Двойной контакт - Уайт Джеймс - Страница 25

• Предыдущая
• 25/72
• Следующая

Капитан довольно долго смотрел на экран, стараясь совладать с собственными чувствами. Затем он неохотно проговорил:

– Получилось короче… и пожалуй, лучше. Но маршалу сектора Дермоду редко доводится получать подобные донесения от подчиненных. Думаю, и у него, и у его штабных офицеров будет коллективный инфаркт. Вот уж не догадывался, доктор, что вы можете быть таким… таким…

– Наглым? – подсказал Приликла. – Вы забываете, друг Флетчер, что ваш маршал сектора находится на другом краю галактики, и я не способен ощутить его эмоциональное излучение на фоне межзвездных помех.

Незыблемый закон межвидовой медицины утверждал, что болезнетворные микробы, эндемичные для одной планеты, не способны нанести вреда или инфицировать любое существо, родившееся на другой планете. Следовательно, никакие микробы, обитавшие на этой планете, не могли грозить Мэрчисон. Но это не помешало Данальте в уважительном тоне, приличествующем подчиненному, посоветовать патофизиологу держаться подальше от тех форм местной жизни, которые можно было разглядеть невооруженным глазом.

Мимикрист уже успел выбраться на разведку и обследовал берег, мелководье и ближайший лес и кустарники на пятьсот метров в глубь суши, чтобы выяснить, нет ли где-нибудь крупных и потенциально опасных животных. Мелководье, как выяснилось, было населено несколькими видами рыб и амфибий, у корней деревьев и между их ветвями обитали и порхали крошечные зверьки и насекомые, но никто из них не обладал такими размерами, чтобы представлять реальную угрозу. Это не означало, что их стоит беспечно сбросить со счетов. Данальта безо всякой необходимости напомнил патофизиологу о том, что хотя патогенные микробы и не способны пересекать межвидовые барьеры, но зато насекомые, выделяющие органические токсины из мешочков с ядом, были вполне способны кусаться, и их укусы, пусть и несмертельные, могли причинить боль. Обитавшие в море крабы могли ущипнуть. Короче говоря, вся живность в округе могла кусаться в том случае, если была голодна или напугана.

Вот почему Мэрчисон шла по золотистому пляжу, не чувствуя, как ее голые ступни ласково щекочет песок, а солнце согревало только ее лицо и кисти рук: патофизиолог вышла на прогулку в хирургическом костюме, который, будучи стерильно белым, отражал большую часть солнечных лучей. Она, конечно, предпочла бы одеться полегче, а другие члены бригады медиков на это не обратили бы ни малейшего внимания, да и вообще не заметили бы, что она нагишом, потому что из всех разумных существ только для землян существовало такое табу.

Несмотря на то что годы шли, Питер всегда говорил ей с максимумом восторга и минимумом романтики о том, что она еще очень и очень хороша собой. Правда, такое происходило только тогда, когда его сознание не было настолько забито мыслями партнеров по разуму, что он не мог сообразить, кто он сам такой и почему они лежат в одной постели.

Мэрчисон очень жалела о том, что Питер сейчас не с ней, под настоящим небом, а не под искусственным, на заполненной до отказа рекреационной палубе госпиталя. Здесь его разум принадлежал бы только ему, он мог бы забыть о своих профессиональных заботах и сосредоточить свое внимание только на жене. И все же Мэрчисон думала о том, что ее брак с прославленным Конвеем, главным Диагностом отделения хирургии космического госпиталя, увы, имел свои недостатки, пусть и немногочисленные. Конвей не мог позволить себе такого вот отпуска только потому, что этого бы захотела супруга, и потому, что ему это было нужно. Мэрчисон вздохнула и пошла дальше.

Рядом с ней по песку безмолвно катился Данальта. По такому поводу и вообще потому, что мимикрист любил упражняться в приобретении всевозможных форм, сегодня он преобразился в излюбленную игрушку землян – большой пляжный мяч. Поверхность этого «мяча» была испещрена ярко-красными, синими и желтыми треугольниками. При этом ни глаза, ни уха видно не было, и впечатление создавалось весьма реалистичное – вот только след на песке этот «мячик» оставлял слишком глубокий для надувной игрушки. Какие бы очертания ни принимал Данальта, он был не способен уменьшить свой собственный, довольно значительный вес. Этому красивому мячику ни за что не удалось бы весело попрыгать.

