Падение Хронополиса - Бейли Баррингтон Дж. - Страница 28

• Предыдущая
• 28/46
• Следующая

— Нет ничего, что имело бы единственную природу, — сказал Этон. — Все переходит во все, и все имеет миллиарды аспектов. Ничто не существует как объект, все есть поток и движение.

— Хм. — Хайт внимательно вслушивался в слова Этона, не сводя глаз с его лица, будто искал в глазах капитана отблеск того, что эти глаза видели.

Результаты эксперимента его несколько разочаровали. То, что рассказывал Этон., было достаточно ясно, но напоминало технические описания, похожие на выдержки из учебника. Они не передавали сущности пережитого.

И возвращение Этона к норме тоже было некоторым разочарованием. Хайт встал, потянулся, разминая затекшее тело, подошел к бару и налил себе чистого джина. Подумав секунду, он налил джина и Этому и подвинул стакан по столу.

— Кажется, я зря старался, — сказал он с мрачноватой улыбкой. — Я думал, что отход от внушенных вам психологических инструкций даст хотя бы интересные психологические отклонения. А вы нормальны, как отлаженный компьютер. — Адмирал допил джин одним глотком. — Наверное, в следующий раз надо будет попробовать обычного бандита, не приученного к умственной дисциплине.

У Этона тоже был вопрос к адмиралу.

— Адмирал, как вы думаете, требования Гегемонии отразятся как-нибудь на политике Империи?

На лице Этона было озабоченное выражение. Хайт поднял удивленные глаза:

— Не говорите глупостей, капитан. Воля Наместника — он.

— Но, сэр…

— Я бы не дал себе труда даже передавать эти жалкие просьбы, — раздраженно перебил Хайт, — если бы гегемонцы параллельно не выдали ценную информацию. Мне было приказано добыть искривитель времени или погибнуть. Но эта поразительная история насчёт его происхождения — она весьма и весьма меняет дело. Единственное, что остается предполагать, — это измену в высших эшелонах власти. История возникновения Гегемонии наверняка заинтересует Департамент Истории, хотя насчет продвижения Седьмого они наверняка сами думали. — Адмирал засмеялся громко и уверенно. — Видите, насколько непобедима Империя!

Неудивительно, что гегемонии в панике. У них нет шансов на победу!

— В таком случае не будет ли разумнее придержать выход армады и добиться наших целей более тонкими средствами?

— Это не положит конец провокациям Гегемонии, только даст ей время для новых пакостей. Кроме того, Церковь уже объявила, что армада выходит в священный крестовый поход. Церковь непогрешима, ее вердикты отменены быть не могут.

Этон понял неизбежность того, о чем говорил Хайт, и эта неизбежность подавляла.

— Я лично передам Наместнику весь разговор, — задумчиво произнес Хайт. — Но это мало что изменит. А вот то, что аборигены Гегемонии происходят от наших диссидентов, — это уже представляет интерес. Это создает возможность исключить Гегемонию из истории, выследив этих диссидентов до того, как они сбегут в будущее, — хотя там, где дело касается путешествий во времени, эффективность подобного образа действий не гарантируется. Но я не думаю, что этот вариант будет даже обсуждаться.

— Почему?

— Церковь стремится обращать души, а не уничтожать их. Цель нашей армады — спасение людей, а не их уничтожение.

Этон встал по стойке «смирно», понимая важность того, что собирался сказать.

— Я согласен с гегемонцами, сэр. Единственное, что сейчас важно, — положить конец войне. Мы движемся к обоюдной катастрофе.

Хайт, наливавший себе вторую порцию, поднял на Этона резкий взгляд:

— Вас это уже никак не касается, капитан. Вы забыли свою роль, и я вам ее напомню. Вы исполнили свой долг.

Он произнес ключевую фразу, снимающую запрет с внушенного желания смерти, и у Этона закружилась голова. Что-то бешено билось в сознании, желая выразить себя. Но Этон подавил этот порыв. Это была ментальная судорога, борьба. Потом спокойствие.

— Что произошло? — тихо спросил Хайт.

Этон закрыл глаза. Потом снова открыл.

— Вы не должны были позволять мне жить более часа. А я провел здесь три дня. Смертельная команда утратила силу.

