликами от лампы на лоснящемся угреватом носу «методички». На вид её шнобель был намного крепче колотовского и поломать его было бы не в пример труднее, но Птица ничуть не сомневалась, что и с этой задачей она бы справилась в два счёта.

— Он ко мне задирался, Галина Николаевна, а я побежала к воспитательнице… А-ахх… А он погнался за мной, чтобы ударить, а там… а-ахх… перецепился и лицом об камень. Честное слово. Я даже могу показать, где… А Колотов, когда ударился, ревел и сказал, что специально скажет, что это я его стукнула, чтобы меня наказали…

Птица издала очередной вздох, рассматривая массивную металлическую подставку для ручек на столе «методички». Очень подходяще. Особенно если взять вон за ту торчащую штучку, да как следует размахнуться…

— Хорошо, — алчный блеск в глазах Гальюн поблек, но не исчез насовсем. — Хорошо излагаешь, Воробцова. Если бы я услышала это от кого-то другого, честное слово, поверила бы. Но только не от тебя. Ты уже столько раз нам морочила голову… от тебя постоянно одни неприятности. Как только что-нибудь происходит, там обязательно Лина Воробцова. С тех пор, как ты к нам поступила, количество «че-пе» у нас увеличилось…