Красная кокарда - Уаймэн Стэнли Джон - Страница 7

• Предыдущая
• 7/72
• Следующая

— Я обошелся с нею без должного почтения? — возразил я в новом припадке ярости.

Незаметно для самих себя, мы отодвинулись от двери и взглянули друг другу в глаза.

— А кто в этом виноват, сударь? Вы насильно заставили меня выбирать между оскорблением ее и отказом от моих убеждений, в которых я воспитан.

— Убеждения! — резко сказал он. — Что такое убеждения? Я не философ, в Англии не был и не могу понять, как человек…

— Отказывается от чего-нибудь ради своих убеждений? — подхватил я. — Вам этого не понять, граф. Человек, который не стоит за своих друзей, не может постоять и за свои убеждения. Для того и другого нужно, чтобы он не был трусом.

Луи вдруг побледнел и странно взглянул на меня.

— Молчите! — невольно вскрикнул он.

По его лицу прошла судорога, словно он почувствовал мучительную боль.

Но я уже овладел собой.

— Да, трусом, — спокойно повторил я. — Вы понимаете, граф, что я хочу сказать. Или вы хотите, чтобы я вошел и повторил это перед всем собранием?

— В этом нет надобности, — промолвил он, сильно покраснев.

— Позвольте надеяться, что после собрания мы еще встретимся с вами.

Он молча поклонился. В его молчании и взгляде, брошенном на меня, было что-то обезоруживающее. Мне вдруг стало холодно. Но было уже поздно. Я ответил ему церемонным поклоном и опять решительно направился к дверям.

Но открыть их не удалось и на этот раз.

Едва я потянул ручку, чья-то рука оттолкнула меня назад с такой силой, что ручка двери отлетела и с шумом упала на пол. К удивлению моему, то был опять Луи.

Лицо его выдавало сильное возбуждение. Он крепко держал меня за плечо.

— Вы назвали меня трусом, виконт, и я не хочу откладывать этого дела ни на минуту, — сквозь зубы проговорил он. — Не угодно ли вам драться со мной? Здесь сзади дома есть сад…

Я был холоден, как лед.

— Может быть, это подействует на вас. Если вы дворянин, вы должны драться со мной, — заметил Луи. — В саду через десять минут…

— Через десять минут собрание кончится…

— Я не задержу вас так долго, — серьезно сказал он. — Идемте, сударь. Или я должен опять нанести вам удар?

— Я следую за вами, — медленно отвечал я.

Удар и нанесенное мне оскорбление заставили меня на минуту забыть раскаяние. Но как бы ни подозревал я Луи, как бы ни сердился на то, что он стал орудием в чужих руках, все же ни один друг не удержал бы меня от появления в зале собрания таким способом. Я чувствовал, что плачу ему самой черной неблагодарностью, и раскаяние вновь охватило меня. Когда швейцар отворил было передо мной дверь на улицу, я, к величайшему изумлению Луи, повернулся и бросился назад. Не успел он вскрикнуть, как я был уже около двери в залу собрания, а через секунду переступил ее порог.

Как теперь я вижу, с каким изумлением обратились ко мне лица всех присутствовавших. Среди шума голосов и смеха я направился к своему месту и опустился на него в каком-то оцепенении, почти забыв, зачем я сюда явился.

На скамейках, где были устроены места, сидело по трое. Мое место было между одним из Гаринкуров и д'Ольнуа. Не прошло и пяти секунд, как Гаринкур встал и, обмахиваясь шляпой, направился к выходу. Вскоре д'Ольнуа последовал его примеру.

Я не сумел скрыть своего смущения. Насмешливые взгляды выводили меня из себя. Председатель наконец закончил что-то читать своим монотонным голосом. Началась перекличка.

— Граф де Конталь? — выкрикивал председатель.

— Согласен.

— Виконт де Мариньяк?

— Согласен.

Вдруг, словно эхо в пустом пространстве, прозвучало мое имя:

— Виконт де Со?

Я встал и заговорил. Голос мой сделался хриплым, словно это был голос другого человека.

— Я не согласен с решением.

Я ожидал, что произойдет взрыв ярости. Но этого не последовало. Напротив, раздался взрыв смеха, в котором ясно слышался голос де Сент-Алэ.

— Господа! — закричал я на весь зал. — Я не согласен с этим решением потому, что оно бессмысленно. Прошло время, когда оно могло бы оказать какое-нибудь действие. Вы ссылаетесь на ваши привилегии. Их время тоже прошло. Вы протестуете против единения ваших представителей с народом, но ведь они уже заседали в Версале вместе. Дело сделано. Вы дали голодной собаке кость. Неужели вы думаете, что можно отнять ее? У Франции нет денег, она накануне банкротства. Неужели вы думаете обогатить ее, поддерживая свои привилегии? Эти привилегии были даны когда-то нашим предкам, потому что они были оплотом Франции. Они на свои средства собирали людей, вооружали их и вели на бой. А теперь сражается народ, деньги дает народ, все делает народ.

Здесь я перевел дух, опять ожидая взрыва общего гнева. Но этого не случилось. Зато с площади, куда доносилось каждое мое слово, послышался гром аплодисментов. Я был ошеломлен и смолк вовсе.

Еще большее действие произвели эти аплодисменты на моих противников: все смотрели друг на друга, как бы не веря своим ушам. Потом всей залой овладел молчаливый гнев.

— Что это такое? — воскликнул наконец де Сент-Алэ, вскакивая. — Неужели король так унизил нас, что приказал сидеть нам на одной скамье с третьим сословием? Неужели тут заговор между представителями нашего круга и этой сволочью?..

— Берегитесь, окна открыты, — прервал его председатель, человек малодушный, к тому же вышедший из чиновничьей семьи.

— Что ж из того? — продолжал Сент-Алэ, обводя глазами все собрание. — Пусть народ выслушает обе стороны, а не только тех, кто, напевая ему о его правах, думает сыграть роль кромвелей и ретцев.

Добрая половина собравшихся поднялась с мест.

— Если вы намекаете на меня, маркиз, — закричал я горячо.

Сент-Алэ презрительно рассмеялся.

— С вашей подачи, виконт, — бросил он мне.

— В таком случае я возвращаю эти слова вам обратно. Вы назвали меня Ретцем, Кромвелем…

— Роль Ретца я оставляю себе, — спокойно перебил он меня.

— Такой же изменник! — выкрикнул я среди общего смеха, чувствуя, как кровь бросилась мне в голову. — Но изменник и тот, кто теперь толкает короля на беду.

— А не тот ли, кто является сюда в сопровождении толпы? — спросил Сент-Алэ с жаром. — Не тот ли, кто хочет угрозами навязать свою волю собранию?

• Предыдущая
• 7/72
• Следующая