— Команду, внедренную под гипнозом, забыть невозможно.

— Это была не команда, всего лишь внушение. Его сила связана с пребыванием в страте. А я вышел из страта три дня назад.

Хайт кивнул:

— Я предвидел, что подобное может случиться. — Хайт повертел стакан, и на лице его отразилось любопытство. — Вы знаете, иногда попавших в страт людей удавалось оттуда извлечь, но они уже никогда не могли оправиться. Есть, правда, случаи, исхода которых я не знаю — когда этих людей брала под опеку Церковь, и они проводили остаток жизни в ее монастырях. Бедняги.

— Сейчас я был в страте второй раз. Первый раз я видел его, когда погиб «Молот Империи».

— И вы думаете, что адаптировались к нему?

— Может быть, сэр.

Этон видел у Хайта растущую одержимость стратом, но самого его больше интересовала прежняя тема разговора.

— Сэр, мы должны сделать все, чтобы Наместник понял серьезность положения. Война должна быть остановлена.

— Мы должны? Разве вы не слышали, как я только что произнес вам смертный приговор? Или вы пытаетесь спасти свою шкуру?

— Я не пытаюсь спасти свою шкуру. Это ваши действия привели к тому, что обычная процедура… не удалась. Но я по-прежнему желаю подвергнуться казни, если вы исполните мое последнее желание.

Этон говорил ровным, но настойчивым голосом.

— И в чем оно состоит?

— Позвольте мне присутствовать на аудиенции у Наместника. Позвольте мне изложить дело гегемонцев так, как сделали бы они сами. Откровенно говоря, мне кажется, что вы этого не сделаете.

— Вы считаете, что буду вводить Наместника в заблуждение?

— Сэр, я уверен в том, что Империя в опасности, в смертельной опасности. Вы понимаете весь ужас хаоса, который может быть вызван искривителем времени — а ведь устройство было использовано только на малой мощности! — но ваша реакция — реакция воина: сражаться и разбить врага. Но если взглянуть со стороны, то действиям Гегемонии есть некоторые оправдания. Наша победа не стоит того напряжения, которому мы подвергаем структуру времени.

Хайт шагнул к Этону. Бешеные эмоции сменяли друг друга у него на лице.

— Ты хочешь продать нас врагу!

— Мы должны договориться с Гегемонией! Иначе Империя сама может погибнуть!

Адмирал замер и удивленно уставился на Этона:

— Ха! Так вы всерьез думаете, что Империя может быть повержена? Но ресурсы Империи неисчерпаемы! Все известные нам государства занимают не больше одного Узла во времени. У Империи их семь! Это означает в семь раз большую промышленную мощь и в семь раз больше людских ресурсов, чем у любого возможного противника. И сила наша все время растет. — Адмирал покачал головой. — Нет, Империю победить невозможно.

— Вы говорите об ортогональном времени. Но я видел страт, а вы — нет. Все, что мы имеем, может исчезнуть в мгновение ока.

— К букету ваших преступлений вы добавляете ересь, — отозвался Хайт с растущей злобой.

Этон с горечью понял безнадежность своих попыток и все же ответил хриплым голосом:

— В вашей передаче Наместник не получит ясного представления о намерениях гегемонцев.

Хайт зарычал, смерив Этона взглядом с головы до ног.

— Да кто вы такой, чтобы меня учить? — зарычал, оскалившись, Хайт. — Все ваши доводы — это просто уловки, чтобы спасти свою шкуру! Так вот, послушай, мальчик, есть такое слово — долг! Даже Наместник может делать дурацкие ошибки. Кто такой Филипп? Просто старый дурак. Но на чем держатся Иксианы, что сплотило вокруг них Империю? Это долг, идеал, состоящий в служении Империи. Ради этого идеала люди отдают жизнь. Идеал — это и есть главная сила Империи. А кто такой ты? Что ты можешь понимать в этой силе? — Голос Хайта поднялся до яростного рева. — Ты преступник, предатель и трус! Но ты имеешь дело со мной, с верным слугой Империи! Этон побледнел, но стоял прямо.

— До сих пор я не мог решить, что с вами делать. — Хайт взял себя в руки. — Теперь я понимаю, что все равно вас убью.

• Предыдущая
• 28/46
• Следующая