– Не хотите ли уйти от берега? – осведомился Данальта, неожиданно остановившись и выпустив ярко-зеленую человеческую руку, пальцем которой указал в сторону холма. – Эта возвышенность, – сказал он, – самая высокая точка острова.

Оттуда мы могли бы увидеть все интересное, что можно было бы осмотреть позднее, а возможно – и соседние острова.

Помимо того, что мимикрист обожал повыпендриваться, он еще был чрезвычайно любознателен. Его интересовало положительно все, независимо от формы и размеров, и чем более сложными для воспроизведения были формы, тем больше они ему нравились.

– Отлично, – кивнула Мэрчисон. – Но мне бы не хотелось уходить далеко – как знать, вдруг мы понадобимся в медпункте. Возле него протекает небольшая речушка, которая впадает в море. Мы пойдем по ее берегу против течения к истоку, который наверняка где-то выше. Согласны?

Вопрос был риторическим, и хотя Мэрчисон была не любительница упоминать о своем положении начальницы, и она сама, и Данальта об этом знали.

На протяжении первых ста метров или около того окрестности напоминали те, что можно было увидеть на любом солнечном тропическом острове на родине Мэрчисон. Ширина речки составляла не более двух метров, но текла она быстро, поэтому камешки на дне были видны четко и ясно – разноцветные, со множеством прожилок. Только тогда, когда Мэрчисон дошагала, а Данальта докатился до первых деревьев, патофизиолог начала замечать отличия в пейзаже. Зеленая листва деревьев выглядела точно так же, как выглядела бы на Земле, но форма листьев была другая, и подстилка поддеревьями была не травяная, хотя вдоль берега речки росла самая обычная зеленая трава. Мэрчисон зябко поежилась от волнения, которое всегда посещало ее при встрече с чем-то неожиданным на планете, которая поначалу казалась такой знакомой. По мере того как они с Данальтой забирались все глубже в лес, растительность под деревьями становилась все более густой. Все чаще попадались цветы, внешне напоминавшие подсолнухи. Лепестки на многих из них опали, и на их месте красовались зеленоватые соплодия. Услышав гудение насекомых, Мэрчисон решила, что здесь нет проблем с перекрестным опылением.

Но вот насекомые не имели ничего общего с земными.

Они были самых разных размеров: от почти невидимых до крупных, длиной дюймов шесть. Некоторые из них напоминали земных богомолов, а другие были округлыми, черными и блестящими, с крылышками, которые трепетали так часто, что казалось, будто насекомые окружены серой дымкой. Но большей частью на глаза попадались насекомые с яркой окраской в виде концентрических желтых и красных колечек. У них было по несколько пар крылышек, отбрасывавших множество радужных бликов. Мэрчисон решила, что эти насекомые на редкость красивы. Некоторые из них были настолько ярки и изящны, что по сравнению с ними даже Приликла померк бы.

Большинство насекомых сразу устремились к Данальте: по-видимому, их привлекла его разноцветная окраска.

– Похоже, они не голодны, а просто-напросто проявляют любопытство, – заключил мимикрист. – Никто из них не попытался меня укусить.

– Это очень разумно с их стороны, – несколько нервно проговорила Мэрчисон, когда насекомые потеряли всякий интерес к Данальте и устремились к ней. – Наверное, они поняли, что вы несъедобный.

– Или пахну не так, – добавил мимикрист. – Между прочим, я только что обзавелся обонятельным органом. Здесь множество странных запахов.

Мэрчисон решила, что она не стала бы называть здешние ароматы запахами. Тончайшее сочетание того, что Данальта назвал запахами, исходило от местной растительности, и за это сочетание многие земные парфюмерные короли продали бы душу. Однако Мэрчисон уже успели окружить насекомые.

• Предыдущая
• 25/72
• Следующая